Оборотень - Таня Хайтманн

Эту пустоту она должна заполнить сама, теперь ей это было ясно.

Мета открыла кран, подставила руку под струю холодной воды и медленно умылась. Потом выпрямилась, убрала мокрыми руками волосы назад, взяла заколку и закрепила их на затылке. Не шевелясь, она разглядывала в зеркале свое лицо, первые мелкие морщинки вокруг глаз, вертикальную линию у правой брови, которая углублялась каждый раз, когда она на что-то злилась. Тени под глазами, которые она каждое утро почти механически затушевывала, от природы бледно-розовые губы и овальную родинку на щеке, которая украшала и лицо Эммы. Сколько лет уже она смотрится в зеркало, не обращая на себя по-настоящему внимания? Это обманчивое удовлетворение, в котором она жила до сих пор, когда оно наступило? Где та точка во времени, которую пропустила восхищенная девушка, когда должна была сделать следующий шаг? Когда ее собственные мысли подчинились самовлюбленному Ринцо? Когда она впервые дала Карлу право перекраивать свою личность, вместо того чтобы идти по жизни путем, который давно уже осознала? А ведь яркий, пьяняще-живой мир искусства еще несколько лет назад, когда они с Ринцо только открывали галерею, казался ей раем. Никогда она не думала, что перерастет собственный стиль жизни — шикарные знакомые, интересные места и животрепещущие темы. Но с каждым годом, с каждым месяцем желание сделать следующий шаг становилось все сильнее. Однако она долгое время не делала этого шага, хотя всегда считала себя сильной личностью.

Мета в задумчивости отвернулась от своего отражения.

В кухне было пусто, только кофеварка работала. Из гостиной доносились звуки инструментальной версии одного из старых альбомов «Morcheeba». Держа в руках две чашки с кофе, она направилась к Давиду, который лежал на диване и листал каталог выставки импрессионистов. Он заметил ее, и на его губах показалась на удивление скромная улыбка. Мета подставила табурет и протянула ему одну из чашек.

— Ну что, нашел что-нибудь вдохновляющее?

Давид сделал глоток и поставил чашку на пол рядом с диваном. Его пальцы играли страницами каталога, словно он не мог от него оторваться.

— Эти картины… Они не бессмысленны, нет, но идея просто брать впечатления из повседневной жизни мне не очень нравится.

Тем не менее его взгляд довольно надолго задержался на освещенной солнцем сцене рыбной ловли, так что у Меты было время подумать над его словами. Сначала она хотела ответить заученной фразой о колоссальном значении импрессионизма для живописи в целом, но потом поняла, что речь сейчас идет о другом, что Давид пытается рассказать что-то о себе, и промолчала.

— Возможно, все дело в моей жизни… что работы импрессионистов мне не нравятся, — сказал наконец Давид, словно подтверждая мысли Меты. — Раньше я писал картины, которые должны были изображать противоположность тому хаосу, в котором я жил. А результат тебе известен. — Он кивнул на дверь в спальню. — Некоторое время это работало очень хорошо, но когда я отвлекался, то из моих тщательно структурированных картин быстро получались эскизы заброшенных кварталов. — Хотя он снова повернулся к Мете, взгляд его скользил мимо. По лицу Давида она видела, что перед его мысленным взором проплывают воспоминания, которые сильно задевают его. — Словно в кошмаре, когда бежишь по заброшенным панельным зданиям, где обвалились стены и лестницы, в полу — огромные дыры, пыль и провода. А в подвале — яма, арена для боев. Вот была бы тема для картины, да?

Давид крепко сжал губы, посмотрел на Мету и издал странный смешок.

Мета села на диван рядом с ним. Нежно погладила его по плечу, провела кончиками пальцев по ямочке за ухом, где кожа оказалась бархатистой на ощупь. Потом ее пальцы переместились на шею, к волосам, неожиданно мягким, несмотря на длину. Все это время Давид сидел неподвижно, но Мета чувствовала, как что-то в нем расслабляется, что он наслаждается ее нежностью, хотя, похоже, полностью ей не доверяет. Он боится, что я снова заманю его в постель, чтобы увильнуть от принятия решения, подумала Мета. Вероятно, он бы даже пошел на это…

В этот миг Мета поняла, что чувствует притяжение к Давиду, и эти первые осторожные узы, которые образовались в последние несколько дней, значат больше, чем просто совместные ночи. Она невольно вспомнила о последней летней ночи, когда нашла Давида в толпе. Нашла, удивленно подумала она. Не наткнулась случайно. Не понимая почему, она доверилась инстинкту, подсказавшему, что Давид принадлежит ей.

Мета легко поцеловала его в щеку и сказала:

— Я хочу, чтобы ты остался у меня. Независимо от того, можешь ты вернуться в свою квартиру или нет. — Давид бросил на нее удивленный взгляд, и Мета улыбнулась. — Да, я понимаю. Это странное предложение, ведь мы друг друга едва знаем и я понятия не имею о том, что с тобой приключилось. Но как бы ни выглядели наши жизни до этого, у меня такое ощущение, что нам дается шанс начать что-то новое. Вместе.

Произнеся эти слова, Мета испугалась, что Давид отодвинется от нее. Это не удивило бы ее, потому что она сама с трудом верила в то, что вдруг такое сказала.

Однако Давид не отодвинулся. Какой-то миг он пристально смотрел на нее, словно ждал, что она подмигнет, давая понять, что пошутила. Потом откинулся на спинку дивана и притянул ее к себе. Мета с радостью прижалась к нему. В комнате тихонько звучала музыка, она чувствовала теплое тело Давида и его равномерное дыхание. И не могла вспомнить, когда в последний раз испытывала такую защищенность.

Глава 20

Янник незаметно огляделся. Улица была, как обычно, пустынна, лишь изредка появлялись прохожие с опущенными головами, старавшиеся как можно быстрее пройти мимо похожего на бродягу молодого человека с собакой. Тем не менее Янник пока не принял решение. Бурек смотрел на него, развесив уши: вероятно, он не мог представить себе лучшего места, чем эта широкая улица, по которой осенний ветер проносил в лучшем случае несколько газетных страниц.

— Еще минутку, какой же ты нетерпеливый! — успокоил пса Янник и запустил руку в мешочек с табаком.

Рядом с ним на земле стояла коробка с вещами Давида. Ему потребовалось немало мужества, чтобы вломиться в квартиру и отобрать вещи, которые, как он знал, были важны для друга. Стая Хагена постоянно прочесывала местность, но до сих пор его никто не призвал к ответу и не поинтересовался, что ему понадобилось в квартире отщепенца. Янник предполагал, что ему покровительствует Натанель. Впрочем, его это не интересовало. В конце концов, это старика вина, что Давид вообще оказался в такой ситуации.