Время московское - Алексей Фомин

— Так он в Кремле? — обрадовался Сашка. — Сестрица, вели срочно запереть ворота и никого не выпускать.

Но великая княгиня и слова не успела сказать, как с шумом распахнулась дверь, и в комнату вошел в сопровождении бояр Бренка и Боброка князь Дмитрий.

— Авдотьюшка, ты куда так спешно со службы убежала? Кто это у тебя?

Великая княгиня быстро подошла к Дмитрию и, взяв его под руку, отвела в сторону. Несколько минут она что-то тихо, но настойчиво ему говорила, после чего поманила к себе рукой.

— Осип, поди сюда.

Некоматовский управляющий осторожно приблизился к венценосной чете и замер в паре метров от них. Не церемонясь, великий князь ухватил его за рукав и чуть ли не насильно подтащил к себе. Разговор шепотом продолжился, но теперь уже втроем. Все остальные участники этой сцены замерли на месте как каменные изваяния, пытаясь уловить хотя бы обрывки фраз. Но тщетно, из дальнего угла комнаты, где князь с княгиней допрашивали Осипа, не было слышно ни звука. Наконец князь, как бы с досады, резко махнул рукой и, повернувшись к своим свитским, приказал:

— Бренко, срочно закрыть все выходы из Кремля до моего личного повеления! Боброк, схватить Некомата! Если его нет в Кремле, сразу же отправляйся к нему домой!

— Дозволь, великий князь, я с ним! — крикнул уже на бегу Сашка, кинувшийся вслед за Боброком, не дожидаясь великокняжеского разрешения.

В покоях, отведенных Некомату в Кремле, застигнуть его не удалось — ночевал Некомат якобы в городе. Но и в доме, выстроенном Некоматом за кремлевскими стенами, захватить его не получилось. Прислуга, перепуганная нашествием такого количества вооруженных людей, в один голос твердила, что Некомат поднялся еще затемно, быстро собрался и уехал в сопровождении лишь двух доверенных слуг. Сашка аж зубами заскрежетал с досады. Получалось, что либо городская стража пропустила его в неурочное время, либо он отсиживался где-то в городе, дожидаясь, пока откроются ворота.

— Вели их всех повязать и посадить в кремлевский острог, — обратился он к Боброку. — Потом на досуге допросим поподробнее.

— Думаешь, врут? — засомневался Боброк, но, встретив жесткий Сашкин взгляд, тут же отдал соответствующую команду своим людям.

— Я въезжал в город, когда ворота только открылись, — сказал Сашка Боброку. — Никто навстречу мне не попадался. Уж Некомата-то я бы не пропустил. Я вслед за ним пол-Европы объездил.

Боброк тут же принялся распределять своих людей; кому по какой дороге в погоню за Некоматом отправляться, а кому ехать в городовую стражу — поднимать ее на ноги. К городским воротам Боброк с Сашкой отправились самолично — разбираться. Собрали всех стоявших на часах в эту ночь. Но все разрешилось очень быстро, особого дознания и проводить не пришлось. Часовые, не запираясь, признались, что, едва забрезжил рассвет, к воротам подъехали трое конных (самого Некомата, великокняжеского любимца, стражники сразу узнали) с заводными лошадьми в поводу и предъявили охранную грамоту с великокняжеской печатью. Грамота гласила, что ее предъявителю, Некомату Сурожанину, все находящиеся на великокняжеской службе должны оказывать всяческую помощь. В том числе вышеозначенный Некомат имеет право в любое время въезжать и выезжать из города. Получалось, что Некомат оторвался от погони на шесть часов. Бросаться за ним самолично на этот раз Сашка не собирался. Бог весть куда он направился. На юг? На север? На запад? А может быть, на восток?

«Похоже, — решил Сашка, — великий князь на этот раз на моей стороне. Чтобы организовать эффективное преследование, надо находиться в столице, а не мчаться самому неизвестно куда. Боброк уже направил преследователей по всем дорогам, надо теперь вернуться к Дмитрию и с его помощью организовать на каждую дорогу по солидному отряду преследования. Да чтоб у каждого не меньше трех заводных лошадей было. А еще нужен указ, объявляющий Некомата преступником. И огласить его по всем городам. А по близлежащим деревням и лесам отправить сыщиков. На тот случай, если Некомат решит где-нибудь отсидеться. Да! И самое главное! Подобрать быстроходные суда и отправить погоню вверх и вниз по Волге!» Пока ехали обратно в Кремль, Сашка все это высказал Боброку, и тот, едва они въехали в кремлевские ворота, с жаром принялся за организацию погони.

На этот раз стоило Сашке ступить на территорию кремля, как тут же объявился посланец с напоминанием, что великий князь ожидает боярина Тимофея Васильевича.

Дмитрий встретил его один, без свиты. Подошел, пожал руку и, хлопнув по плечу, сказал:

— Здравствуй, брат.

— Здравствуй, великий князь, — ответил Сашка.

— Чего бежал-то два года назад, меня не дождавшись?

— Не очень-то ты мне тогда благоволил, брат. — Сашка пожал плечами. — А меня Тютчев с подачи Некомата обвинил в государственной измене. Да еще утверждал, что у него доказательства имеются.

— Никто тех доказательств так и не видел.

— А если б видел, ты б им поверил?

— Может быть…

— Вот видишь…

— Хорошо, не доверял мне, так обратился б к великой княгине. Она-то ведь поддерживала тебя.

— У беглых государственных преступников, брат, время ограничено. — Сашка усмехнулся. — К тому же я понимал, что корень всех моих личных бед и бед моей страны — Некомат. Вот и пустился за ним в погоню.

— Не поймал? — На этот раз настал черед Дмитрия усмехнуться.

— Не поймал, — с горечью в голосе ответил Сашка.

— А Тютчева ты убил?

— Нет. Он с лестницы сверзился и шею сломал.

— Да-а?… А Ольга Тютчева решила, что ты. Уехала она к себе в имение — вдовствовать. — (Сашка промолчал, не желая обсуждать эту тему.) — Да… А на Некоматову контору кто тебя нагрянуть надоумил?

— Никто. — Сашка скривил губы и вновь пожал плечами. — Сам сообразил.

— Да… — Было похоже, что есть нечто такое, о чем великий князь говорить очень не хочет, но обстоятельства вынуждают его сделать это, поэтому-то он и мнется, и время тянет. — Слушай, Тимофей Васильевич… Я вот все это время думал, о чем ты тогда, два года назад, говорил, с боярами своими советовался, с княгиней Евдокией не раз обсуждал… Конечно, политика — не женского ума дело. Но… Иногда, глядишь, и они могут что-нибудь путное присоветовать.

Сашка не выдержал этих экивоков и задал вопрос, что называется, в лоб:

— Я долгое время провел на чужбине и не имел вестей с родины. Но в последние дни слышал, что война уже началась. Это правда?

— Да. — Дмитрий с облегчением вздохнул, как будто у него с души камень свалился. — В прошлом году ордынцы под командой мурзы Арапши разбили мое войско на реке Пьяне. Брат великой княгини там погиб. Меня там не было. К сожалению… После этого Арапша взял Нижний Новгород и разграбил его, а потом прошелся, грабя и уничтожая все, что на глаза попадется от Нижнего до Рязани. Рязань мало того что взял, но стер с лица земли. Князь Дмитрий Константинович, тесть мой еле спасся, бежав из Нижнего. Так же и Ольг Рязанский. Мордва и булгары приняли сторону ордынцев. Ну… Я немножко поучил их. А ныне, есть сведения, Мамай готовит новый поход на Нижний. А там, глядишь, и на Кострому двинуть орды свои соберется… — Дмитрий сделал паузу, словно давая высказаться своему собеседнику. Но тот молчал. Волей-неволей великому князю вновь пришлось взять слово: — Помнится, два года назад ты говорил о миротворчестве. Обещался поехать к Мамаю, говорить с ним, если я… Я… Я готов со своей стороны выполнять те условия и обычаи, что существовали исстари — платить десятину и половину мыта[26] с ярославского торжища. Но… Но тогда они пусть перестанут обдирать купцов, что через их земли едут! — Великий князь перевел дух. Нелегко ему, видно, дались эти слова. — И сан тысяцкого я верну вашему роду. Пусть Мамай продолжает командовать в Орде. Но… Но пусть он царское звание с себя сложит! Законным царем могу быть только я!

— У тебя был целый год, брат, чтобы объявить себя царем. Ты же не сделал этого… Год прошел с того дня, как умер наш батюшка, Василий Васильевич. Орда начала волноваться. Войско не может существовать без главнокомандующего. Ты молчал… Да еще и обиду нанес нашему роду, лишив родового сана. Вот Мамай и решился. — Теперь настала очередь Сашки взять паузу. Но молчал и Дмитрий. — Вольно тебе, князь, поступать как хочется. Я не в попрек тебе все это сказал. Просто напомнил, как события складывались. А с тех пор, как я миротворцем предлагал стать, прошло два с лишним года. Много воды утекло. Я и дома-то не был и, что матушка моя скажет сейчас, не знаю. А без нее я брата Мамая уговорить не смогу. Да и… Боюсь, поздно уже миротворчеством заниматься.

— Положение это гибельно для всех. И для государства, и для народа, и для войска. Победителей среди нас не будет. Выиграют только наши враги. Уже сейчас холопы наши головы поднимать начали. И Михаил Царьградский, и Александр Литовский… А о том, что яицкое, сибирское и семиреченское казачество отказались повиноваться Мамаю, знаешь?