Крепость королей. Расплата - Оливер Пёцш

Впервые за несколько недель женщина снова увидела сон. До того жуткий, что время от времени вскрикивала в бреду.

Сон этот подводил черту всему…

…каменная каморка, словно нутро игрального кубика. На камне стоит огарок свечи, дрожащее пламя отбрасывает на стены слабые отсветы. Пчелиный воск с шипением капает на пол. Жалобный голос разносится под сводами, напевая старинную окситанскую колыбельную.

Coindeta sui, si cum n’ai greu cossire…

Агнес не сразу узнает собственный голос. Она стоит у стены с кусочком угля в руке и чертит рисунок на камне. Подробности теряются во мраке. Она помнит только, что в ее распоряжении всего три цвета, больше у нее ничего нет.

Черный уголь. Зеленый мох. Алая кровь.

Уголь она отыскала на полу камеры. Осклизлый мох растет в нише возле проема, там, где она в последний раз видела солнце.

Кровь ее собственная.

Тело пронизывает волна нестерпимой боли, словно только теперь она осознала, что с ней произошло. Боль до того сильная, что перехватывает дыхание. Ей сожгли груди раскаленными щипцами, вывернули левое плечо на дыбе, загоняли гвозди в плоть, выдернули несколько ногтей.

Но она молчала.

Теперь она лишь тихонько напевает, время от времени измученные бесконечным криком связки исторгают жалобный всхлип. Окровавленными ошметками пальцев она дорисовывает картину. Боль между тем забирается обратно в свое логово. Она уступает место другому чувству, столь же сильному.

Голоду и жажде.

Губы растрескались, распухший язык не помещается во рту, в желудке зияет бесконечно глубокая пропасть.

Она так измучена, что время от времени прислоняется к стене и на пару секунд закрывает глаза. Но ей нельзя падать, нельзя засыпать. Нужно рисовать дальше, пока не погаснет последняя свеча.

Она не выдала ребенка. Ни ребенка, ни копье. Только это имеет значение. Род Гогенштауфенов не угаснет. И она передала сыну кольцо и завещание, которые в один прекрасный день сделают его законным правителем Рейха. А святое копье поможет ему раз и навсегда покончить с их общими врагами. Перед копьем войска Габсбургов рассеются, как пыль по ветру.

Семья кожевников, под опекой которых находится теперь мальчик, знает изречение. Изречение, из которого ясно, где спрятано святое копье. Они назовут ему место, когда он станет достаточно взрослым, чтобы понять.

Место, где всякой вражде приходит конец.

Напевая вполголоса, она рисует дальше. Это дает ей силу и утешение. На рисунке изображено место, где всякой вражде приходит конец. Она повторяет изречение раз за разом, как тихую молитву.

Она наносит последний штрих, проводит окровавленной рукой последнюю багровую линию, и свеча гаснет. Все тонет во мраке.

Навсегда.

Агнес громко вскрикнула и открыла глаза. В первый, длиною в вечность, миг ей казалось, что она по-прежнему находится в том жутком узилище. Все вокруг утопало во мраке. Неужели ее замуровали заживо? Но тут она различила тихие звуки леса, почувствовала хвойные иголки под плечом и вдруг поняла, где находится.

Она лежала недалеко от Трифельса и снова видела сон.

Сон был таким же живым, как в прошлом году в Трифельсе. Как и тогда, она была Констанцией, только в этот раз переживала последние минуты ее жизни. Агнес осторожно вытянула руки, почти уверенная, что они еще болят после пыток. Какие муки пришлось познать этой женщине! Какая ужасная, одинокая смерть где-то в недрах Трифельса… В голове по-прежнему крутилось это странное изречение, которое бормотала Констанция.

Место, где всякой вражде приходит конец.

Быть может, мысленно Констанция была уже в раю? Или действительно говорила о месте, где спрятано святое копье?

Агнес с головой погрузилась в раздумья и шаги услышала, только когда они были уже совсем рядом. Она радостно поднялась с земли.

— Матис, Мельхиор? — шепнула она. — Это вы? Представляете, я…

Кто-то грубо раздвинул ветви, и Агнес замолчала на полуслове. На нее, как на редкую птицу, уставился широкоплечий крестьянин с сопливым носом и ехидным взглядом.

— Ха, что я говорил, — проворчал он. — Кричал же кто-то.

Потом крестьянин оглянулся через плечо.

— Йозеф, Андреас, Непомук! — проревел он, и голос его, словно пощечина, хлестнул Агнес по лицу. — Смотрите, какую я тут милашку углядел… Да уж, у Йокеля глаза на лоб полезут.

Матис с Мельхиором крались по заросшему склону у подножия Трифельса. Они решили подобраться к крепости с северной стороны. Склон там был почти отвесным и поэтому меньше всего охранялся.

Матис осторожно ступал сквозь подлесок. Раньше они часто бродили здесь с Агнес. Трифельс был совсем близко. Среди ветвей уже показалась главная башня, в некоторых окнах мерцал свет. Матис вдруг ощутил острую тоску по местам, где прошло его детство. Он подумал о покойном отце, а также о матери и девятилетней уже сестре. До их жалкого жилища было рукой подать. Матис чувствовал неодолимое желание просто пробежаться туда и посмотреть, всё ли у них в порядке. Но слишком велика была опасность, что его обнаружат люди Йокеля. Для начала следовало оценить обстановку. Совсем рядом Матис как раз уловил голоса и смех. Он опустился на пахнущую хвоей и сыростью землю и прополз последние несколько шагов к тому месту, где лес расступался и начиналась широкая дорога к крепостным воротам. Рядом то же самое проделал Мельхиор.

Наконец Матис выглянул из кустарника и от увиденного потерял дар речи.

Недалеко от колодезной башни на равных промежутках горели костры. Возле них сидели пестро одетые люди, галдели и пили вино. Их было около пятидесяти. Всюду в земле торчали пики, между ними Матис различил несколько средних орудий, и перед ними кучи каменных ядер. Над лесом разносились военные песни. Несомненно, Трифельс был в осаде!

— Похоже, Фридрих фон Шарфенек решил все-таки отвоевать свою крепость, — заметил Мельхиор, выглянув следом из зарослей. — Смотрите сами.

Менестрель показал на воткнутое в землю знамя с изображением коронованного льва, стоящего на задних лапах. Матис помнил этот герб еще по осаде Рамбурга в прошлом году. Теперь он различил и красно-синий шатер в непосредственной близости. Оттуда как раз вышел стройный человек и прокричал несколько приказов. Долетевший до опушки голос заставил Матиса вздрогнуть.

— Проклятье, это вправду граф! — прошептал он. — Теперь проникнуть в Трифельс и разузнать про копье будет еще труднее.

— Если это вообще возможно, — отозвался Мельхиор и задумчиво взглянул на шатер, словно оценивал шансы. — С парочкой пьяных крестьян мы бы, в случае чего, справились. Но с целым отрядом крестьян? Не похоже, что это их первый поход.

Матис прищурился, чтобы лучше видеть в свете костров. Ландскнехты действительно были вооружены длинными кинжалами, копьями и кацбальгерами[20], у кого-то имелись даже цвайгандеры[21]. У орудий тоже был вполне ухоженный вид. Матис различил три фальконета, один картаун и так называемого «соловья», способного стрелять пятидесятифунтовыми ядрами. Штурм, судя по всему, еще не начинали, недалеко от крепости Матис разглядел еще не готовые укрепления. Кузницу и прочие строения сожгли. Оставалось только надеяться, что матери с сестрой вовремя удалось укрыться.

Некоторое время Матис молча разглядывал лагерь. Потом решительно кивнул.

— Ладно, ничего не поделаешь, — сказал он тихо. — В Трифельс мы попасть не сможем, и Агнес уже вряд ли нам поможет. Как мы вообще додумались, что какие-то сновидения и детские воспоминания помогут отыскать это копье! — Юноша покачал головой. — Попытаюсь теперь разыскать семью, чтобы попрощаться. А потом мы с Агнес уйдем подальше отсюда. Мне давно следовало так поступить.

Мельхиор хитро улыбнулся, но в его взгляде впервые скользнула неуверенность.

— Вы так легко отказываетесь от своих идеалов? Всего несколько дней назад вы были убеждены, что со святым копьем и под предводительством Флориана Гейера еще сумеете одержать победу. А теперь это утратило для вас значение?

— Теперь я понимаю, что это было ошибкой, — Матис поднялся с земли. — Единственное, что имеет значение, — Агнес. Эта война и без того надолго нас разлучила.

С этими словами Матис развернулся и двинулся обратно в лес. Он со злостью раздвигал ветви и шагал вниз по склону, не заботясь о том, идет ли за ним Мельхиор. Это ведь надо было — помешался на мысли, будто старое копье для него важнее единственной девушки, которую он любил! Агнес чуть ли не умоляла его остаться с ней, а он думал лишь о своих возвышенных идеалах… Сейчас же он встанет перед ней на колени и попросит прощения.