ЧУДОВИЩЕ (сборник) - Юрий Петухов

Что-то грязное, вонючее залепило лицо, ребра заныли от сильного удара. Но Даброгез уже был на ногах — трое нападавших рухнули почти одновременно. Добивать их не стал, снова опустился к стене. "Скоты!" Голова гудела. Он отхлебнул из фляги. И будто обожгло — они, там, наверху, взяли только меч и шлем, остальное оставили, а ведь на нем полно всякой мишуры, за которую можно не одного, а целый десяток центурионов угробить! Даброгез глубоко вздохнул. Значит, проверяют или еще что-то, непонятно. Да и неважно что, главное, у него есть выход. А может, отказаться? И определиться просто в охрану, и почитать то за большую удачу и спасение? Ну нет! Он услышал, как судорожно, с бульканьем дергался кадык у сидящего рядом старика, и протянул ему флягу. Темные фигуры, всхлипывая и задевая за что-то, расползались по углам.

— Спасибо, — прошептал старик, — я уже думал — конец. Да все равно, мне не выжить, они…

— Они дерьмо. И нечего из себя новоявленного Иисуса строить! — оборвал его Даброгез. — Надо было отрицать все и славить церковь Божью и этого узурпатора Сигулия, вот и все, был бы на воле.

Бродяга-проповедник покорно кивал, но говорил обратное.

— Нельзя, никак нельзя. Гляди, что творится, во что обернулось учение праведное, ведь благочестия нет, идолопоклонниками были, ими и остались. Все смешалось. И прав был ваш хоть и язычник, а все равно философ, помнишь: с исчезновением благочестия к богам, не веры, заметь, а благочестия лишь, не искоренится ли и вера в человеческое сообщество, и самая совершенная изо всех добродетелей — справедливость? Не то ли и мы видим сейчас? Не вера для очищения, а догматы для порабощения, мало им власти телесной, тщатся и над духом, над помыслами возобладать. Нет, нельзя кривить перед ними, нельзя. Свет истины освещает души, пока живы его источники, света этого, солгал — и снова тьма, снова невежество, насилие, кровь…

— Крови и при свете достаточно. О шкуре своей печься надо, а уж потом обо всем прочем! — Он заглянул в глаза старику и неожиданно для себя увидел, что в них нет и тени безумия. — А впрочем, как знаешь! — добавил Даброгез и отвернулся.

— Человек рождается безгрешным на белый свет, нет на нем никакого — ни первородного, ни иного греха, и смерды и короли одинаковыми приходят в жизнь. А коли так, то не от Бога все это, что творится, не от бога, прежде такого не было, нет! — Старик зло рассмеялся, потом закашлялся, еле дыша продолжил: — Сидят и во мне, сидят покуда церковных блудней ложь и невежество. И не от лукавого то, не от Бога — люди, только сами люди… ни при чем тут промысел Божий.

Даброгез потянулся, разогнул затекшие ноги.

— И ты говоришь обо всем этом где придется, да? Пророком себя, наверное, считаешь, да скорее — безумец ты просто.

— Не спеши, — старик дернул за край плаща, сам испугался своего смелого жеста, — отрицание неправды не есть безумство!

Даброгезу стало скучно продолжать беседу с умалишенным. Он опять прикрыл глаза — через день, большее два он будет наверху, а там — за дело! И в конце концов, не сошелся же свет клином на этом Сигулии с его заурядным королевством.

— Зачем же ты тогда спас меня от этих несчастных, ослепленных невежеством? — спросил вдруг старик после большой паузы.

— Шума не люблю, — лениво ответил Даброгез.

— И только? Нет, не говори так. В тебе проснулось то, что было основой, что и есть человек истинный…

— Слова.

— А ты знаешь, почему распалась ваша Империя? — Бродяга явно решил зайти с другого бока.

— Такая же наша, как и ваша, — отозвался Даброгез.

— Вот-вот, не ваша и не наша. Да потому, что она не нужна стала никому, все устали от нее — и знать, и простолюдины, и сами императоры. И ничего нового-то она предложить уже не могла, выдохлась! Потому и не возродиться ей никогда. Господи, прости грешника за недоброе слово! — Старик осенил себя размашистым широким крестом.

— Так-таки и не возродиться? — Даброгеза начинало злить упрямство старика. — Да ты кто такой, уж и не пророк ли впрямь?!

В глазах его застыл расплавленный воздух, загудело. Даброгез пожалел, что дал глоток из фляги старику — снадобья оставалось мало, надо бы попридержать.

— Я остался жив только потому, что палача сыскать не успели, — сказал старик, — мне ли лгать на пороге смерти? И я не пророк, ты прав. Просто нет той силы, чтобы оживить труп, даже если труп этот — целая Империя.

Даброгез еле сдержался. "А я? Мои люди, мои замыслы, моя воля, мой разум — все бред?!" Он только плотнее сжал губы.

— Я видел живые трупы, — проговорил он неожиданно для самого себя, — они выглядят неплохо, а главное, они есть, старикашка! Где тебе постичь это!

Бродяга засопел, заворочался. Только теперь Даброгез заметил, что он весь, с головы до ног, в соломе — так и не отряхнулся даже!

— Я знаю, на Востоке делают страшные вещи, — ответил он, — можно лишить людей воли, не спорю, сделать их ходячими мертвецами. Но вернуть им душу трудно, и вряд ли это сделает тот, кто сам не знает толком — жив ли он, мертв ли.

Даброгез вскочил на ноги, сжал кулаки.

— Я убью тебя, мразь, — закричал он, не помня себя. И даже занес ногу, чтобы ударить.

Старик затрясся, и глаза его, наполнившись страхом, снова сделались безумными.

— За что, что ты?! — залепетал он, защищаясь тонкими, в набрякших венах руками. — Я же ничем тебя не обидел, да и не мог я…

Даброгез остыл так же быстро, как и взъярился. И он понял, что бродяга, конечно, имел в виду вовсе не его, что это простое совпадение. Да и откуда этому сморчку было понять его, Даброгеза, проделавшего за свою короткую жизнь такой путь, какой и не снился сотням, да что там — тысячам этих бродяг! Он сел, огляделся — глаза настолько привыкли к темноте, что казалось, он видит выражения лиц у сидящих в другом конце подвала. По углам хихикали. Но это не имело значения.

— Не бойся, — сказал он старику, — я вспылил, прости.

— Да-да, ты не такой, как они, — зачастил проповедник. Они все лишенные воли: и те, с кем ты сидел там, наверху, и эти… Не думай, что только там, далеко на востоке, можно увидеть живые трупы. Они здесь, они повсюду. Они сами не знают этого, но живому-то человеку это открыто — ясней ясного. Скажи, ты ведь сразу увидел, что Сигулии и его окружение…

— Да, — ответил Даброгез резко, — сразу, только слепой бы этого не заметил.

— Вот видишь. Так поверь мне, что есть и такие, кто несет истину, кому открыто…

Даброгез снова оборвал старика:

— А я?

— Что ты? — переспросил тот.

— Я могу видеть? Ты же говорил, мол, я не такой…

Проповедник смолк, мелко задрожали старческие веки.