ЧУДОВИЩЕ (сборник) - Юрий Петухов

— Ну разве можно править таким народом! — Сигулий притворно искал сочувствия у Даброгеза, жирные губы кривились. Где уважение, где воспитание? Вваливаются, как в кабак!

"Не юродствуй, — подумал Даброгез, — ишь, разоткровенничался". И одновременно кивнул, выражая понимание, мол, да, не легко ты, власти бремя. По-настоящему надо было бы месяцочка три-четыре пожить, приглядеться, разузнать все толком, а потом… Но Даброгезу опротивело ожидание: хватит, надо действовать!

— Кто таков? И почему молчишь, падаль?!

Стражник согнулся в поклоне, а заодно встряхнул старика в черном, вскинул на ноги тщедушное тело. Лысоватая розово-белая голова затряслась. В мутных глазах застыл необоримый страх и больше ничего. Сигулий обгладывал бараний бок. Вопросы его звучали неразборчиво, глухо. И все-таки спрашивал сам, не перекладывая на сановников, — ухищрения Востока покуда не докатились до простоватых северян.

Даброгез сидел с краю. В мыслях не заносился, понимал, что творящееся — лишь прихоть этого жирного и дряблого царька, а он пока что здесь никто, хуже того — предмет кратковременного любопытства. А потом?

— Отвечай, собака, когда спрашивают! — Стражник ткнул старика в спину пудовым кулачищем.

— Проповедник есмь, — пролепетал тот, не смея глаз поднять.

— Народ он мутит, — еле слышно сказал сидящий по правую руку от Сигулия седой, высохший — одни кости — человек, пелагианская ересь расползается по земле! — Голос его возрос, задрожал: — Псы заблудшие, сбивают паству на дьяволов путь. — И добавил тише: — На кол бы его.

— Надо бы, — согласился Сигулий, переходя к дичи, — ему это — один путь в светлое царство.

Даброгез видел, что старик в лохмотьях дрожит, не может унять трясовицы — того и гляди свалится. Лицо его из бессмысленно-тупого превратилось вдруг в обеспокоенно-ищущее. И снова загудели пески, завыл знойный ветер… Где-то видел Даброгез такое лицо. Где? Конечно, там, где же еще! Восточный бродяга, толкователь снов и предсказатель стоял перед ним так же, как перед узурпатором стоит сейчас этот жалкий старикан.

— Проповедуешь, значит?

Старик вздрогнул, глаза высверкнули из-под бровей не так уж и бессмысленно.

— Неразумен, но посвящен есмь — делюсь с людьми…

Сигулий рассмеялся и широким жестом сдвинул со стола объедки. Под ногами ожило — засуетились, заелозили мохнатые тела, дотоле зачарованно застывшие мордами вверх. Хруст разгрызаемых костей наполнил зал, отозвался в закоулках под сводами — будто там уже ломали кого-то на дыбах палачи.

— Сознаешься, бунтовщик? Говори — кто подослал мутить люд христианский? Шпион из Британики?!

Старик рухнул на колени — от него облачком пошла пыль. Даброгез отвернулся. "И тот так же ползал в ногах. Слабы духом-то, а поучать берутся — свет им виден!" Ни презрения, ни злости разбудить в себе не смог. Ведь помнил же, запало в душу, не отвяжешься… Даброгез потянулся к фляге. Но остановил движение руки — неудобно свое пить при этих.

— Сроду нигде не был, аквитанский я…

— Врешь, ублюдок. Палача! — Сигулий снова хлопнул в ладоши.

Побежали за палачом. Сигулия озлило, что того не оказалось на месте, он швырнул кубок наземь, выпучил глаза. Лучше бы переждать, но Даброгез решился вставить слово.

— Много бродит болтунов по свету, — оказал он, стараясь, чтобы голос звучал как можно равнодушно нее, — на Востоке их больше, чем пахарей, ха-ха, — он громко, развязно рассмеялся, — а свет что-то не меняется!

— И не изменится, — твердо проговорил изможденный со своего места.

Палача никак не могли отыскать.

— Ладно, в подвал эту падаль! — распорядился Сигулий рассерженно, повернул жирное, обрюзгшее лицо к Даброгезу: — И почему я должен кормить этих бездельников, попробовал бы кто подсчитать — во сколько обходится казне тюрьма, набитая отбросами? Дармоеды! Эй, — крикнул он в спину старику, которого пинками гнали из зала, — так говоришь, человек безгрешным на свет рождается?

Стражник рывком обернул старика. Тот чуть не упал.

— Да, повелитель, как же иначе… — В голосе было сомнение.

— Хе-хе-хе, — залился Сигулий, хорошее настроение вернулось к нему, — эй ты, скажи-ка этой падали в подвале — коль сумеют образумить убогого, я им… я их, — со стола полетела вторая порция костей, — угощу на славу. После собачек, конечно!

Через минуту появился палач и тут же получил по зубам от одного из сановников, сидящего с краю. Палач в лице не изменился, зато сановник обиженно скривил губы и принялся рассматривать ушибленную руку с таким видом, будто только что снес незаслуженное оскорбление.

Стражники ввели здоровенного, глуповато хихикающего парня. Парень был чернее аравийского бедуина, и тем страннее казались облупленные лоб, щеки и розовые со вздутыми жилами руки.

— Без пошлины в город… — начал было сопровождающий.

— Вор! — процедил Сигулий и ткнул пальцем в черную фигуру с двуручным мечом.

Через мгновение Даброгез получил возможность убедиться, что палач знает свое дело. Тело осело, выпростав розовые руки в нищенском жесте, ладонями вверх, а на губах катящейся к столу головы все еще стояла глуповатая ухмылка. Собаки зарычали, но с места не сдвинулись, лишь шерсть на загривках затопорщилась да сузились и острее стали глаза. Сигулий послал черному со слугой кружку вина. Тот принял подношение молча, вместе с ним исчез за колоннами, в темноте.

Даброгеза передернуло, комок снова занял свое место в горле. И пришла мысль — а чем он лучше черного? Нет, все это бред… Правда, там, на улице, за углом, пес, не такой породистый и холеный, как эти под столом, небось уже догладывает нежданный подарок, полученный от самого центуриона Великой Империи… А ну их, разбираются пускай те, кто не выходит из своей слоновой башни в этот мир, умники! А не выходят-то почему? Руки боятся запачкать?!

Третьим был знакомый Даброгезу франк-стражник. Его волокли двое. Франк ничего не понимал, упирался, крутил головой и не мог выдавить из себя ни слова. Зато Сигулий смотрел на Даброгеза чересчур откровенно и не пытался этого скрыть.

— Тебя зачем поставили? — спросил сановник с отшибленным кулаком и шишкой на лбу, которую Даброгез только заметил до того она была естественна на грубо слепленном и изуродованном излишествами лице.

Франк пролепетал что-то невразумительное, тыча толстым пальцем в Даброгеза.

— Не слышу!

Даброгез сидел и помалкивал, ему было интересно — как тут с порядком, с дисциплиной среди служивой братии.

— Они сами, по государственному… — заверещал вдруг совершенно отчетливо франк, — по делу…