Добрые предзнаменования - Нил Гейман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нынешняя проблема была в том, что оно не существовало, по крайней мере, в обычных человеческих пространственных терминах. Пробка из не знавших об этом или пытавшихся найти другие выезды из Лондона машин тянулась в городской центр со всех направлений. Первый раз в истории движение в Лондоне было полностью остановлено. Город был одной огромной пробкой.
Теоретически машины – замечательно быстрый способ для путешествий с места на место. Пробки же – замечательная возможность стоять на месте. На дожде, во мраке, а вокруг тебя какофоническая симфония гудков постоянно становится все громче и раздраженней.
Кроули начинало тошнить от этого.
Он воспользовался возможностью и перечитал записи Азирафаила, пролистал пророчества Агнес Безумцер, и серьезно подумал.
Выводы его можно срезюмировать так:
1) Армагеддон начался.
2) Кроули ничего по этому поводу сделать не мог.
3) Произойдет он в Тадфилде. По крайней мере, там начнется. После этого произойдет всюду.
4) Кроули был в адских реестрах злодеев[70].
5) Азирафаил был – насколько можно было судить – выведен из уравнения.
6) Все было черно, мрачно, страшно. Не было света в конце туннеля – а если и был, это был приближающийся поезд.
7) Он может спокойно найти славный маленький ресторанчик и напиться так, что обо всем забудет, пока ждет конца света.
8) И все же…
И тут все распадалось.
Поскольку подо всем этим Кроули был оптимистом. Если и была какая-то одна твердая, как скала, уверенность, что поддерживала его в тяжелые времена – он коротко подумал о четырнадцатом веке – то это была твердая уверенность, что c ним, конечно же, все будет в порядке; что вселенная за ним приглядит.
Ну ладно, Ад на него ополчился. Ну начался конец света. Ну кончилась Холодная Война и по правде начиналась Великая. Ну шансы его врагов взлетели выше, чем полный микроавтобус хиппи, накачавшихся под завязку «Старым Оригинальным Оусли». Все равно был шанс.
Все дело было в пребывание в верном месте в верное время.
Верным местом был Тадфилд. Он в этом был уверен – частично из-за книги, частично из-за другого: на карте мира в душе Кроули, Тадфилд пульсировал как мигрень.
Верным временем было очутиться там «до конца света». Он сверился с часами. У него было два часа, чтобы добраться до Тадфилда, хотя, вероятно, сейчас уже и с нормальным течением Времени были проблемы.
Кроули кинул книгу на кресло для пассажиров. Отчаянные времена, отчаянные меры: он за шестьдесят лет ни разу не поцарапал «Бентли».
Что за черт.
Он неожиданно развернулся, сильно побив перед красного «Рено 5» сзади, и въехал на тротуар.
Он включил фары и нажал на клаксон.
Это должно было всякому пешеходу ясно дать понять, что он идет, точнее, едет. А если они не могли убраться с дороги… что ж, через пару часов это будет неважно.
Может быть. Вероятно.
– Хэй хо! – выкрикнул Энтони Кроули и помчался прочь.
Их было шесть женщин и четверо мужчин, и у каждого члена группы был телефон и толстая кучка отпечатанных на компьютере листов бумаги, покрытых именами и телефонными номерами. Рядом с каждым номером были записи ручкой, говорившие, был ли дома человек, которому звонили, или нет, или номер был занят в момент звонка, и – самое важное – хотел ли человек, ответивший на звонок, чтобы в его жизнь вошла процедура заделывания дырок в зубах, или нет.
Большинство не хотели.
Эти десять человек сидели там час за часом, подольщаясь, моля, обещая сквозь пластиковые улыбки. Между звонками они вели записи, потягивали кофе, и с изумлением глядели на дождь, струящийся по окнам. Они оставались на своих местах, как оркестр на «Титанике». Если в такую погоду не можешь продать двойное стекло, значит вообще не можешь продать ничего.
Лиза Морроу говорила:
– Если вы только дадите мне закончить, сэр, … да, это я понимаю, … но если вы только…. – а потом, поняв, что он повесил трубку, пробурчала, – Ах ты гад!
Она положила телефонную трубку.
– Опять попала на ванну, – объявила она своим товарищам – продавцам по телефону. Она ежедневно больше всех в офисе «Вытаскивала Людей из Ванны», если бы она заработала еще два очка, получила бы еженедельный приз «Сексус Прерыватус».
Она позвонила по следующему номеру в списке.
Лиза никогда не собиралась стать продавцом по телефону. Чего она хотела по-настоящему, так это быть международно знаменитым богачом, постоянно летающим на самолетах, но она не закончила классов уровня "О".
Если бы она достаточно проучилась, чтобы стать международно знаменитым богачом, или зубным врачом (вторая выбранная ей профессия), или, прямо уж скажем, кем-то еще, кроме как продавцом по телефону в этом конкретном офисе, она бы прожила жизнь дольше и полнее. Может, принимая во внимание все – как-никак, был День Армагеддона, – не слишком дольше, но все-таки на несколько часов.
Если на то пошло, все, что было нужно, чтобы она прожила жизнь подольше – это не звонить по номеру, который она только что набрала, но он был записан в ее списке – в лучших традициях десятисортных списков заказа по почте – как дом в Мейфере мистера А.Дж.Коулли.
И она позвонила. И прождала, пока он четыре раза не прогудел. И произнесла «Ах ты черт, еще один автоответчик», и начала класть трубку.
Но потом что-то выбралось из той ее части, что прикладывают к уху. Что-то очень большое и очень сердитое. Выглядело оно чуть похоже на слизняка. Огромного, сердитого слизняка, сделанного из тысяч и тысяч малюсеньких, и все они извивались и орали, миллионы слизнячьих ртов открывались и закрывались в ярости, и все они орали «Кроули».
Оно перестало орать. Покачалось слепо, разбираясь, где оно.
Потом распалось на части.
Эта штука распалась на тысячи и тысячи извивающихся серых слизняков. Они проползли под ковры, на столы, через Лизу Морроу и девять ее коллег, заползли в их рты, проползли вверх по ноздрям, в их легкие, и прорыли ходы в их плоть, глаза, мозги, внутренние органы, быстро размножаясь по дороге, заполняя комнату гигантским количеством некрасивой ползающей плоти и воняющего, липкого нечто. Все это начало сближаться, собираться в одно гигантское существо, что, тихонько пульсируя, заполняло комнату от пола до потолка.
В куче плоти открылся рот, кусочки чего-то мокрого и липкого пристали к каждой не-совсем губе, и Хастур бросил:
– Это мне и было нужно.
То, что он провел полчаса в автоответчике за компанию с одним посланием Азирафаила, его настроение не улучшило. Как и необходимость возвращения в Ад и объяснения, почему он не вернулся получасом ранее и, важнее, почему он не вел с собой Кроули.
Ад плохо относится к неудачам.
Правда, был и плюс – он по крайней мере знал, каким было послание Азирафаила. Это знание может, вероятно, купить продолжение его существования.
Да и вообще, подумал он, если ему придется выносить возможный гнев Темного Совета, по крайней мере не на пустой желудок.
Комната наполнилась густым, серным дымом, когда он исчез. Хастура не стало. В комнате ничего не осталось, кроме десяти скелетов, практически целиком очищенных от мяса, и нескольких лужиц расплавленного пластика со сверкающим там и сям фрагментом металла, которые могли когда-то быть частями телефонов.
Гораздо лучше было бы стать зубным врачом.
Но была у этого дела и светлая сторона – это все доказало, что зло содержит семена собственного уничтожения. Прямо сейчас люди по всей стране, которых иначе сделали бы вот на столечко более сердитыми, выдернув их из ванны или неправильно произнеся их имена, вместо этого вовсе не имели никаких проблем и пребывали в мире с миром. В результате действия Хастура по стране начала распространяться волна благости, и миллионы людей, что иначе получили бы маленькие синяки души, никаких синяков не получили. Так что все было в порядке.
Если вы видели эту машину раньше, то теперь бы не узнали. Редкий ее дюйм был не побит. Обе передние фары разбиты. Выглядела она как ветеран сотен шоу, в цель которых – разбить машину противника.
Трудно было ехать по тротуарам. Еще труднее – по пешеходному переходу. Труднее же всего было перебраться через реку Темзу. По крайней мере он предусмотрительно закрыл все окна.
Однако, сейчас был он здесь.
Через несколько сот ярдов он будет на М40; свободной дороге до Оксфордшира.
Было только одно препятствие: между Кроули и открытой дорогой опять было шоссе М25.
Кричащая, светящаяся лента боли и темного света Одегра[71]. Ничто не могло ее пересечь и при этом остаться в живых. Ничто смертное, во всяком случае. И он не знал точно, что с произойдет демоном. Убить его не получится, но и приятно ему не будет.
Полиция перекрыла дорогу перед находившимся перед ним переездом. Сгоревшие остовы – некоторые еще горели – свидетельствовали о судьбе предыдущих машин, которым пришлось проехать по переезду над темной дорогой.