Смоленское направление - 4 - Алексей Борисов

Люди шли параллельно его следам, явно не замечая оставленной лыжни, и были уже в двухстах шагах от лесочка. Подкрутив резкость, Лопухин понял причину нерационального передвижения. Одетые в белые маскхалаты фигуры что-то тянули за собой. Быстро смотав коврик, Василий покинул место отдыха, отойдя вглубь ельника, где затаился. Мало ли что за люди? Как говаривал товарищ Наблюдатель: "Всегда найдётся человек, который что-то видел, что-то слышал, что-то знает - главное, правильно спросить". Пусть, себе дальше идут. Они меня не видели, да и я не заметил, - рассудил Лопухин.

Два человека остановились в десяти метрах от прячущегося младшего лейтенанта. Судя по дыханию, они очень устали. Ближний к Василию отсоединил магазин от автомата и принялся снаряжать патроны, второй склонился над волокушей и по лесочку пронёсся запах спирта.

- Оставь, не переводи продукт, - устало сказал первый с сильным кавказским акцентом, когда вместо "е" слышится "э" и обязательно придыхательный "х", - только хуже сделаешь.

- Так больно ж наверно. Тебе б ноги перебило, за морфий глотку бы драл, - осипшим и немного писклявым голосом ответил второй.

- Заткнись! Много ты в своей жизни видел?

- Сколько видел - всё моё, - дерзко возразил второй.

- Глупый ты ещё, оттого, что молод. Жизнь, она человеку один раз дана, а я ещё много чего в ней успеть хочу, и тварям фашистским холку намылить, и жёну с детьми обнять, и виноградник новый посадить, а с ним, мы и версты не пройдём. Нагонит германец. Не сегодня, так завтра. Только завтра у нас сил меньше станет. Не жилец он уже, крови много потерял. А за эту фляжку со спиртом, ты в любом месте кусок мяса с хлебом получишь, и пару суток идти сможешь.

- Шкура ты! - произнёс в сердцах второй.

- Знаю, - первый приподнялся с колен, вставил диск в автомат, повесил оружие на шею и стал срезать лапник, - когда-нибудь и тебе придётся делать выбор между жизнью и смертью. Я выбираю жизнь твою и мою, отдавая его.

- Товарищи, - чуть слышно сказал третий, - послушайте меня.

- Говори, Коля, - сказал склонившийся над раненым.

- Оставьте пистолет, пожалуйста.

Мужчина с автоматом вынул из кобуры револьвер, проверил барабан и положил оружие на грудь раненому со словами: - Пять пуль, больше нет.

- Прощайте, товарищи. Не поминайте лихом.

- Прощай Коля. Я тебя лапником укрою. Не держи зла на меня, нам ещё задание в Боровском выполнить надо, а одному мне мину не взорвать.

Василий проводил взглядом ушедших, выждал ещё с пару минут и тихонько подошёл к раненому со стороны спины. Щелчок взводимого курка заставил его вздрогнуть. Приподнявшийся на волокуше и прислонившись к стволу дерева, человек выставил перед собой револьвер, всматриваясь в темноту заснеженного поля.

- Не стреляй. Я свой, - произнёс Вася.

- Не подходи, - вращая головой, сказал раненый, - гранату взорву.

- Николай, нет у тебя гранаты. Только револьвер с пятью патронами. Слышал, как вы говорили. Я младший лейтенант Красной армии Лопухин. Помочь тебе хочу. Но если ты против, могу и уйти.

- Товарищ младший лейтенант, уходите. У меня две ноги прострелены, немцы за нами по пятам шли, чудом оторвались. Я уж тут, как-нибудь сам помру.

- Спокойно, я к тебе с левой стороны подхожу. Русские своих не бросают, слышал про такое?

- Слышал, только …

Не закончив фразы, Николай потерял сознание. За несколько минут, при свете фонарика Лопухин осмотрел ранения. Оба сквозные. Одна пуля пробила прямую мышцу бедра, чуть выше колена, вылетела и повредила медиальную. Какие именно мышцы пострадали, Вася даже не догадывался, для него это было ранение в ноги, но то, что делать в этих случаях, он помнил наверняка. Вытряхнув из рюкзака аптечку, он сделал два укола, обработал раны йодом и наложил новые повязки. Познания на этом заканчивались. Дальнейшее оказание медицинской помощи предусматривало стационарное лечение. А большего от него в данный момент и не требовалось. Оставалось подготовиться к транспортировке. Стащив с раненого ботинки, Вася обнаружил, что тот только благодаря наличию сена в них не обморозил ноги. Пришлось пожертвовать своими запасными шерстяными носками. После того, как был извлечён спальный мешок, рюкзак похудел наполовину. Теперь предстояло засунуть в него лежавшего без сознания Николая. С горем пополам и с этой задачей Василию удалось справиться. Привязав верёвку к ремню раненого и пропустив её за спиной, Лопухин застегнул спальный мешок и, накинув петлю себе на грудь, потащил тело за собой. Скорость передвижения упала втрое. До русла реки он добрался только через час, но в Даньково идти было нельзя, с таким грузом за собой, в случае контакта с оккупантами, никакие аусвайсы и полицейские повязки не спасут. Единственный маршрут, пусть и очень рискованный лежал в обход деревни с запада. Фактически, он возвращался к аэродрому. Почти в полночь, не чувствуя рук и ног, Василий вышел к дороге. Погода ухудшилась, задул стылый северный ветер и повалил снег. В бинокль уже ничего нельзя было рассмотреть. Ориентируясь только по компасу, он из последних сил перетащил Николая через дорогу и уткнулся в табличку, прибитую к шесту. Подсветив фонариком, он прочёл: "Achtung Minen". "Что за чертовщина", - подумал Лопухин, - "откуда здесь мины"?

Простояв с минуту, младший лейтенант освободил себя от петли, буркнул Николаю, что ненадолго отлучится и вернулся на другую сторону обочины. Отыскать похожую табличку не составило труда. Они стояли через каждые сто шагов, причём в сторону Шаталова уже тянули колючую проволоку и возле дороги лежали приготовленные колышки. Скорее всего, демонстрация предупредительных надписей была рассчитана на запугивание местных жителей, случайных путников и партизан, но полностью исключить отсутствие мин было нельзя. Ведь в паре километрах крупный военный объект, да и шталаг на несколько тысяч человек. А если так, то Василию просто повезло, так как сам того не зная, он прошёл между незаконченными рядами "колючки" и не подорвался. Хотя, какой там повезло. Пройти по минному полю, и живым остаться - сродни, как в рубашке родиться. Знать не дремал ангел-хранитель, поглядывал из небесной канцелярии. Но было в этой доли везения и нечто человеческое, а именно расчётливость и бережливость немецких минёров. Задействовали бы они натяжной взрыватель, лежал бы сейчас младший лейтенант на поле. Убежать от "шпрингмины", снискавшей славу, как одной из самой эффективной мины, практически невозможно. Выскакивает эта "зараза" из земли на высоту полутора метров и взрывается, неся смерть и увечья вокруг, а человеку её зацепившему, одного из трёхсот шестидесяти пяти металлических шариков будет достаточно. Видать, экономия супостата и подвела; мины в земле, следовательно, для лыжника опасности не представляют. Слишком малое он оказывает давление на снег. А дабы не изводить нервную систему, первые десять метров от дороги можно и лыжной палкой перед собой потыкать. Решив для себя идти дальше по выбранному маршруту, Лопухин вернулся к раненому. Николай был в сознании и попросил пить. Василий достал термос, напоил, сунул в рот таблетку глюкозы, спросил, есть ли в чём надобность и, перевернув набок спальный мешок, подсобил. Как только с надобностями было покончено, перехватив лыжную палку у кольца, и открутил наконечник. В руке оказался примитивный щуп. Светя фонариком и тыкая перед собой палкой, буквально перфорируя будущую лыжню, Лопухин преодолел около пятнадцати метров и по своим следам вернулся назад, за Николаем. Перетащив его где-то до середины, проложенной по минному полю дорожке, он замер, с большака послышался шум мотора. Грузовик с характерной молнией на решётке радиатора и красными крестами на фоне белых кругов, ехал медленно, освещая тусклым светом одной фары падающий большими хлопьями снег. Поравнявшись с залёгшими на снегу, "Опель" начал притормаживать, нырнул передним колесом в выбоину, прибавил оборотов и поехал дальше, к Починкам. Василий выдохнул с облегчением, поставил оружие на предохранитель и стал приподниматься с лыж, на которых лежал.

- Знать наделал Савченков дел, раз немчура своих раненых по ночам возить стала. Не иначе, кого-то важного подстрелили, - сказал Лопухин, обращаясь к раненому.

- То наша работа, - чуть слышно ответил Николай.

- То есть?

- Да то и есть. Постреляли мы лётчиков или кто там, в казарме был.

- Каким образом?

- Секрет то, младший лейтенант. Я тебе и так лишнего сболтнул, оттого, что ты мне наган оставил. Знать, доверяешь. Слушай, а как ты в лесочке оказался?

- Думаешь, только у тебя секреты есть? Ну всё, харе трепаться.

Полтора километра до разделяющей поля лесополосы, таща за собой раненого, лежащего в спальном мешке, Лопухин преодолевал час. Там впервые за весь вечер он съел горячую пищу: подогретую на спиртовке банку каши с мясом. Таблетка с сухим спиртом никак не хотела загораться. Прикреплённый сбоку зажигательный состав - прогорел без толку, и пришлось воспользоваться сложенными головка к головке по пять штук вместе спичками. Половина банки досталась раненому, но того, после пары ложек потянуло в сон, сказывалось действие укола. Отдохнув, по времени, за сколько можно успеть выкурить сигарету, младший лейтенант вновь взялся за поклажу. Казавшаяся такой безупречной, идея отказаться от самодельной волокуши из еловых лап, положившись на гладкую поверхность материала спальника, всё больше, с каждым шагом переставала быть такой. Снег усиливался, спина взмокла, хотелось идти с расстегнутым полушубком, но буквально через минуту грудь начинала стыть. Всё чаще из горла вырывался неприятный влажный кашель, через нос стало трудно дышать. Василий чувствовал, что начинает заболевать, а поле всё не кончалось и обозначенного на карте спасительного леса, где можно было укрыться от пронизывающего ветра, не было. Сто шагов - остановка. Ещё сто - пятиминутный отдых с попыткой рассмотреть округу в бинокль. Своё местоположение младший лейтенант представлял только приблизительно, где-то между Даньково и Кисилёвкой. Более точно он определить не мог. Когда на часах было четверть третьего, они уткнулись в лесной массив. Если бы у него была возможность посмотреть на него не просто окрест, а сверху, то он увидел бы, что лес раскинул свои владения на несколько квадратных километров, как спрут. Эта схожесть с морским моллюском ещё больше подчёркивалась по краям. Неглубокими, не больше получеловеческого роста, но продолжительными и извивающимися, словно щупальца овражками, только вместо присосок в них росли осины. Отсюда начинался один из притоков Хмары, и ручейков с криницами здесь без счёта. Поднатужившись, Лопухин дотащил раненого до плотно растущих, вытянутых в небо, как копья некой лесной рати, стволами деревьев, окружённых сиротливо прижившихся рядом трёхгодовалыми ёлками. Стянул рукавицу, обслюнявив палец, определил направление ветра, утоптал площадку, снял лыжи и воткнул палки глубоко в снег. В этом месте можно было стать на ночёвку. Оно мало чем отличалось от других крохотных полянок: разве что, сломанной то ли шальным снарядом, то ли бомбой, и склонившейся к самой земле, державшейся на нескольких волокнах и лишённой коры осиной, да обилием хвороста. Расчехлив топорик, минут через десять, подсвечивая фонариком, Вася наудачу отыскал и срубил два сухих деревца, изготовив из них несколько жердей. Одну, двухметровую, просунул в темляки палок, из четырёх сложил подобие каркаса кровати, а остальные прислонил под углом к первой, образуя скелет навеса. Ещё полчаса часа ушло на сбор хвороста, разжигание костра и приготовления ложа. Перетащив туда Николая, он подбросил остатки дров в небольшой костёрчик и уже при его свете закончил делать навес, повесив полиэтиленовую плёнку, закрепив её прищепками и прижав лапником. Теперь они были защищены от ветра. После этого он достал из кармашка рюкзака струнную пилу, и с её помощью, примерившись на глазок, распилил поваленную, осину пополам, подтащив брёвна к навесу. Кое-как, конечно, не так ловко, как учил Савелий Силантьевич, а гораздо медленнее и неуклюже стесал с более толстого ствола несколько сантиметров древесины и соорудил возле лежбища что-то похожее на нодью. Угли маленького костра пошли на её розжиг. Перед сном, Василий проверил раненого. Тут и без градусника было понятно, что у Николая поднялась температура. Размотав бинты с его ног, он выдавил из тюбика противовоспалительную мазь, обмазал края пулевых отверстий, которые вновь стали кровоточить и наложил повязки. Самое интересно, что пока он оборудовал место для ночлега, и лечил Николая, у него самого, начинавшая подступать простуда куда-то ушла, да и дышать стало легче. Тем не менее, больше для профилактики и самоуспокоения, всё же размешав в стакане порошок с аспирином, проглотил несколько глотков и напоил раненого. Привкус лимона в напитке чуток взбодрил и, проследив, как товарищ задремал, младший лейтенант отошёл в сторонку от костра. Он возвращался не по заданному маршруту, к тому же не один. Такой случай не обговаривался и Лопухин своим долгом считал сначала доложить, перед тем, как приводить незнакомого человека на место их постоянной дислокации. Достав из кармана на груди, поддетой под полушубком разгрузки, наушник; Василий закрепил его на ухо, щёлкнул регулятором, постучав по микрофону сначала пальцем, а затем произнёс несколько слов, сообщая свой позывной. В наушнике, кроме шума ничего не менялось. Повторив алгоритм через несколько минут, он выключил прибор, произнеся со злостью: "Стоит тысячи, а толку никакого". Попытка связаться с усадьбой по "карманной" рации ни к чему не привела. Либо она была слишком далеко, либо требовалось разворачивать выносную антенну, забрасывая её на дерево. Это было отложено на утро. Вскоре, поворочавшись, подставляя, как казалось замёрзшие участки тела под тепло от тлеющих брёвен, прижавшись одним боком к спальному мешку, Лопухин уснул.