Смоленское направление - 4 - Алексей Борисов

Снова, как прошлой ночью, наушник на ухо, поворот тумблера и повтор позывного: "Здесь Пух, приём". Через минуту, девичий голос похожий на Дайвин ответил: "Пятачок на связи, слышу вас, Пух". После сказанного в эфире позывного, Василий улыбнулся. Если ему дали прозвище по фамилии (Лопух - обидно, а Пух в самый раз), то Дайва свой получила за свой курносый нос. Однажды она приложила палец к кончику носа, изображая важнейший орган поросёнка, и хрюкнула, передразнивая покойного Володю Соколовского.

- Возвращаюсь не один, со мной триста, как поняли? - как можно серьёзнее ответил Лопухин.

Дайва записала, попросила повторить, так как при возможном искажении речи числительное можно неправильно понять и, поняв, что сказанное вне её компетенции произнесла:

- Пух, связь через пять минут, как поняли?

- Понял Пятачок, через пять минут.

Даже самый удачливый среди всех живших на этом свете вряд ли осмелится сказать, что имеет от жизни всё, о чем только думал и мечтал. Да и кто остался доволен тем, что получил по праву или выдрал силой? Уж на что Джотипала, достигнувший бодхи, и то лишь повторил Кашьяпу, подтвердив, неокончательность всех явлений. А апостолы? Теологи не один километр бумаги исписали по их деяниям. И это лишь примеры известных людей. Наконец, кому дала жизнь всё то, что обещала вначале? Мне, тебе, ему, ей? Эту "несправедливость" мироздания мы обсуждали в узком кругу с Петером Клаусовичем и Елизаветой Дмитриевной за чаепитием в пятницу, седьмого ноября, когда в кабинет постучалась Дайва.

- Можно? - раздалось из-за двери.

- Дайва, входи, - разрешил я, ставя чашку на блюдце.

- Там это, радиостанция. Младший лейтенант на связь вышел.

Я посмотрел на часы. Половина десятого. В это время Вася должен был подходить к Прилепово, или, по крайней мере, быть возле хутора Афанасия. В принципе, мы договаривались, что он сообщит, как прибудет в деревню. Но отчего это сделал сейчас? Или действительно, лыжный спорт пропустил мимо себя явный талант и Лопухин подобно метеору промчал два десятка вёрст, на ночь глядя, по пересечённой местности, в обход немецких гарнизонов?

- Что он сообщил? - сухо спросил я.

- Возвращается не один, с ним триста.

- Так и сказал, - удивлённо, - триста?

- Да. Так и сказал. Я не глухая, - с обидой в голосе, оттого, что в круг взрослых её не пригласили, - и записала, как положено по инструкции. Думаю, он что-то важное сообщить хочет. Я попросила выйти на связь через пять минут и сразу к вам прибежала.

- Всё правильно Дайва, умничка. Возвращайся на пост, я сейчас подойду.

Как только дверь за девочкой закрылась, мне пришлось извиниться перед гостями и срочно перейти во флигель, где размещалась радиорубка. Это была небольшая комнатка три на три с половиной метра, без окон, с вентиляционной отдушиной под потолком, в которую был встроен вентилятор, со столом, занимавший всю стену, на котором стояло частично прикрытое шторкой оборудование, зашитое серыми металлическими панелями с вертикальными прорезями и технологическими отверстиями. Что скрывалось под этой защитой, было не видно, а несколько тумблеров (рычажных и клавишных); толстых, в разноцветных оплётках кабелей, да с десяток кнопок с лампочками и круглое, как иллюминатор стекло, за которым можно было увидеть шкалу со стрелочкой, не несло дополнительной информации непосвящённому человеку. По сторонам от стола размещались стеллажи с литературой и просто пустующими полками. Рядом с настольной лампой, лежали журналы, письменные принадлежности и телеграфный ключ-лягушка с подушечкой для ладони. Обстановка была строга, даже излишне. Никакого намёка на уют, за исключением овечьей шкуры на одном из двух вращающихся кресел с регулируемыми спинками. В помещении тихонько гудели вентиляторы и вдруг, одна из лампочек вспыхнула красным светом. Заведующая радиосвязью пигалица улыбнулась и, передавая мне гарнитуру, посмотрела на часы, хмыкнув, оценивая точность.

Лопухин кратко рассказал, что подобрал раненого бойца, наведшего шороху на аэродроме, которого он обозначил словом "триста", а не "трёхсотый". Дело в том, что он слышал, как я говорил о раненых, вот и перенял термин. Но всё это оказалось мелочью, по сравнению с тем, что произошло потом. Когда я попросил уточнить, откуда он ведёт передачу, после упоминания деревень и леса, Василий сообщил, что над ним кружит самолёт, похожий на У-2, но без нижних крыльев. Спустя несколько секунд, он уточнил, что моноплан пролетел буквально над верхушками деревьев, где размещался их временный лагерь с изрядно выдававшим присутствие людей, дымящим костром, следуя курсом на восток. И если младшему лейтенанту с опушки был виден дымок, то в страдающего слепотой лётчика можно было не надеяться. Время пошло на минуты. Коли немцы настолько озлобились на вчерашнее ночное нападение, что послали разведывательный самолёт кружить по округе, то заметив подозрительный дым в лесу, наверняка закончат начатое. Хоть погода и не совсем лётная, тем не менее, "Хеншель" или "Шторх" (по описанию не разобрать) был в небе и задачу свою, судя по всему, выполнил. Пилот передаст по радио координаты, и минут через пять эта информация окажется в комендатуре Шаталова или ещё где-нибудь. Разыскивают не танковый взвод, следовательно, требовать подтверждения визуального наблюдения от кого-нибудь ещё не станут, в лучшем для нас случае дождутся фотоснимка. Только на эту отсрочку надеяться не стоит. Исходить надо из того факта, что немцы уже в курсе где нужно искать.

- Пух, - сказал я в микрофон передатчика, - трёхсотого с собой, всё лишнее на хрен и бегом в квадрат сто семнадцать. Как понял?

- Вас понял, Наблюдатель. Следую в квадрат сто семнадцать. Конец связи.

Покинув радиорубку, я спустился в полуподвал. Необходимо было срочно прикинуть, сколько фашистам потребуется времени, чтобы прибыть к заданному месту, окружить небольшой лесок, и какими это будет выполнено силами? Коль скоро пехоту повезут грузовиками, это из Шаталова в объезд через Хицовку, то высадят их где-то между деревнями Костинское и Кисилёвка. Средняя скорость по нашей дороге километров двадцать в час. Ехать чуть больше девяти вёрст, но надо учесть заснеженность всего маршрута (вчера, на "эмке", мы управились за три часа, вместо часа с четвертью, как обычно), да и время уйдёт на запуск двигателя, с последующим его прогревом. На улице минус пятнадцать, масла хоть и всесезонные, но для Европы. Здесь Россия и совсем другие правила. Как бы не на лошадях фрицы отправились. Только есть ли у них столько в гарнизоне, я не знаю. Пяток видел, но думаю, поедут на машинах. Посему, ориентируемся на один час. Далее, у солдат начнётся получение боеприпасов, постановка задачи и всякие мелочи. Без этого ни одна часть вермахта с места не стронется, порядок такой. На всё про всё уйдёт минут двадцать, может, немного больше. Итого в запасе есть полтора часа и это для подразделения, отправленного по дороге. Теперь прикинем вариант, что могут послать второй отряд. Например, из вспомогательной полиции, используя их как загонщиков. Эти могут пойти своим ходом, тем же маршрутом, каким Василий пробирался минувшей ночью. Вот здесь хуже. По времени, им пешком идти столько же, как немцам ехать и собираться. Но с другой стороны, полицаи торопиться не будут. С противником ясно, теперь надо обмозговать, чтобы всё срослось у меня с Васей. Для этого мне желательно успеть прибыть в квадрат сто семнадцать, минимум за полтора часа, и эвакуировать бойцов так, чтобы у немцев даже мысли не появилось, куда исчезли люди из леса. Значит, сделать это необходимо в рекордно короткое время. Иначе начнутся тщательные поиски, опросы местного населения, заложники и тому подобные нехорошие вещи. Лопухин к этому времени шесть километров пробежит, наверняка какие-нибудь нарты изготовил для раненого. Вот и весь расклад. Придётся отпирать секретный сарайчик, в котором покоится снегоход. Пятнадцать километров по руслу реки и два по полю, да ещё уложиться в отведённый срок, я смогу только с помощью специальной техники. Иного пути, кроме как пустить спасение младшего лейтенанта на самотёк не вижу. Был бы он один, выбрался бы, да ещё напакостил фрицам по дороге. Но Лопухин простых путей не ищет. Русские своих не бросают.

Переодевшись, я с помощью Петера Клаусовича, под пристальным взглядом Лизы, выкатил из сарая тележку, на которой покоился снегоход накрытый чехлом. Отдавая должное Дистергефту, он не стал обращать внимание, на то, что осталось стоять внутри, хотя усилия, заставляющие не вертеть головой, наверно, были титанические. Как-никак, дверца в железный ангар, его интересовала всё время. Чего греха таить, за то "самостоятельное" пребывание в июле-августе он её пытался вскрыть неоднократно. И вот, когда чехол был снят, а я склонился над разряженным аккумулятором, крепя прикуриватель, вздох удивления и восторга всё же пронёсся по двору усадьбы.