Злой дух Ямбуя - Григорий Федосеев

У костра уже пили чай Карарбах и Лангара.

— Что стоишь, иди сюлюкать,[15] — зовет меня Лангара.

Я присаживаюсь к костру. Просыпается лагерь, наполняясь людскими голосами.

— Какая нужда разбудила вас так рано, отдыхали бы! — говорю старухе.

— Чай — разве не отдых?.. Потом всякие-разные думы есть. Карарбах спрашивает: ты хорошо узнал, что людоеда убил? Может, не он? Старик хочет ходить сам смотреть его.

— Ошибиться не мог. Два медведя на одном месте жить не будут. Но если он хочет, я поведу его к убитому зверю, пусть посмотрит.

Старик утвердительно кивает головой.

— Спасибо тебе, Лангара, и тебе, Карарбах, что не сочли за труд предупредить нас о людоеде. Не знаю, как рассчитаюсь я с вами.

Лангара подняла голову.

— Так не говори. Не знаешь, что ли, — люди должны помогать друг другу.

— Хорошие слова сказала ты, Лангара.

— Это живет в нашей крови от предков.

Нам остается только найти Елизара. Думаю, что поиски не будут трудными. Он, вероятно, тоже где-то там, в кустарнике, на северном склоне гольца. Затем проведем наблюдения на вершине Ямбуя и уйдем навсегда из этого безлюдного края. Но почему беспокойство не утихает в душе? Какая тревога затаилась во мне?

— Какой план на сегодня? — спрашивает Цыбин, подходя ко мне и доставая кисет.

— Надо начинать наблюдения и поторапливаться — вот-вот завьюжит.

— Мы не задержим. Позавтракаем — и на голец. — Цыбин прикурил от уголька, затянулся и продолжал: — Мне для наблюдений понадобится всего один человек, остальных используйте на розыски Елизара.

— Вот и хорошо. Здесь останутся Павел для связи со штабом и Лангара. Остальные пойдут со мною искать Быкова. Передайте оружие и личный пистолет тем, кто пойдет на поиски Елизара. Вам оно на пункте не нужно. Каждому, в том числе и каюрам, выдайте двухдневный запас продуктов, спички… Через час выходим.

— Эй, хлопцы, подъем! — кричит Цыбин в сторону большой палатки.

Оттуда донеслись сонные вздохи.

У каюров свой костер под толстой лиственницей. Кроме Ильи и Долбани, тут еще двое незнакомых мне эвенков: один — старик, маленький, сгорбленный, с приветливыми чертами на задубленном от ветров лице. И второй — помоложе, длинный, сухой и подвижный, с продолговатым лицом и с усталыми глазами.

У каждого свой чайник. Пьют из блюдец, молча, с нескрываемым наслаждением.

Я присел на бревно рядом со стариком.

— Вы должны все пойти с нами искать Елизара. С оленями останется Лангара, — обратился я к ним.

Но мои слова никакого впечатления не произвели на них.

— Они думают, что ты не убил медведя, — поясняет Долбачи.

— Если убил, покажи шкуру, — добавляет старик.

— Зачем же мне обманывать, с этим шутить нельзя.

— Я не верю. Такого убить нельзя, он притворился, — продолжал старик, — обманул тебя, а ты хочешь обмануть нас. Голец ходи не могу.

— Зачем мне обманывать, подвергать опасности себя и других? Никто на это не пойдет. Говорю, с людоедом покончено. Пока Цыбин будет наблюдать, надо найти Елизара, без этого мы не можем уехать отсюда.

Каюры молча продолжали пить чай… Я не стал настаивать.

Потом с ними говорил Цыбин. Не Илья ли их настраивает, иначе чего бы им упрямиться?

— Лангара, — обратился я к старухе, — каюр Илья из вашего стойбища?

— Как же, из Омахты.

— Ты знаешь его?

— Мало-мало.

— Как думаешь, плохой он человек? Лангара двинула плечами.

— Если у тебя сердце будут рвать руками, ты будешь смеяться?

— Кто-то сделал ему больно?

— Три года назад Омахта пришел экспедиция. Илья с женой у них ходил каюром. Все лето хорошо ходил. Потом начальник брал у него жену. Илья думал, он совсем взял, уступил, сам остался с двумя детишками, даже не стал сердиться, думал, так надо. Доброе сердце тогда было у Ильи. Но начальник обманул. После работы увез ее далеко устье Учур, сам до своей баба ушел, а эвенку бросил. Говорили, даже денег не дал ей обратно вернуться или продукты купить. Какой плохой люди!

— А где же она теперь?

— Жена не вернулась на стойбище: может, стыдно было, что поверила лючи, бросила детей. Илья ходил на устье Учура, спрашивал у людей, но никто не знал, куда она делась. Там он всю зиму ходил по тайге, искал ее след, но не нашел. Одна, в чужой тайге, без чума, без пищи, пропала. Илья потом вернулся одичалым. На стойбище не живет. Он что-нибудь пакостил тебе? — неожиданно спросила она.

— Нет, Лангара, это я так спросил, к слову.

Так вот оно в чем дело! Надо же было какому-то подлецу вмешаться в жизнь этих двух людей, до наивности доверчивых, сделать доброе сердце Ильи злым и мстительным! Мне становится вдруг стыдно за себя и Павла, за нашу подозрительность и, может быть, несправедливое отношение к Илье. Мне хочется немедленно поговорить с ним, объяснить эвенку, что он не должен срывать обиду на людях, совсем не причастных к его несчастью, и вернуться жить на стойбище.

Не знаю, с чего начать разговор с Ильей, но поговорить надо. Он настораживается и чуточку отодвигается от меня.

— Илья! — начинаю я решительно. — Мы с Павлом действительно заподозрили тебя в убийстве Елизара, в этом виновато твое поведение… Извини нас. Ты не отворачивайся, а слушай. Сейчас Лангара рассказала мне про твое горе. Ну разве можно за одного подлеца мстить всем! И среди эвенков есть, наверное, плохие люди, так неужели в этом виноваты и другие? Не надо обижаться на всех, — и я дружески кладу свою руку ему на плечо. — Тебе, Илья, надо вернуться к детям, жениться и жить по-человечески, как живут все.

Каюр осторожно отстраняет мою руку, долго сидит задумчивый и безразличный, будто он уже много раз слышал это, и мои слова не утешают его. Ведь он не протестовал, что жену увезли от него. Ее воля была. Но бросить в чужой тайге женщину — все равно что убить ее, и даже хуже! Вот этого он не может простить и делает вид, что не слышит меня.

Всем как будто неловко за меня и за Илью…

Знаю, не скоро у него заживут старые раны. И не так просто забыть ему обиду. Только время да доброе, сочувственное отношение людей помогут ему.

Наскоро завтракаем — и в путь. Уже накинут за плечи груз.

В последний момент стали собираться и каюры. Но Илья с нами не пошел. Он так и остался сидеть у затухающего костра, одинокий, отчужденный, со своими тяжелыми мыслями.

Нас десять человек.

Я наблюдал за сборами Карарбаха. Он внимательно перебрал самозарядные патроны для своей старенькой берданы, взял с собою только те, которые считал надежными, проверил предохранитель затвора, любовно оглядел все ружье. Видимо, оно его никогда не подводило.