Я - истребитель - Георгий Захаров

В общем, мы немало поломали голову, вырабатывая методы борьбы с "рамой". Между тем весной сорок третьего года эти "фоккеры", как никогда, обнаглели. Постоянные звонки из штабов сухопутных частей с жалобами на корректировщиков меня как командира истребительной дивизии, конечно, уязвляли, и я не скрывал раздражения, отчитывая командиров полков.

Однажды, после какого-то особенно задевшего меня звонка, я оставил все дела, вызвал командира 18-го гвардейского полка, командира и штурмана 523-го истребительного и приказал немедленно готовиться к вылету. По полученным данным, над позициями наших войск работало два корректировщика, и я, ставя задачу, не удержался и сказал:

- Если вы сами не в состоянии навести порядок над передним краем, придется начинать с азов.

Это, конечно, не могло не задеть трех лучших летчиков дивизии, какими были два командира и штурман полка. Взлетели четверкой - три "лавочкина" и один "як", - и я повел звено стороной. Пересекли линию фронта. Над территорией противника развернулись, чтобы отрезать "раме" путь назад, разделились на две пары. Я с ведомым должен был атаковать "раму", а другая пара - встречать ее снизу, если бы немцы попытались ускользнуть обычным способом. Однако в указанном квадрате одного корректировщика уже не было: возвращающаяся с патрульного полета группа "яков" спугнула ФВ-189. Но другую "раму" мы настигли, и я подбил ее. Немцы попытались все же ускользнуть за линию фронта. Тогда вторая пара отрезала "раме" путь огнем, и, спасаясь, она вынуждена была углубиться на нашу территорию. Позже нам сообщили, что корректировщик упал в лес.

Это была, конечно, не самая чистая победа. Однако дело сделали: вернувшись в свои полки, командиры весьма энергично принялись за проблему борьбы с гитлеровскими корректировщиками. Летчики 18-го гвардейского полка у самой передовой оборудовали аэродром подскока: замаскировали площадку, годную для взлета и посадки, посадили туда двух опытных истребителей Соколова и Архипова с задачей перехвата корректировщиков, и в течение нескольких дней летчики действовали самостоятельно. На глазах пехотинцев они свалили четыре ФВ-189.

Пока Соколов и Архипов действовали на аэродроме подскока, их товарищ по полку Николай Пинчук на высоте восемь тысяч метров настиг и сбил дальнего разведчика Ю-88. А буквально через день-два после этого Пинчук в паре с Владимиром Баландиным тоже сбил "раму", причем экипаж рамы - три человека выпрыгнул на парашютах и был взят в плен. Остатки сбитой "рамы" мы привезли в полк, дабы все желающие смогли поближе рассмотреть эту машину. Она была искорежена, но все же достаточно пригодна для ознакомления. Кто-то, помню, нацарапал на фюзеляже: "Коля и Володя сбили этот гроб!" - и поставил дату. Николай Пинчук и Владимир Баландин впоследствии стали Героями Советского Союза.

А немцы, потеряв за несколько дней с десяток корректировщиков и разведчиков, поутихли и в течение некоторого времени вообще не решались появляться на нашем участке фронта. Звонки с жалобами из штабов сухопутных частей прекратились. Начали приходить телефонограммы с благодарностями за отличную работу...

18-й гвардейский истребительный авиаполк был, пожалуй, одним из лучших не только в нашей дивизии, но и во всей воздушной армии. Полк воевал с сорок первого года, нес потери, и к сорок третьему в нем осталось из первоначального состава, может быть, два-три летчика, не больше. Молодым истребителям с таким же трудом приходилось накапливать боевой опыт, как и в других полках, а вот на боеспособности коллектива в целом это не отражалось.

Когда полк вошел в состав 303-й авиадивизии, им стал командовать майор А. Е. Голубов - третий по счету его командир с начала войны. Голубов (впоследствии генерал-майор авиации, Герой Советского Союза) был отличным летчиком, грамотным командиром. Он полностью делил с однополчанами тяготы фронтовой жизни, за летчиков стоял горой, был прост и доступен в общении, но порой крутоват. Воевать вслепую Голубов не любил, поэтому внимательно присматривался как командир полка ко всем тактическим приемам, в том числе и к тем, которые использовал противник. Летал он много, уверенно водил своих бойцов на любые задания.

А среди летчиков в 18-м полку было немало признанных асов. Семен Сибирин, Иван Заморин, Владимир Запаскин, Василий Серегин... Не могу не рассказать об одном из них более подробно.

Двадцатипятилетний старший лейтенант Иван Заморин - один из тех немногих ветеранов, которые начали службу в этом полку до войны. Весной сорок третьего года летчик, помню, еще не совсем оправился после ранения: на его лице оставались следы ожогов, обгоревшие руки приходилось бинтовать перед каждым вылетом.

В ту пору при дивизии мы организовали учебный центр, который не только не уступал тыловым центрам подготовки, но, думаю, кое в чем и превосходил их. Во-первых, в качестве инструкторов с молодыми летчиками у нас работали опытные воздушные бойцы, во-вторых, никак нельзя было сбрасывать со счета близость линии фронта - никто не мог быть заранее уверен, что учебный бой не кончится боем настоящим. Такие случаи бывали.

Так вот одним из учителей молодых летчиков был Иван Заморин. После двух-трех полетов, убедившись в том, что новичок действует вполне грамотно, он сознательно стирал ту психологическую грань, которая разделяет учебный полет и боевой. Из учебной зоны Иван нередко уводил своих ведомых к линии фронта и там давал возможность в какой-то мере привыкать к местности, над которой молодым пилотам вскоре предстояло вести с противником воздушные бои. Сам же Заморин регулярно ходил на боевые задания, к этому в полку настолько привыкли, что перестали даже обращать внимание на его забинтованные руки. Только полковой врач Сергеев, делая летчику перевязки, неодобрительно покачивал головой...

Забегая вперед, скажу, что Иван Заморин в воздушных боях лично сбил около двадцати вражеских самолетов. Однако в вопросах личного счета летчик был до крайности щепетилен. Он считал сбитыми только те самолеты, что упали на его глазах и чье место падения он мог бы точно указать на карте. В бою же часто не было возможности проследить за каждым сбитым самолетом, поэтому некоторые из пилотов считали такой педантизм чрезмерным. Но Иван придерживался своих правил. Характерно, что спустя годы после войны, когда обстоятельства развели бывших однополчан по разным краям страны, когда наша фронтовая жизнь стала далеким прошлым, даже после всего этого Иван Заморив остался живой историей 18-го гвардейского полка, его совестью, сохранив свой непререкаемый авторитет среди постаревших боевых друзей.

Примерно в середине марта я был в полете, когда впервые услышал по радио: