Я - истребитель - Георгий Захаров

До Гжатска проскочили на бреющем. Я, едва не цепляя верхушки деревьев, сделал над аэродромом круг. Аэродром полыхал в нескольких местах. По летному полю ползали неприятельские танки...

По возвращении обстановку докладывал начальник Особого отдела.

Возникла пауза. Потом, не глядя на меня, генерал бросил:

- Можете идти...

Что означали эти слова, я узнал на следующий день - уже в Управлении кадров ВВС...

Из Москвы меня послали командовать летной школой в Улан-Удэ, затем, в начале сорок второго года - начальником авиационного училища и начальником гарнизона в Среднюю Азию. Работы хватало и там: в течение сорок второго года я формировал авиационные полки, которые прямо из школы отправлялись на фронт.

Никогда больше мне не приходилось сталкиваться с тем генералом по служебным делам. Может быть, потому, что не так и долго занимал он свой высокий пост: вскоре после нашей встречи, как стало известно, его переместили на более скромную должность.

Но, как это не раз бывало в моей жизни, я неожиданно встретился с ним в санатории спустя несколько лет после войны. Он любил, прохаживаясь по аллеям, вести неторопливые беседы с молодыми офицерами. Однажды я слышал, как он говорил о том, что в самый трудный период, когда немцы стояли под стенами столицы, требовались действия быстрые и решительные. При этом рассказчик заметил, что и ту пору подчас не было времени вникать в различные тонкости, поэтому бывали и ошибочные решения. В том числе и у него. Покосившись в мою сторону, он сказал: "Да вот Захаров, наверное, помнит..."

Было похоже, что спустя годы он делал попытку извиниться таким вот странным образом.

Небо принадлежит нам!

Снова в боевом строю

В конце сорок второго года я был вызван из далекого тылового города на совещание в Москву. К тому времени некоторые из сформированных при моем участии авиационных полков уже успели хорошо зарекомендовать себя в боях. Работы по-прежнему было много, но я, несмотря на занятость, все эти долгие месяцы чувствовал себя не в своей тарелке и предпринимал всяческие меры, чтобы снова попасть в действующую армию.

И тут судьба свела меня с Худяковым.

Я уже не помню, по какой надобности в те дни он был вызван с фронта в Москву, но мы с ним неожиданно встретились, и оба этой встрече обрадовались. Выкроили час свободного времени и, не торопясь, беседовали. Я уже впоследствии обратил внимание на одну характерную особенность: если встречаются два фронтовика, начавшие воевать в июне сорок первого года, то, как бы потом ни складывались их военные судьбы, каким бы ни оказался путь каждого, они вспоминают именно лето сорок первого года, самые первые месяцы войны... В общем, тут нет ничего удивительного: то, что было пережито и сделано тогда, знает только тот, кто эти месяцы провоевал. Таких людей очень немного дожило до победного завершения войны.

Худяков рассказал мне о том, как воевала под Москвой 43-я истребительная авиадивизия, и я, конечно, не мог слушать этот рассказ без волнения. От Худякова я узнал, что по завершении битвы под Москвой 43-я дивизия была выведена на переформирование, однако после переформирования получила другой номер. Дивизии под номером "43" в авиации больше не существовало...

- Тебе, безусловно, не повезло, - заметил Худяков, покачав головой.- Но тогда ничего нельзя было сделать...

Я снова вспомнил все подробности злополучного инцидента. Худяков прав: что можно было тогда сделать?

- А что можно сделать сейчас? - спросил его.

- Ты - боевой командир. Твое место на фронте, - твердо ответил мой старый товарищ.

Я молчал. Я уже исчерпал все свои возможности. На многие рапорты с просьбой направить меня в действующую армию я получал обтекаемые ответы, а то и вовсе никаких ответов не получал.

Возникла пауза, потом Худяков спросил:

- Пойдешь снова на дивизию?

Я посмотрел ему в глаза. Так бывает, когда вдруг покажется, что однажды с тобой такое уже было, что ситуации повторяется точь-в-точь и надо только вспомнить, когда и при каких обстоятельствах это было. Обычно вспомнить нелегко - было, и все. Но мне и вспоминать не пришлось. Слишком мало времени прошло с тех пор, как сидел я в кабинете Рычагова, начальника Главного управления ВВС, своего надежного боевого друга, так же неторопливо беседовал и услышал внезапно; "На дивизию пойдешь?" И вслед за тем ироническое: "Я слышал, твоя высокая должность тяготит тебя... И рапорты ты наловчился строчить недурно..."

В конце сорок второго я уже не мог разговаривать с Рычаговым. Мог только вспоминать недавнее предвоенное время и сорок первый год, который отрубил то время, как мечом, и сделал его бесконечно далеким. Я смотрел в глаза Худякову - он ждал. И я кивнул. Конечно пойду! Какой разговор?..

Сергей Александрович в сорок втором году был командующим 1-й воздушной армией. В этой армии формировалась новая истребительная дивизия, и Худяков заметил, что хотел бы, чтобы за новой дивизией оставили номер "43".

- Не получилось: теперь двузначные номера обычно дают гвардейским дивизиям, - пояснил Сергей Александрович. - Многое вообще изменилось...

- Какой же номер дали? - машинально поинтересовался я.

- Триста третья истребительная,- сказал Худяков.

Я прибыл на фронт в 1-ю воздушную армию в начале сорок третьего года. Штаб 303-й дивизии в ту пору располагался в Калужской области, в старинном русском городке, вошедшем в историю Отечества своим героическим сопротивлением кочевым ордам. Дивизия формировалась из полков, уже имевших солидный боевой опыт. В ее состав вошли 18-й гвардейский истребительный авиаполк, 20-й - впоследствии 139-й гвардейский истребительный авиаполк, 523-й истребительный авиаполк и 168-й истребительный авиаполк. 523-й полк летал на "лавочкиных", все остальные полки - на "яках".

Дивизия была очень сильная. Это определялось и ее значением в 1-й воздушной армии, и составом вошедших в нее полков, и количеством боевых экипажей. В отдельные времена в ней насчитывалось пять полков, из которых три были гвардейскими, а общее число боевых самолетов перекрывало цифру "160". Это побольше, чем в иных истребительных авиакорпусах двухдивизионного состава с общим числом 120-140 боевых машин.

Для того чтобы такое хозяйство с максимальной эффективностью могло использовать свой боевой потенциал, необходимо было с момента формирования чрезвычайно внимательно отнестись к организации управления и технической службе. Другими словами, боеспособность дивизии в большей мере зависит от того, насколько работоспособен ее штаб.

После первого же знакомства с офицерами штаба я понял, что любой командир, оказавшийся на моем месте, мог бы считать, что ему повезло. Чрезвычайно деятельным и знающим офицером оказался мой заместитель полковник К. Орлов. Впоследствии он стал командиром дивизии. Начальник штаба полковник П. Аристов работал так же неутомимо и ровно. Он быстро постигал внутренний ход планируемых операций, понимал скрытую логику развития событий и умел все это вложить в строгие штабные разработки. Штаб работал без срывов, в этой работе не было натужной одышки, вызванной долговременным перенапряжением сил, но не было и расслабленности, неизбежных пауз, спада. Вместе с заместителем командира дивизии полковником К. Орловым начальник штаба немало потрудился в период формирования дивизии. Она формировалась во фронтовых условиях, так что участвовала в боях, можно сказать, в самом процессе своего рождения.