Волшебный дневник (The Book of Tomorrow) - Сесилия Ахерн

Я открыла рот.

– Розалин, – выдохнула я. – Что?.. Что с вами?

– Что со мной? Ничего со мной. Последние недели я только и делала, что готовила, чистила, все делала, за всеми присматривала, держала все в своих руках, как всегда, для двух неблагодарных… – Сначала она вновь округлила глаза, потом широко открыла рот и выкрикнула с такой злостью, что я закрыла уши: – Для неблагодарных ЛГУНИЙ!

– Розалин! – воскликнула я. – Хватит! Что с вами? – Я заплакала. – Не знаю, почему вы так говорите!

– Знаешь, детка, – прошипела она.

– Я не детка, не детка, не детка! – кричала я, давая волю словам, которые мучили меня долгое время и теперь становились все громче и громче с каждым вдохом.

– Ну, конечно. Ты должна была быть МОЕЙ ДЕТКОЙ! – орала Розалин. – Она отобрала тебя у меня! Ты должна была быть моей. И он тоже. Он был моим. А твоя мать отобрала его у меня!

И тут, словно из нее выпустили воздух, она обмякла и пошатнулась.

Я молчала, однако пристально следила за Розалин.

Вряд ли она говорила о Лоренсе Килсани – это было слишком давно, еще до моего рождения, значит, она говорила о…

– Папа, – прошептала я. – Вы были влюблены в моего папу.

Она посмотрела на меня, и такая мука была написана у нее на лице, что я почти ее пожалела.

– Вот почему папа никогда не приезжал сюда вместе с мамой. Вот почему он всегда оставался в Дублине. Что-то произошло между всеми вами много лет назад.

У Розалин несколько смягчилось лицо, и она расхохоталась. Сначала она несколько раз тихонько фыркнула, но потом откинула назад голову и стала громко смеяться.

– В Джорджа Гудвина? Ты серьезно? Джордж Гудвин всегда был неудачником, даже когда в первый раз появился тут в своем претенциозном маленьком автомобиле вместе со своим не менее претенциозным отцом, чтобы сделать предложение о покупке здешней земли. «Мы построим роскошный отель, роскошный курорт», – передразнила она моего отца, кстати, довольно точно, и я словно воочию увидела его в костюме в полоску, да и дедушку Тимоти тоже. Не хватало только красной кнопки, чтобы вызвать бульдозер и снести замок, а так он наверняка стал дьяволом для здешних людей, которые хотели защитить замок и свою землю. – Он хотел завладеть всем, включая твою мать, несмотря на ребенка. Самое лучшее, что он сделал, – это увез отсюда ее вместе с тобой. Нет! Самое лучшее, что он сделал, – это покончил с собой, чтобы не отобрали и эту землю тоже. Это самое лучшее и единственное, что сделал Джордж Гудвин. И он сам все понимал. Держу пари, он все знал, прежде чем сделал первый глоток виски…

– ХВАТИТ! – взвизгнула я. – ХВАТИТ!

И я бросилась к Розалин, чтобы ударить ее, залепить ей пощечину, сделать все что угодно, лишь бы она прекратила свое вранье, но она опередила меня. У нее были сильные руки, ставшие такими благодаря постоянной работе, раскатываемому тесту для пирогов, окучиванию чистых овощей, тяжелым подносам, бесконечной беготне по лестницам, поэтому, когда она схватила меня и оттолкнула, я почувствовала, что задыхаюсь, словно мне раздавили грудь. Отлетев к противоположной стене, я стукнулась головой об угол шкафа и упала, почти теряя сознание. Потом я заплакала. В глазах помутилось, во рту чувствовался вкус крови, хотя я не понимала, каким образом это получилось. Я не могла подняться, не могла отыскать дверь.

Прошло какое-то время, наверное немалое, прежде чем я вновь увидела расплывающиеся очертания фигуры Розалин, все еще стоявшей в дверях. Ощущая подкатывающую к горлу тошноту, я заставила себя сесть и прикоснулась рукой к голове, отчего мои дрожащие пальцы сразу же стали красными от крови.

– Ну, ну, – ласково произнесла Розалин, – зачем ты это сделала, детка? Зачем вынудила меня сделать это? Нам надо договориться, что мы скажем дома. Ведь ты не можешь вернуться, как ни в чем не бывало, насмотревшись на все, что тут есть. Нет, нет, надо подумать. Сейчас мне надо подумать.

Тогда я пробормотала нечто невнятное, собственно, я сама не знала, что хотела сказать. Единственное, о чем я могла думать, так это только о ее словах, будто папа увез меня и маму отсюда, когда я уже была у мамы. Невозможно. Бессмыслица какая-то. Ерунда. Они встретились на каком-то банкете, и стоило ему увидеть ее, как он захотел с ней познакомиться. Так он сам говорил, да еще повторял это к месту и не к месту. Они оба влюбились. Потом появилась я. Так все было. И папа сам так рассказывал. Но, может быть, я неправильно поняла, может быть, Розалин выдумала свою историю? У меня ужасно болела голова, и я до того устала, а веки стали такими тяжелыми, что мне неодолимо хотелось их закрыть. Но тут до меня дошло, что Розалин произносит какие-то слова, правда, обращается не ко мне. Тогда я открыла глаза. Она смотрела в сторону и выглядела как будто напуганной.

– Ой, – воскликнула она вполголоса, – а я не слышала твоих шагов. Думала, ты в мастерской.

Видимо, появилась женщина, которая занималась стеклом. Если я крикну, то, наверное, она придет мне на помощь, но в эту секунду я услышала мужской голос и занервничала. Голос не принадлежал Артуру. И не принадлежал Уэсли – кстати, где же он? Неужели он тоже пострадал? Он пошел на стеклянное поле, там одни стекляшки. А мне почти каждую ночь снились кошмары, в которых присутствовало стекло. Под порывами ветра оно звенело, билось и кололось, пока я бегала туда-сюда по полю, пытаясь выбраться под неусыпным наблюдением некой женщины. Где же теперь эта женщина?

– Пойдем в кухню, и я заварю тебе чаю? Неужели не хочешь чаю? Что это значит? Ты давно здесь стоишь? Она сама на меня набросилась. Я всего лишь защищалась. Пожалуй, отведу ее домой, как только придет в чувство.

Мужской голос произнес еще какие-то слова, и я услышала шаги на пластике. Сначала шаги, потом словно что-то тащили, потом опять шаги и опять как будто что-то тащили.

Я села, потом подползла к кровати и встала на ноги. Занятая беседой, Розалин не замечала моих передвижений. У меня не получалось разобрать слова, произносимые мужчиной, зато я отлично слышала, что ее голос становился все жестче и жестче. В нем уже не было нервозности, не было нежности, и он снова стал таким, каким был несколько минут назад. Голосом одержимого человека.

Я вспомнила, как сколько-то недель назад сестра Игнатиус подтвердила правильность моего восприятия этой женщины. Ей показалось интересным, что я назвала ее одержимой.

– Ты поэтому не пускал меня в свою комнату? Хотел, чтобы я узнала вот таким образом? Знаешь ли, это неправильно.

Снова заговорил мужчина, после чего сделал один шаг и что-то подтащил.

– А это что?

Наконец она вынула руку из-за спины и неожиданно для меня протянула ему мой стеклянный мобайл. Я хотела крикнуть, что мобайл принадлежит мне, однако в коридоре началось что-то непонятное.

– Ты сам знаешь, Лори, что мы так не договаривались. Я была счастлива, позволяя тебе заниматься стекляшками, потому что тебе этого очень хотелось… Я думала огонь и стекло излечат тебя после того… после всего, но ты зашел слишком далеко. Ты все разрушил, абсолютно все разрушил. Теперь твоя жизнь изменится. Придется ее изменить.

Лори. Лоренс Килсани. Покойся с миром.

Я похолодела. Она принимала воображаемого человека за реального. Или видела привидение. Нет, все не так. Я тоже слышала его.

Розалин произнесла еще несколько злых слов и, неожиданно выбросив вперед руку, швырнула в кого-то стеклянным мобайлом. Я услышала крик. И она прыгнула на мужчину, который поднял палку и отразил нападение, так что Розалин отлетела к стене и с грохотом свалилась на пол. Со страхом она смотрела на мужчину, и я тоже на всякий случай отодвинулась подальше, спрятав голову между колен, мечтая о том, чтобы оказаться далеко от всего этого ужаса, где угодно, только не в бунгало, вот только двигаться я была не в состоянии.

– Роза!

Кто-то позвал ее.

– Да, мамочка, – дрожащим голосом отозвалась Розалин, но все же поднялась с пола. – Иду, мамочка.

В последний раз пристально посмотрев на мужчину, она побежала по коридору в комнату, где стоял телевизор.

Мужчина появился в дверях, и, хотя я была готова к его появлению, у меня непроизвольно вырвался крик. Длинные, довольно редкие волосы не скрывали обезображенного лица. Одна сторона выглядела так, словно расплавилась, а потом ее попытались расправить и неправильно растянули кожу. Мужчина тотчас поднял руку и попытался закрыть его. У него были длинные рукава, но когда он поднял руку, то обнажилась культя. Его левая сторона была практически сожжена, и плечо опущено так, как будто воск стекал со свечи на левый бок. Правда, глаза были большие и голубые, и один глаз сохранил безупречную форму на фоне нежной гладкой кожи, зато другой так глубоко провалился внутрь, что был виден один белок. Когда он сделал шаг-другой в мою сторону, я опять закричала.

Открылась задняя дверь, насколько я поняла по сквозняку. Послышались шаги, и мужчина, которого Розалин называла Лори, в страхе обернулся.