Волшебный дневник (The Book of Tomorrow) - Сесилия Ахерн

– Значит, это правда. Артур говорил правду.

– Невозможно, – прошептала сестра Игнатиус. – Дженнифер, мы же похоронили его. Он погиб во время пожара.

– Не погиб, сестра Игнатиус. Я видела его. Я была в его спальне. Там много фотографий. Их сотни на всех стенах.

– Он любил фотографировать, – произнесла она, словно размышляя вслух.

– И я на всех фотографиях, – проговорила я, переводя взгляд с сестры Игнатиус на маму. – Расскажите мне о нем. Кто он такой?

– Фотографии? Уэсли не упоминал о них, – побледнев и задрожав всем телом, прошептала сестра Игнатиус.

– Потому что он не видел, а я видела. Вся моя жизнь у него на стенах. – Слова застревали у меня в горле, но я не умолкала. – День, когда я родилась, мое крещение. – Я посмотрела на сестру Игнатиус и едва справилась с захлестнувшим меня гневом. – И вас я тоже видела.

– Ох. – Худыми старушечьими пальцами она стремительно закрыла рот. – Ох, Тамара.

– Почему вы не рассказали мне? Почему вы обе лгали?

– Я очень хотела тебе рассказать. – Сестра Игнатиус вскочила с дивана. – Говорила же я тебе, что никогда не лгу, что ты можешь спрашивать меня о чем угодно, но ты не спрашивала. А я ждала и ждала. Я не считала, что это мое дело, и, видимо, напрасно. Теперь мне это ясно.

– Нельзя было допускать, чтобы ты вот так обо всем узнала, – дрожащим голосом произнесла мама.

– Вам обеим не хватило мужества сделать то, что сделала Розалин. Она рассказала мне. – Я оттолкнула мамину руку и отвернулась от нее. – Она рассказала мне любопытную историю о том, как папа и дедушка приехали сюда, желая купить здешние места под курорт. Она рассказала, как папа встретился с мамой и как он встретился со мной.

Я посмотрела на маму в ожидании, что она опровергнет эту ложь. Мама молчала.

– Скажи, что это неправда. – Глаза у меня наполнились слезами, голос прерывался. Я старалась быть сильной, но это было выше моих сил. Слишком много на меня навалилось. Сестра Игнатиус перекрестилась. Видно было, что она дрожала всем телом. – Скажите же, что мой папа – это мой папа.

Мама заплакала, потом слезы высохли у нее на щеках, она набрала полную грудь воздуха и словно снова стала сильной, как в прошлые времена. Когда она заговорила, ее голос звучал твердо и звонко:

– Ладно, Тамара, послушай меня и поверь, мы ничего не говорили тебе, потому что считали, что правильнее было сделать это много лет назад, и Джордж… – Она запнулась. – Джордж так сильно, всем сердцем, любил тебя, словно ты была его собственным ребенком…

Я вскрикнула, не в силах поверить тому, что услышала от мамы.

– Он не хотел, чтобы я рассказала тебе. И мы все время ссорились из-за этого. Это я виновата. Одна я виновата. Прости меня.

Слезы покатились у нее по щекам, и, хотя я не желала ей сочувствовать, хотела привести ее в замешательство, хотела показать, какую боль она мне причинила, у меня ничего не получилось. Как я могла оставаться спокойной? Мой мир изменился настолько стремительно, что я как будто слетела с орбиты.

Сестра Игнатиус поднялась с дивана и положила руку маме на голову, пока она что было сил старалась унять слезы, вытереть щеки и утешить меня. А я не могла смотреть на маму, потому что следила взглядом за сестрой Игнатиус, которая вдруг отошла к противоположной стене. Она открыла шкаф, вернулась и что-то подала мне.

– Вот. Я уже раньше пыталась отдать это тебе, – произнесла она со слезами на глазах. Подарок был завернут в бумагу.

– Сестра Игнатиус, мне сейчас не до подарков, ведь моя мама призналась, что лгала мне всю мою жизнь.

В моих словах было столько горечи, что мама поджала губы и наморщила лоб. Она медленно опустила голову, принимая упрек и даже не пытаясь оправдаться, отчего мне еще сильнее захотелось наорать на нее. Почему бы не воспользоваться случаем и не сказать ей все гадости, которые готовы были слететь у меня с языка в точности так же, как они летели в папу, когда мы с ним ссорились? Но я сдержала себя. В голове крутились мысли о последствиях и обо всем прочем, чему меня научил дневник.

– Разверни, – приказала сестра Игнатиус.

Сорвав бумагу, я обнаружила коробку, в которой лежал свернутый в рулон листок бумаги. Во все глаза я смотрела на сестру Игнатиус, но она встала на колени возле моей кровати, сложила руки и опустила голову, словно стала молиться.

Тогда я развернула этот листок, и он оказался свидетельством о крещении.

Сие Свидетельство о Крещении удостоверяет,

что Тамара Килсани,

рожденная 24 июля 1991 года

в замке Килсани графства Мет,

представлена миру

с Любовью

ее матерью, Дженнифер Бирн, и ее отцом,

Лоренсом Килсани,

в день

первого января 1992 года.

Я глядела на бумагу, вновь и вновь перечитывая написанные на ней слова и надеясь, что глаза обманывают меня. И не знала, с чего начать.

– Ладно, давайте по порядку. Здесь ошибка в дате.

Я старалась говорить уверенно, однако получилось жалко, и это было ясно даже мне. Над такими вещами не пошутишь.

– Извини, Тамара, – произнесла сестра Игнатиус.

– Так вот почему вы все время говорили, что мне семнадцать лет. – У меня в памяти пронеслись все наши беседы. – Но если это правда, то сегодня мне исполнилось восемнадцать лет… Маркус. – Я посмотрела ей прямо в глаза. – И вы собирались засадить его в тюрьму?

– Что? – Мама непонимающе смотрела то на меня, то на сестру Игнатиус. – Кто такой Маркус?

– Не твое дело, – отрезала я. – Сообщу тебе лет через двадцать.

– Пожалуйста, Тамара, – взмолилась она.

– Его могли засадить в тюрьму, – со злостью проговорила я, глядя на сестру Игнатиус.

В ответ сестра Игнатиус быстро-быстро замотала головой:

– Нет. Я все время просила Розалин, чтобы она сказала тебе. Пусть даже не тебе, а хотя бы полицейским. Она же отвечала, мол, все устроится. В конце концов я не выдержала и сама сообщила полицейским. Тамара, я поехала в Дублин к полицейскому Фицгиббону и собственноручно дала ему прочитать свидетельство о крещении. Конечно, мальчика обвиняли еще во взломе и проникновении в чужое жилище, но, учитывая обстоятельства, дело было прекращено.

– Что прекращено? О чем вы говорите? – спросила мама, с беспокойством глядя на сестру Игнатиус.

«Боже мой, если ты еще ничего не знаешь, значит, у тебя больше проблем, нежели я думал, Тамара. Послушай, я желаю тебе всего самого хорошего, только… не звони мне больше».

Тогда мы говорили с ним в последний раз. И к тому времени он уже знал, почему с него сняли обвинения. До чего же все казалось ужасным, если я не знала даже собственного возраста. Однако теперь мне хотя бы было известно, что с Маркусом все в порядке, и от моего гнева не осталось и следа. От гнева действительно не осталось и следа, зато волнение никуда не делось. В голове словно гремел набат. Я приложила ладонь к ране. Меня кормили лживыми россказнями, оставляя тропинку из хлебных крошек, которой я должна была следовать до поры до времени, а потом собственными силами разбираться в чужих хитросплетениях.

– Давайте по порядку. Розалин не солгала. Лори – мой отец. Урод… с фотографиями? – И я перешла на крик: – Почему же никто мне ничего не сказал? Почему вы позволили мне верить, что я потеряла своего отца?

– Ну же, Тамара, Джордж был твоим отцом. Он любил тебя больше всех на свете. Он растил тебя как собственную дочь. Он…

– ОН УМЕР! – крикнула я. – И все говорили, что я потеряла отца. Он тоже лгал мне. И ты лгала мне. Не могу поверить!

Я села на кровати, и у меня опять закружилась голова.

– Твоя мама считала, что Лори умер. Тамара, тебе тогда был всего годик. И у нее появился шанс начать новую жизнь. Джордж любил ее. Он любил тебя. Твоя мама решила начать все заново. У нее не было желания причинять тебе боль.

– Значит, все в порядке? – спросила я маму, хотя защищала ее сестра Игнатиус.

– Нет, нет, конечно же нет. И все же она заслуживала счастья. Когда Лори умер, твоя мама совсем растерялась, – продолжала сестра Игнатиус.

– Но он не умер, – возразила я на повышенных тонах. – Он живет в бунгало и каждый чертов день ест сэндвичи и яблочный пирог. Розалин знала, что он выжил.

При этих словах мама, наверное, упала бы, не поддержи ее сестра Игнатиус, и по ее лицу было видно, какое она переживает горе. Тут я замерла, понимая, что лгали не только мне. Только что мама узнала, что человек, которого она любила, не умер. В какую же ужасную игру они все тут играли?

– Мамочка, прости, – тихонько проговорила я.

– Ах, дорогая, – всхлипнула она, – наверно, я заслужила все это тем, как поступила с тобой.

– Нет. Нет, ты не заслужила. Это он не заслуживал тебя. Каким нужно быть идиотом, чтобы объявить себя мертвым?

– Думаю, он пытался защитить ее, – заявила сестра Игнатиус. – Он пытался дать вам обеим лучшую жизнь, какую сам не мог дать ни твоей маме, ни тебе.

– Артур сказал, что его ужасно покалечило. – Мама вопросительно посмотрела на меня: – Как… как он выглядит? Он был добр к тебе?