Тихая моя родина - Сергей Юрьевич Катканов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже после кончины отца Сергия в Вологде организовали выставку его картин. А я никогда не видел ни одной его картины, он мне не показывал. И вот несколько его работ меня, далеко уже не того неофита-несмышленыша, потрясли до глубины души. Никогда в жизни мне не доводилось видеть такого глубокого художественного осмысления русской истории. И это отнюдь не была «публицистика в красках», какой сейчас навалом, и производители которой недостаток художественного таланта стараются компенсировать тем, что «рисуют мысли», тоже впрочем, не слишком глубокие. А здесь философская глубина была выражена именно художественно. Автор ни чего не пытался доказать, он и показал-то не лишка, при этом ему удалось осмыслить события русской истории на уровне концепции. Это было потрясающе.
Может быть, в другом случае я сказал бы, что в авторе погиб большой русский художник, но про отца Сергия я знаю, что художник в нем не погиб. Он жил и служил Богу, как художник в самом высоком смысле этого слова.
В один из моих приездов мы вместе с ним съездили на некоторые его приходы. Стоим на автостанции, ждем автобуса, я говорю:
— Вы, батюшка, по всему району постоянно мотаетесь, вам бы хоть какую-нибудь старенькую самую недорогую машину. Совсем денег нет?
— Да нашел бы приход денег на старую машину. Но вот видишь люди стоят, автобуса ждут. А теперь представь себе, что я сейчас просвистел бы мимо них на личном автомобиле. А так я с людьми в одном котле варюсь. Мне это полезно, надеюсь — им тоже. Порою, и на остановке, и в автобусе вопросы задают. Хорошо, когда священник рядом с людьми.
Конечно, можно сказать, что, имея автомобиль, он смог бы объехать в два раза больше людей и принес бы в два раза больше пользы. Ho его путь, это был его путь.
Отец Сергий возобновил традицию крестных ходов из Никольска в Дунилово, а это 40 километров. Он никого не агитировал идти с собой, он просто сам шёл и всё. И никто из местных это не поддержал, они, похоже, смотрели на это, как на чудачество. При мне одна церковная старушка сказала ему: «Вы уж, батюшка в этом году всю-то дорогу целиком не идите, хоть половину на машине проедьте». Старушка искренне переживала за батюшку, который, по её суждению без необходимости себя мучал. Он с мягкой улыбкой ответил: «Надо всю дорогу — целиком». А ведь это была местная, никольская традиция, не он её сюда привез.
Знаю, что у него там хватало скорбей и порою ему было очень тяжело по самым различным причинам. Но он всё претерпел до конца. Иные прекраснодушные интеллигенты, следуя за своими возвышенными порывами, переселяются в глубинку, чтобы значит народу послужить, но быстро ломаются и бегут обратно, порою даже обвиняя тот самый народ в неблагодарности. А он так и служил в Никольске до конца своих дней. Человек, выросший в Москве и хорошо знавший Берлин, мог выбрать, где жить. Вот он и выбрал, доказав жизнью то, о чем говорил с амвона.
Полюбив Никольский край, он с увлечением занимался краеведением, по крупицам собирая информацию о церковной истории здешних мест. О строительстве Казанского храма мне известно от него. Также и про епископа Иерофея мне известно от отца Сергия.
Путь епископа Иерофея
Преосвещенный Иерофей (вмиру — Тимофей Дмитриевич Афонин) в 1924 году был назначен Никольским викарным епископом Великоустюжской и Северо-Двинской епархии. Он ни когда не скрывал своего отрицательного отношения к светской власти, но не пытался с неё бороться и не призывал к этому верующих.
Владыка Иерофей говорил: «Мы платим власти налоги, и дальше пусть она живет, как хочет. Мы не вмешиваемся в дела власти и не допустим вмешательства власти в церковные дела». Казалось, он пытался пройти «золотым путем», не принимая зло, но и не противясь ему: «Эта власть крепка, и нам с нею не справиться, поэтому положимся на Господа, ибо всё — в руках Его». Но для большевиков это уже была «махровая контрреволюция». Владыка наотрез отказался принять «Декларацию» митрополита Сергия, а тогда даже те архиереи, которые её приняли, отнюдь не могли чувствовать себя в безопасности.
Для власти всего страшнее было то огромное влияние, которое имел владыка на верующих, поэтому для начала большевики попытались подорвать это влияние, оклеветав владыку. Его объявили махновским офицером, который якобы убил настоящего Иерофея и, завладев его документами, готовил в Никольске свержение советской власти. Разумеется, эта клевета не возымела на верующих ни малейшего воздействия и всем стало понятно, что вскоре власть перейдет к более решительным мерам по отношению к никольскому епископу.
В храме ему служить запретили, и вот на Пасху 1929 года владыка пешком пошёл по своим деревенским приходам в сопровождении лишь нескольких помощников. Везде проповедовал и молился вместе с верующими. Его встречали, как пророка, устилая путь цветами и домашними вытканными половиками. Православные в праздничных одеждах рядами выстраивались на его пути и целовали землю, по которой он вступал.
Молились в потаенных местах, потому что местные воинствующие безбожники всё время пытались помешать молитве. На каждый такой тайный молебен где-нибудь в лесу собиралось до тысячи человек. Власть тогда не стала бы терпеть и десятой доли того, что делал епископ Иерофей, и, разумеется, вскоре поступил приказ о его аресте. В приказе говорилось: «Иерофей — враг советской власти, вполне могущий возмутить народ против нас. У него в каждой деревне свои подручные имеются». Да так ведь в общем-то и было.
Арест произвели легко и безо всякого сопротивления со стороны владыки, но, когда его вели по улице, крестьянин деревни Княжева Николай Евгеньевич Глебов разметал шестерых сотрудников ГПУ, подхватил владыку на руки и скрылся с ним в неизвестном направлении.
Тут уж власть отнеслась к поиску и аресту епископа Иерофея более основательно, из Великого Устюга направили десяток сотрудников ГПУ, a из Никольска — конный отряд милиции. Деревню Путилово окружили, перекрыв все дороги и тропинки, поставив посты на расстоянии 50 метров друг от друга, в самой деревне по углам каждого дома было поставлено по коннику, всем жителя приказали сидеть дома, даже женщин до колодца и обратно сопровождал конник с
