Эти двери не для всех - Павел Сутин

Вацек стащил с Ванькиных ног мокасины, снял с себя свитер, свернул, подложил Ваньке под голову, накрыл Ваньку каким-то покрывалом и ушел с балкона.

В комнате уже было очень накурено – так, что не спасала открытая балконная дверь.

Майкл вяло спорил с Гариком Браверманом – "сентенция… каденция…" "Зануды…" – мимолетно подумал Вацек.

Он постарался быстро пройти мимо Мишки. Окажись он нерасторопен – Майкл усадил бы его рядом сильной рукой и принудил бы к тяжелому разговору о судьбах российской словесности. Вацек был сыт этими разговорами по месту работы. Или, того хуже, Мишка мог затеять рассуждение о драме профессионала, пребывающего в гуще национальных реалий.

Мишка, когда поддавал, на ерунду не разменивался.

Выходя из комнаты, Вацек услышал, как Майкл сказал Гарику:

– Это кто декадент? Это я декадент? Вот сейчас ебну тебе в рыло – посмотрим, кто из нас декадент!

Гости тем временем собрались на кухне. Так обычно и случалось – начинали в гостиных, на верандах, на балконах, за столом, а собирались на кухнях. Закон жанра.

"Мы кухонное поколение, – рисовалась Галка. – Мы иначе не можем". – "Ну и нормально, – отвечали Галке. – Поколение как поколение".

А на кухне Витя Князькин сидел на подоконнике и рубил на Галкиной гитаре:

"Панджшер… Кандагар…" Его вежливо слушали, курили, негромко разговаривали.

Вацек любил и уважал Витьку, мужественного человека. Но никогда никого не одергивал. Потому что Витькин личный кошмар не должен был становиться кошмаром каждого. А Витя не знал угомону. На всех посиделках устраивал десантную патетику, объявлял третий тост…

– Вить, ты вообще соображаешь, где ты? – однажды спросил Вацек. – Вить, та война кончилась.

– Вацек, ты меня не ругай, – потерянно ответил Витя. – Я же без головы, меня нельзя ругать.

Витька был героический человек. Он закончил особенный факультет Курганского общевойскового училища, в восемьдесят третьем стал рекордсменом мира по марафону, девятьсот раз делал "подъем переворотом". В восемьдесят восьмом он командовал спасательно-поисковой группой "Скоба", летал на "Ми-восьмых" и выручал тех, кто попадал в оборот. Весной того же года он "поймал в жопу стингер", вертолет падал с трехсот метров, пилот смог что-то сделать, поэтому четверо остались живы, Витька – в их числе. Еще через три дня Витя по горячке полетел воевать. То, что показалось заурядной контузией, было на деле страшным внутричерепным абсцессом, и окончательно Витя приземлился в Красногорском госпитале. Тяжелым инвалидом с эпилептиформными припадками Витю без сантиментов списали из несокрушимой и легендарной.

Добрейший Витя временами становился опасно гневлив. Однажды во время какого-то геополитического спора с Тёмой он начал хватать ртом воздух и потерял сознание.

– Кретины, – зло сказал подскочивший Гарик Браверман, – это посттравматическая энцефалопатия. Не надо с ним спорить.

Витя долго лечился, потом работал в ветеранском фонде, собирал деньги для детей.

Он заходил в кабинеты и говорил:

– Дайте двести долларов, и мы сможем отправить детей погибшего майора имярек в летний лагерь.

Несколько раз он приходил к Гаривасу.

– Список… Список детей… – требовательно говорил Гаривас.

Он открывал визитницу и набирал номера телефонов, делал скидки рекламодателям, в Витькин фонд мешками привозили зимнюю одежду.

"Время и мир" отправил в Болгарию восемнадцать детей, и Витя сказал:

– Ты, Гаривас, какой-то неправильный еврей.

– Антисемиты – это которые против семитов, – сварливо ответил Гаривас. – Филантропировать надо прицельно.

– Вацек! – крикнул Витя. – Вацек, а Гаривас где?

– Господи, воля твоя… – прошипела Галка.

– Все тебе будет, и Гаривас будет, – пообещал Вацек. – Мне выпить дадут?

Тут все разом зашумели, задвигали стульями, Романова бережно подала Вацеку полную рюмку водки.

– За Галку, ребята, – громко сказал Вацек.

– За Галку… За Галку… – Гости чокались, обнимали Галку.

Витя на подоконнике вновь запел, но, слава богу, не армейское, а любимый романс Вацека "Белой акации гроздья душистые". Вацек сообразил, что Витя поет для него, постоял, послушал, показал Вите большой палец и увидел Борю Полетаева.

– Привет, Вацлав, – сказал Боря.

– Здравствуй, Борис, – сказал Вацек. – Я и не заметил, как ты пришел.

– Ты курил на балконе.

Витя закончил пение, и Вацек мог покинуть кухню.

– Давай, Боря, вернемся на балкон, – сказал Вацек. – Там, знаешь, прохладно.

Бери свою рюмку и пошли.

Они оба работали в Институте Прессы, только Борис заведовал сектором "Берн", а Вацек был ведущим графиком у Тёмы Белова в секторе "Берлин". Правда, внештатным.

Но ведущим.

Они с Борей гуськом прошли через комнату – Мишка с Гариком продолжали спорить, но вполне миролюбиво, – и вышли на балкон. Боря покосился на спящего Ваньку и уважительно сказал:

– Вот это темпы…

– Где твоя жена? – вежливо спросил Вацек и протянул Боре сигареты.

– В отъезде, – коротко ответил Боря. – Спасибо. А где ваш Гаривас?

– И где тут Ленин? – сказал Вацек. – А Ленин в Польше.

Они с Борей редко встречались в приватной обстановке. Все чаще на планерках или в буфете. Иногда встречались у Тёмы. Боря был загадочный человек. Своим сектором он рулил ни шатко ни валко. Но пользовался непонятным благоволением Управления.

Ежегодные конкурсы проходил легко, вновь и вновь утверждался на заведование.

– Этот Полетаев ваш… – как-то сказал Вацеку Витя Князькин. – Он, может быть, и не Полетаев вовсе… Я таких знаю. Я их кожей чувствую. Он смерть видел.

Про Борю в Институте шептались. Вацек был знаком с Полетаевым восемь лет.

Полетаев, как и Вацек, воевал в батальоне "Берта", но они были в разных взводах, и у Полетаева была какая-то особенная работа. Вацек однажды попробовал расспросить Тёму, но тот решительно не поддержал разговора. "Не важно, – недовольно сказал Тёма. – Чего теперь вспоминать".

В Институте – случайно ли или не случайно – работали несколько ветеранов "Берты". Вспоминать прошлое они не любили. Ненавидели то "время крушения надежд". Вацек знал, что Боря был вхож к штабистам и имел какое-то отношение к Тёминой службе внутренней безопасности муниципальных батальонов*.

– Вот, что, Вацлав, – сказал Боря, – тебе, наверное, завтра принесут мой запрос.

Если можно – ты поспеши. Пожалуйста…

Вацек покивал. Приятельский перекур с любым из заведующих почти всегда заканчивался просьбой поспешить. Просьбами, требованиями и заклинаниями поспешить сопровождались и официальные запросы.

– Я поспешу, – согласился Вацек. – А что там?

– Сущая ерунда. Несложно. Готические шапки из "Фолькишер беобахтер". Немного работы. Я все знаю – Тёма наседает на тебя с голландцами. Но Тёму не поджимает, а меня очень поджимает.

– Хорошо, я все сделаю, – пообещал Вацек.

– Спасибо. Это будет открытая публикация. Тут оказалось, что у меня мало открытых публикаций. Меня очень выручил Гаривас. Весьма.

– Как он тебя выручил?

Впрочем, Вацек знал, как может выручить Гаривас.

– О! Иметь дело с Владимиром Петровичем Гаривасом – одно удовольствие! – Боря оживился. – Он сам взял три статьи и две присоветовал в "Монитор".

– И, наверное, так присоветовал, что там взяли без звука, да?

– Ну да, – Боря довольно кивнул. – Он не формалист, правда? Хороший человек, – убежденно сказал Боря.

– Тут его все обождались.

– Еще бы, – сказал Полетаев, – я слышал, что ты у него работаешь.

– Да, – сказал Вацек. – А я слышал, что он звал тебя.

– Это было давно, – спокойно сказал Полетаев. – Год назад. Потом я сам просился к нему, но он мне отказал.

– Почему?

– Сказал, что у меня пламени в душе нет. Он умеет очень элегантно отказывать. Он даже не просто отказал мне, а популярно объяснил, почему мне не стоит уходить к нему. Когда я попытался настоять, он сказал, что разговор окончен.

"Вот тебе и Гаривас, – подумал Вацек. – Разговор окончен. Это при том, что Борис ему – человек не посторонний".

– А теперь как ты с ним?

– Нормально. Он ведь мне уважительно отказал. Он сам по себе и желает, чтобы остальные были самими по себе.

Через полгода после того как Вацек вернулся из Канады, его друг Саша Берг женился. На свадьбе Берг рассказал Вацеку, что Машка, его жена, долго не могла определиться, как покончить с их холостым положением. Месяца за два до этого Машка с трудом выбралась из застарелого романа. Выбралась со скандалом и побоями. Берг был деликатен и неназойлив, а прежний – скандалил, угрожал и вообще всячески мотал сопли на кулак. Машка жила с Бергом, но замуж за него не шла. Вечерами долго говорила по телефону в ванной и выходила оттуда с красными глазами.

Берг созвал друзей, чтобы отпраздновать в "Ту степе" их с Машкой день рождения.