Кто ищет... - Валерий Абрамович Аграновский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К сожалению, мне очень скоро было дано понять, что у нас с Джанелидзе разное представление о чувстве меры. Мне кажется, она допускала перебор: будучи отличной актрисой, ориентировалась на вкус массового потребителя, как это иногда делает талантливая Алла Пугачева, но никогда не позволит себе не менее талантливая Мирей Матье, если уж брать этот ряд.
Вот вам пример. Около семи часов вечера в комнату, где Дина лечит больных, входит ее муж, имя которого мы узнаем сразу, потому что Дина, не прерывая биомассаж, встречает его словами: «Тебе чего, Гия?» Гия, большой и рыжий мужчина, одетый почему-то в пижаму с закатанными рукавами, так что мы видим огромные руки, покрытые рыжими волосами, громко цокает языком, как после хорошего шашлыка, и с сильным акцентом говорит: «Дина, сделаешь перерыв?», после чего с тоской смотрит на телевизор, стоящий в углу комнаты. Продолжая массировать рукой, но и не пренебрегая ею жестикулировать, Дина громко и тоже с акцентом отвечает: «Ты что, с ума сошел?! Перерыв! Зачем тебе перерыв?!» Гия снова цокает языком и, явно сдерживая темперамент, говорит: «Понимаешь, в девятнадцать ноль-ноль полуфинал бокса. Всего на часик, а?» — «Он рехнулся! — почти кричит Дина, призывая всех нас в свидетели. — На часик! А они что будут делать?! — и обводит рукой присутствующих, затаивших дыхание перед лицом нависшей угрозы; наивные мы люди, нам и в голову не приходило, что все кончится благополучно. — Они ждут! А ему бокс надо! На целый час! Бросить их?! Да?! — И вдруг хитро улыбается, резко поменяв тональность: — Включай, пожалуйста, я тебе не мешаю. Ты будешь смотреть, я буду работать!» Тогда Гия, обращаясь уже не к Дине, а к нам, поясняет: «Если она будет работать, а я включу телевизор, он сразу перегорит!» И, снова цокнув языком, уходит с видимым огорчением, однако и с сознанием исполненного долга. Нет слов, чтобы описать наше состояние. Вы можете себе представить, какими ошалелыми глазами смотрели больные на Дину, в присутствии которой перегорают телевизоры, не выдерживая конкуренции с ее могучей энергетикой.
И хотя в разыгранную только что интермедию был откровенно заложен бездарный сюжет, наше состояние тоже объяснимо: мы и не на такое клюем, если взыскательным взором обозреть кое-что из популярной драматургии театра и кино. А тут ни Дина, ни ее супруг, ни хозяйка квартиры и телевизора Зоя Ивановна не позволили себе даже намека на фальшь, играя свои роли с таким подкупающим проникновением в «правду жизни», что незабвенный Станиславский несомненно воскликнул бы: «Верю!»
На следующий день у меня был очередной сеанс у Дины, и я уже знал, что последний. Ровно в девятнадцать ноль-ноль вошел Гия, на сей раз умирая от желания смотреть не полуфинал, а финал бокса. Все повторилось как по нотам, были и шашлык, застрявший у него в зубах, и волнующаяся за судьбу телевизора Зоя Ивановна с поджатыми губами, и картинная апелляция Дины к зрителям, и заранее запрограммированное поражение заранее не очень огорченного Гии. А я впервые подумал о том, что, кажется, и мы обманываем Дину своим преувеличенным доверием, и она, не стесняясь, откровенно дурачит нас.
Впрочем, эта мысль мелькнула больше как предположение; во всяком случае, я не нашел в себе мужества сформулировать тогда окончательное суждение о Дине Джанелидзе. Да и сейчас не нахожу, все еще осторожничая, подбирая слова, взвешивая и размышляя. Потому что, во-первых, могу и ошибаться, а во-вторых, все же упрямо не исключаю того, что все эти интермедии и «игры» в сочетании с нашим страстным желанием избавиться от болезней способствуют созданию необходимого фона, на котором, возможно, и получается медицинский эффект. А чем, скажите на милость, можно объяснить безусловное воздействие на людей шаманов, этих прыгающих, скачущих и фиглярствующих (с точки зрения здравомыслящих) «колдунов»? Уже давно установлено, что они не только «колдовали», но лечили людей и вылечивали! Не замечать, что и Дина не пренебрегает зрителями, внешними эффектами, яркими спектаклями и прочими шаманскими приемами, нельзя, — так, может, и в ее действиях есть какой-то смысл?
Другое дело — дискомфорт, иногда испытываемый людьми, находящимися в ее обществе. Меня, например, Дина просто убивала наповал, шокируя: многое из того, что делалось ею или говорилось, казалось мне или неуместным, или слишком громким, обнаженным, откровенным, особенно в тех случаях, когда в процессе лечения Дина открывала нам некоторые бытовые подробности своей жизни.
Итальянское кино!
Жестикулируя двумя руками и при этом делая массаж сидящему на табуретке пациенту, Дина могла кричать кому-нибудь из своих прихлебаев, к числу которых я отношу ее менеджеров, охранителей, советчиков, просто «сопровождающих лиц» и бог знает кого еще: «Ты молока купила? Почему нет?! Я же просила купить молока! — Потом еще громче и уж совсем скандально, как на Тишинском рынке: — Я тебе пять рублей давала? Где молоко?! Нет молока — где деньги?!» Дело, конечно, житейское и понятное: дочь Дины, девочка пяти или шести лет, целый день находящаяся тут же, в квартире, среди множества незнакомых и нездоровых людей, сама себе предоставленная и неухоженная, потому что Дина самозабвенно отдавала себя больным, вызывала у нее время от времени острые приступы жалости, нежности и любви и одновременно с этим — резкость и злость по отношению к тем, кто мог бы, сутками бездельничая в составе ее свиты, хотя бы чуточку внимания уделять ребенку, — а каково было нам присутствовать при этой сцене? И каково тому несчастному, который сидел в этот момент на табуретке посередине комнаты, с великим трудом пробившись к Дине, для которого каждое движение ее руки было «считанным», на вес золота? Нет, как хотите, я этого не понимаю.
Вот почему, сам находясь «на ковре» или в ожидании вызова на него, я часто ловил себя на мысли: бежать! Немедленно, сию секунду! Как я могу, культурный и грамотный человек, часами просиживать здесь, на что-то рассчитывая, надеясь, уповая? Стыд и срам! Позор на мою голову! Вон отсюда, долой! Карету мне, карету!
И только ноги, не слушая головы, не уносили мое больное тело из этой комнаты, и я не смел им запрещать это делать.
Но вот, представьте, вечером, уже дома, я готовлюсь ко сну, снимаю майку, и жена вдруг панически восклицает: «Что это у тебя? Ты посмотри!» Гляжу в зеркало: на моей груди отчетливо виден отпечаток всех пяти пальцев Дины — почти настоящий ожог, как минимум второй степени, с волдырями!
