Неучтённый фактор - Олег Маркеев

Молоденькие девицы на выданье и девочки “на продажу” срочно обучались искусству сексапильно перебрасывать мячик через сетку. Партнершами для Первого занимался специальный отдел в Службе Филатова.

Первый подошел вплотную, стрельнул глазами через корт и сально улыбнулся.

—  Глаза сломаешь.

—  Не такое видел. Дело срочное.

—  Давай. —  Первый сдернул со лба повязку, взъерошил курчавую шевелюру. — По Карнаухову кое-какое дермецо вспыло, я угадал?

Филатов хлюпнул носом.

— Ха! Это потому что я на дермецо поставлен? Как появился, так и запахло?

— Ладно, не прибедняйся. Что нарыл?

— Только начали обрабатывать наследство Карнаухова, а уже, как канализацию прорвало. Там что ни документ, то удавка для Старостина. Можно спокойно на крюк вешать.

Первый п о д в о д к у пропустил мимо ушей. Или сделал вид, что не заметил.

— А Старостин, что, утерся, когда ты в его сейфы нос сунул?

— Как сказать...  — Филатов решил бить в лоб. —  Он высвистал в Москву своего эмиссара в Европе, накрутил хвост и пинком погнал обратно. Артемьев сразу же вошел в контакт с группой немецких финансистов. Есть точные сведения, что от них идут каналы на “Черный интернационал”.

Сквозь спортивный румянец стала проклевываться характерная бледность насмерть напуганного человека.

Филатов дожал:

— Старостин вышел на “казну Черного Ордена СС”. До сего дня из наших этого никому не удавалось.

— Это есть в бумагах Карнаухова?

— Нет. Эти данные либо в сейфах Старостина, либо в его башке. Дай команду, я тебе их достану. Хоть через задницу Старостина.

—  Сделаем так. —  Первый вытер испарину со лба. —  Ты бди и держи со мной связь. Пока притихни, не время дразнить собак.

—  Самое время! Бить надо первыми. Что толку рожу подставлять, чтобы потом оправдываться, мол, они первыми начали? Мы — власть! Какие еще аргументы нужны, я не понимаю.

— Не дави! Ты что, хочешь меня поссорить с Движением?! —  повысил голос Первый.

Эхо покатилось по залу. Девица, долдонившая мячом по стенке, оглянулась.

— Ладно, я все понял.

—  По глазам вижу, ни хрена не понял! Версии свои на толчке изучай, а мне точная фактура нужна. Кто, как, с кем, сколько. И главное — зачем? Ну зачем Старостину это нужно? У него и так все есть. Он что, по-твоему, президентом земного шара решил стать?

— Не знаю.

— Так узнай.  И доложи. — Первый нервно забарабанил ракеткой по колену. — И убеди меня, слышишь, убеди, что Иван сошел с ума и сам сует голову в петлю. Только тогда я помогу тебе ее затянуть.

Филатов посмотрел через плечо Первого, как девица поправляет сбившийся гольфик.

— Значит, доказательства нужны?

Первый, перехватив его взгляд, оглянулся.

— Иди, нарой мне, что сможешь. Тогда и решим. Доложишь после ужина.

— А на эрекцию не повлияет? — спросил Филатов.

— Не хами. — Кровь прилила к лицу Первого.

— Нет, чисто для проформы поинтересовался. Чтобы потом на меня обиду не таили.

— Это у тебя мандраж. — Первый осклабился. — Ты, чего, Старостина испугался? Сам же говорил, на каждую хитрую задницу найдется хрен с болтом со снайперским прицелом. Как еще твои “рексы” шутят?

— “Нам только повод дай, а мы не промахнемся”, — не без удовольствия процитировал Филатов.

— О! И я о том же. Повод! Повод мне нужен. Основанный хотя бы на минимуме достоверной информации. — Он с нарочитой силой ткнул Филатова в плечо. — Все! Иди, а то у меня от тебя давление подскочило.

 Он небрежно сунул Филатову руку и танцующей походкой засеменил в дальний угол корта.

“Козел! Знаю, от чего у тебя давление подскочило. Довыеживаешься, прямо здесь на корте и порешат. Вот будет доказательство! Просто убойной силы. А я героически буду отстреливаться от твоих дружков-соратников!” —  зло думал Филатов, идя по коридору.

Из двери неожиданно вы нырнул молодой охранник, из нового набора, Филатов еще не запомнил имени.

—  Что шаришься по раздевалкам? Где пост?

— Здесь. —  Парень вытянулся в струнку.

“Недавно из училища, —  понял Филатов. —  Наверно, блатной, но из мелких. Идет же дурачье в училища, в наше-то время!”

Он потянул носом. Пахло холодным мрамором. От молодого ничем не пахло, даже удивительно. Первый страдал каким-то расстройством обоняния, навязчивые запахи чудились ему повсюду. Охране строго настрого запретили пользоваться любой парфюмерией. На возражения Филатова, что мужики без лосьена после бритья пойдут прыщами, как девица на выданье, Первый коротко парировал: “Пофигу”. Старослужащие, борясь с щетиной, все-таки пользовались чем-то, почти без запаха. Но этот молодой был абсолютно стерилен.

“Твою мать, еще один критерий отбора — полное отсутствие запаха! Хоть стрелять-то умеет, или нет?”

— А там что делал?

— Проверял. Согласно инструкции. Сейчас заканчивают, пойдут в раздевалку.

Филатов хотел было сорваться, но молодой так старательно тянулся в струнку и так таращил телячьи глазки, что злость сама собой улетучилась.

— Увидишь их, не маячь на виду. Не хрен зыркать, как девка титьками трясет. — “А наш козел —  яйцами”, —  мысленно добавил он.

—  Так точно, товарищ генерал-майор.

—  Ну бди, молодой.

 Филатов быстро пошел по коридору.

“Е-мое! Он же обязательно девку пялить в раздевалке начнет, — со стоном подумал Филатов. — Эх... А молодому рано еще на такое смотреть”.

Он на ходу достал из кармана рацию.

— “База”, ответь “одиннадцатому”!

— На приеме, “одиннадцатый”.

— Пост у раздевалки срочно сменить. Поставь кого-то из “дедов”.

— Принял. Через минуту сменим.

— И в следующий раз думай, куда молодого ставишь!

— Понял, “одиннадцатый”.

В холле, превращенном в вечно цветущий зимний сад, слабым эхом отдавались тугие удары по мячу.

Филатов остановился,  с ненавистью посмотрел на буйную зелень, источавшую одуряющий аромат, и в голос, не боясь, что услышат и стуканут, выругался: “Мудак!”

Звук разбился о стеклянный потолок и затих в зеленой чащобе.

Полегчало.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Странник

Срезав путь дворами пятиэтажек, Максимов вышел к Речному вокзалу.

Чем ближе подходил к площади у метро, тем тревожнее и муторнее становилось на душе.

Максимов привык доверять своему предчувствию. Не сбавляя шага, закрыл глаза, постарался маскимально четко представить себе опасность. Ничего не получилось. Она никак не хотела оформлаяться в законченный зрительный образ. Так и осталась грязно-серым вязким студенистым комом. Цвета и фактуры неба над головой.

Напряжение нарастало с каждым шагом.  Еще можно было повернуть, но невидимая сила все настойчивее тянула вперед. Максимов решил не сопротивляться. То, что ждало впереди, каким бы оно опасным не представлялось, потребовало к себе. Значит, так тому и быть.

На площади копошился “блошинный рынок”. Или здесь не торговали из-под полы оружием, или сегодня до него не дошли руки, но примитивная торговля и натуральный обмен кипели вовсю.

Максимов смазал взглядом площадь. Под прикрытием пары пенсионеров проскочил мимо патруля. Вклинился в людской поток, вяло тякущий между рядами торговцев к входу в метро.

И тут оно и произошло.

Идущий впереди дедок с сумкой-тележой встал, как вкопанный. Максимов чертыхнулся. Попробовал обойти. Но и сосед деда замер.

Воздух неожиданно уплотнился. Показалось, морось на секунду сгустилась, стало нечем дышать.

Максимов завертел головой.

«Епонамать, попал!»

 Эпицентр оцепенения, липкой патокой, сковывашей людей, находился всего метров в двадцати. Там они уже стояли, как истуканы, мертво и покорно. Невидимая медуза распускала свои щупалцы во все стороны, парализуя новые жертвы. Они сомнабулически тянулись ближе к эпицентру.

Кто-то обморочно навалился на спину Максимову. Слева и справа уже стояли полуживые истуканы. Обморочные лица, пустые глаза, влажные разляпившиеся рты.

— Торчки! Торчки! — вскинулся над толпой истерический голос. — Ма-а-ама!! Ма-а-моча-а-а!!

Голос захлебнулся. Толпа заколыхалась. Те, кто еще мог противиться массовому гипнозу, панически бились в сером клее толпы.

Максимов рубящим ударом врезал стоящему слева. Сосед выпустил из рта пенистую слюну и завалился набок. Падать ему было некуда, но в образовавшуюся прореху вполне можно было втиснуться.

Пришлось пробиваться, как через салон автобуса в час-пик. За Максимовым, как за ледоколом, в фарватер пристроился жидкий ручеек спасавшихся. Напирали, помогая протискиваться вперед.

«Считай, считай, что угодно считай! — приказал себе Максимов. — Тридцать два на шестнадцать? — Мысли уже вязли в голове. — Ну, сука, считай!! Пять-два-один... Верно! Еще считай!»