Затаив дыхание - Адам Торп

Лежа в постели рядом с читающей женой (с недавних пор Милли стала читать в очках; они почему-то возбуждали желание, и Джек сунул руку под ее ночную рубашку), он признался, что настроение у него довольно минорное. Милли нравились проделки его пальцев, но она не показывала виду. Он все равно был уверен, что ей приятно, потому что она не противилась и не роптала, продолжая увлеченно читать книгу. На его жалостное признание она не откликнулась ни словом, и он эту тему оставил.

— Тебе хорошо, Милл?

— Супер, малыш.

— Люблю, когда ты говоришь «супер» и «малыш». Это меня возбуждает.

— Почему?

— Потому что ты училась в Роудин[77], и слышать их от тебя странно.

— Значит, странное тебя возбуждает?

— Наверно.

Его пальцы елозили по гладкой коже ее живота, в рискованной зоне между пупком и пушистым клинышком ниже. Всю информацию он получал через пальцы, вроде знакомого слепого певца, обладателя альта, который читает ноты с брайлевой печатью: прижав пустые белые листы к животу, он водит по ним пальцами, а голос его тем временем взлетает ввысь. Пальцы передавали Джеку восхитительные сведения о бархатистой коже и шелковистых волосах, которых, надо полагать, не дано касаться больше никому, за исключением разве что медиков. После тридцати Милли немножко пополнела, но потом опять сбросила вес. Джек нащупал пупочную ямку, затем пальцы медленно сползли ниже, и его член стал ощутимо напрягаться.

— Не надо, — сказала она, не отрываясь от книги.

— Почему?

— Так, на всякий случай.

— Тогда я займусь собой сам.

— Пожалуйста.

— Хорошая книжка? — продолжая мастурбировать, спросил он.

Книга была посвящена кошмарному качеству продуктов, выпускаемых английской пищевой промышленностью.

— Просто не оторваться, — ответила Милли. — Супермаркеты «Теско», как и прочие, — один вред здоровью. В рот ничего не полезет, кроме того, что вырастишь своими руками.

Они с Милли начали было сажать на огороде помидоры, но, узнав, как загрязнена токсинами лондонская земля, бросили эту затею. Милли прочла вслух отрывок про ужасающий уровень хлора в салате в горшочках — его растят в Гемпшире русские иммигранты, живущие в сборных домиках-кабинках. Даже после двенадцатилетней супружеской жизни Джеку очень нравится наблюдать за каждым движением ее губ.

— Кажется, это недалеко от нас, — заметила Милли.

— Мы живем в Хэмпстеде, а не в Гемпшире.

— Ты же знаешь, о чем я говорю. Что это ты затеваешь?

— Трогаю мой салатик. Похоже, он из «Теско». Уже весь обмяк.

— От сушеных абрикосов и перца чили слышу, — улыбнулась жена. Но проверять не стала.

Может быть, мы, наконец, выиграли в этой лотерее главный приз, мелькнула мысль, но Джек запретил себе предаваться надеждам, ведь что бы он там ни думал, от него ровным счетом ничего не зависит; остается только ждать.

На следующий день он бродил по Хэмпстеду, по парку, посидел на лавке с табличкой «В память Кена, которому очень нравилось здесь бывать» и впал в жуткую хандру. А мне здесь ничего не нравится. И жить не нравится. Лучше уж быть на месте Кена. А ведь это — головой ручаюсь — твое главное достояние. Ручаюсь, что на земле лучше места не найти. И что мы с ним делаем!..

В газете «Гардиан» заголовок предупреждал о таянии вечномерзлой тундры. Передовая статья в местной газетке была озаглавлена: СЕКС В ПАРКЕ ХИТ ВЫШЕЛ ИЗ-ПОД КОНТРОЛЯ.

Жара стояла такая, что впору было купаться в прудах. В конце концов, он так и сделал — нырнул в зеленую глубь. Ледяная вода обожгла тело, и Джеку сразу стало лучше. Он вылез на причал и энергично растерся полотенцем. На полу дощатых раздевалок, раскинув руки и подставляя солнцу зады, лежали голые мужики. Как водится в таких случаях, разговор изобиловал непристойностями. Вытирая мокрые ноги, Джек смущенно подумал, что задница у него тоже белая; тем не менее было ясно, что кое-кто ею восхищается, хотя он уже не прежний гибкий юнец. На животе, поверх плавок, собрались складки. Подкожный жир. Кайя расхохоталась бы, увидев его здесь.

Обратно он пошел по дорожке, что вилась над прудом, забыв, что ее давно облюбовали многочисленные рыболовы, отчего ходить по ней почти невозможно. Один раз, переступая через леску, он зацепился за нее ногой; мальчик, хозяин удочки, настороженно глянул на него, но ничего не сказал. Мимо шумно топали и тяжело пыхтели увешанные айподами бегуны трусцой; с виду они были утомлены своим добровольным мытарством, но, в сущности, получали от него кайф. А Джек для них прежалкое зрелище! На луговине в высокой траве тощая долговязая женщина что-то выкрикивала самой себе. Или орала на себя. А может быть, на возникшее прямо перед нею видение.

Вот этим я и занимаюсь, подумал Джек: ору на фантом. Все давно закончилось. Нужно просто заняться делом и держаться от фантомов подальше.

Джек совершенно забыл, что они приглашены на ужин к супругам Гроув-Кэри. Роджер Гроув-Кэри, композитор, которому сравнительно недавно стукнуло шестьдесят, обучал Джека композиции в Королевском колледже. Он работал вместе с Кардью[78] и прочими экспериментаторами и страшно огорчался, что в нем не признали второго Шёнберга. Жена Роджера вдвое моложе его, у них растет маленький сынишка.

Милли приехала домой в половине восьмого: после взрывов городской транспорт по-прежнему работает хреново, объяснила она. В эти дни Джек всякий раз очень радовался ее приходу, в каком бы настроении она ни была, потому что каждое утро Милли вступала в необъятный грозный мир, где можно ждать чего угодно. Вспомнив про званый ужин, Джек сказал жене, что у нее всего полчаса на то, чтобы освежиться и переодеться. Милли направилась в спальню, бросив через плечо, что и без того весь день чувствовала себя чем-то вроде трансформера.

— Так это же хорошо, — заметил Джек, поднимаясь вслед за ней.

— Что хорошо?

— Что ты чувствовала себя в сносной форме, да еще в конце рабочей недели.

В ответ Милли пренебрежительно хмыкнула, стягивая с себя элегантную серую юбку, в которой ходила на работу:

— Я сказала «вроде трансформера». О «сносной форме» и речи не было.

— Досадно, блин.

Он восхищался женой и понимал, что она это чувствует. Он-то день-деньской валялся на диване, читал биографию Генделя, пока Милли вкалывала в своей конторе, а потом измученная, снедаемая тревогой, ехала в метро (хотя после терактов людей там поубавилось, но все равно — путешествие не из приятных). По сравнению с женой он просто бил баклуши. Милли стояла перед ним в трусах и лифчике, тело ее в вечернем свете выглядело необычно и особенно волнующе. Ей уже сорок один год, но — никаких послеродовых складок, только живот выглядит чуточку пухлее, чем прежде. На взгляд Джека, фигура жены стала даже лучше, чем в молодости. Тем временем Милли уже разделась догола и, неслышно ступая по ковру босыми ногами, направилась в ванную.