Давайте, девочки - Евгений Будинас

– Всегда получается как-то не так, – Рыжюкас вздохнул. – И хорошо, что ты меня об этом спросила. Возьми-ка диктофон… Раз мы уже заговорили о беспородных шкурках и искусстве уходить.

Он любил беспородных собак. За сообразительность, активность и живучесть. С этого сейчас и начал, вспомнив, как его беспородный и вислоухий дворняга Дема согрешил наконец с соседской медалисткой колли, которая с ним постоянно заигрывала.

Дело произошло прямо на лестничной площадке у его дверей.

– Сбежались дети, поднялся такой визг, что мне пришлось затолкать провинившуюся парочку в квартиру, раньше даже, чем они закончили. В конце концов, освободившись от своего кавалера, колли тут же уютно устроилась под моим письменным столом, а Дема хамски и самодовольно развалился на ковре посреди комнаты.

Вскоре заявилась соседка со скандалом:

– Какой хозяин, таков и кобель.

Она имела в виду склонности Рыжюкаса, неплохо известные соседям: навещавшие его подружки ведь не невидимки. Но в данном случае ее замечание было не совсем справедливым.

– Вот именно, – сказал я. – Какая хозяйка, такова и сука…

В конце концов, ведь не Дема спустился на этаж к колли, а эта рыжая красавица сама к ним пришла…

– Ах! Ах! – закричала хозяйка приблудницы, апеллируя к собравшимся на шум соседям. – Он меня… блядью обозвал!

Дело дошло чуть ли не до судебного разбирательства – с погашением не морального, но финансового ущерба, причиненного соседям, как оказалось, в чудовищных размерах.

– Оказывается, если медальная сука сходится с беспородным кобелем, драма не в том, что у нее будет беспородный приплод. По строгим правилам клубного собаководства, эта несчастная блудница вообще лишается всех своих родословных заслуг. Она навсегда утрачивает породу…

– Понятно, – сказала Малёк. – Чуть что – и мы сразу теряем породу?

– Вовсе наоборот. У вас порода в этом как раз проявляется.

– В чем, в чем?

– Да в том, что породистая баба, вообще говоря, хочет всех. Во всяком случае, всем хочет нравиться.

– И что же в этом плохого?

– Абсолютно ничего. Хотя бы потому, что это заставляет вас постоянно следить за собой и наводить марафет, даже идя на базар… Тут как раз у тебя все в порядке…

Маленькая, как всегда, зарделась от похвалы… Но что это он там начал… про беспородных шкурок? Это еще как?

– Женщина теряет породу только в одном случае, – сказал он. – Когда, став не нужной, она не уходит…

Маленькая снова изобразила готовность немедленно убраться. Рыжюкас снова сделал вид, что этого не заметил. Он слишком ценил свою Систему, чтобы не досказать то, что ему сейчас казалось важным:

– А наконец решившись, не умеет уйти…

– Что тут уметь?! – она фыркнула, видимо, что-то вспомнив.

– Ну да. Уметь «не нужно», – скривился Рыжюкас. – Поэтому можно устроить ему скандал прямо в постели, потом вскочить и орать, что он негодяй, что у них все кончено, заплакать, завизжать истеричкой и наконец в ярости громко хлопнуть дверью… И все это – с размазанной по лицу тушью и распухшим от слез носом…

– Это тебе все устраивали? Или только жены?

Рыжюкас промолчал. Маленькая, подумав, спросила:

– А если он и впрямь козел… Что бы ты на ее месте делал?

– Не был бы на этом месте. Потому что сначала спросил бы себя: «А нужен мне этот козел или нет?» И уж если решил бы с ним завязать, то продумал бы финал до мелочей…

– Чего это ты замолчал? Боишься меня научить? Так я же еще ничего не решила… Ну!

– Ну… Оттрахала бы ты его по полной программе, как ему и не снилось. Потом вспомнила бы, что он обожает черный кофе с мороженым, и, мягко выскользнув из постели, выскочила бы на минутку в магазин за его любимым крем-брюле: «Ты только дверь не запирай, ладно? Я мигом, милый…» И, тихонько притворив дверь, исчезла бы из его жизни навсегда. И навсегда осталась бы в его памяти лучшей. Став для него «невозвратной потерей»…

Маленькая задумалась, как бы примеряясь. Про невозвратную потерю ей заметно понравилось. Не понятно только, причем тут порода?

– Дверью-то хлопаете, но уходите, как беспородные дворняжки. А он облегченно вздыхает и тянется к записной книжке с телефонами. И набирает номер ее же подружки, которая все давно про них знает и ее презирает, а его понимает и с нетерпением ждет его звонка…

Когда у женщины таких историй набирается несколько, подумал он, по ней это видно за километр. А мужики от нее уже и на улице начинают шарахаться, как от зеленой тоски…

– А что важнее, – неожиданно спросила Маленькая, решительно выключив диктофон, – уйти победительницей плп выдержать форс?

– Главное не это. Важнее всего – оставаться нужной… Тогда незачем уходить…

Ночью ее осенило.

– Слушай, про породу я переписала… Но вот с этой твоей Последней Любовницей… Ты же и учил ее не для себя, да еще и выталкивал… Так и радовался бы, что она к другому свалила… Она ведь и ушла по Системе. Без всяких скандалов и совсем не с распухшим носом. А ты все равно на нее катишь… – она включила диктофон: – Или тут опять другой случай?

– Ты подожди с диктофоном. – Он вяло улыбнулся. – Всегда другой случай…

Устами младенца, подумал он. Всё верно. Всех их он учил не для себя, а эту, последнюю, еще и выталкивал. И психовал, и истерики закатывал… Конечно же, ушла она подловато… Но если бы только в этом была беда.

Ни обрадоваться свободе, ни облегченно вздохнуть у него не вышло по другой причине: он вдруг увидел и понял – от него ушла не просто любовница, а последняя из…

Уже финал, дело к закату, игры закончились. И потерял он не ее, а вообще возможность такое иметь, причем потерял навсегда. Едва осознав это, он и ужаснулся полнотой и окончательностью собственной катастрофы: нервная болезнь, крах с бизнесом, скомканность, скука, старость на пороге…

– Старик, – впервые сказал он себе (впрочем, все еще с пижонский интонацией, привычной со школьных лет), – старик, ну кому ты такой нужен?

К счастью, ему хватило природной живучести, и, вернувшись в Минск, он выкарабкался. Все как-то утряслось, устроилось – и со здоровьем, и с работой, и с возможностями преклонного возраста.

И Маленькая подвернулась так кстати, чтобы окончательно его выправить, вселив оптимизм и показав, что еще далеко не вечер. Он даже как-то назвал ее своей «поликлиникой»…

Но «прыгать в пропасть» он ей не предлагал. Он уже попробовал это с Последней Любовницей, ему не понравилось, и повторения он не хотел.

Он устал от ерунды, снова был полон сил и творческой готовности, он мечтал только о том, чтобы спокойно поработать, и уже не сомневаля, что все у него получится. Хорошо бы при этом не оставаться одному, хорошо бы с помощницей, но он не собирается для этого никого привязывать к себе навсегда.

К тому же…

Этот Малёк ведь совсем не всегда делает (и не делает) то, что Рыжюкаса могло бы окончательно устроить.

Глава девятая

МОЖЕТ БЫТЬ, ХВАТИТ МЕНЯ УЧИТЬ?

Впервые он насторожился, когда она вдруг показала ему свои зубки, потребовав немножечко больше, чем он мог.

Мог-то он все, если хотел, и она это знала. Но как заставить его захотеть? Этого они еще не проходили, хотя однажды у нее нечаянно и получилось – с босоножками…

Он еще не рассказал ей про свою младшую дочь, от природы одаренную тонким женским искусством добиваться желаемого без истерик и битья посуды. Дочери он вообще ни разу ни в чем не отказывал, а уж тем более после того, как однажды она зашла в комнату, где они с ее матерью, а его Второй Женой из-за чего-то громко доругивались. Тут она и преподала урок скандалистам всех времен и народов, спросив с серьезностью, совсем немыслимой для ребенка шести лет:

– Мама, а если папа от нас уйдет, он останется моим папой?

– Разумеется, – только и произнесла опешившая мать.

– Папа, тогда – уходи, – просто рассудила дочь, сразу развязав все узлы. – Ты здесь только нервы портишь и зря теряешь свое время.

Что Рыжюкас мгновенно и проделал.

А вот гениальный в своей простенькой незамысловатости пример всем вожделеющим и на все века.

…Они шли с дочкой по городу мимо аптеки. Очень спешили, ему было совсем не до нее, дочь едва поспевала за ним. Они пронеслись с полквартала, когда она пролепетала по-детски невинно и, что невероятно в шестилетней крохе, по-дамски лукаво:

– Папа, я у тебя такой рассеянный чудик, прямо совсем забыла это слово, ну помнишь, такое коричневое, оно всегда бывает в аптеках…

– Гематоген? – только и спросил он, круто развернувшись и возвращаясь к аптеке.

Обучать Маленькую такому он не спешил. Он забавлялся, ему нравилось, как она мнется и мается, не зная, как добиться желаемого, не умея начать…