Суфлёр - Владимир Ераносян

Седой держал слово:

- Братья мои, сегодня вы стали полноправными хозяевами своих судеб, избавившись от ложных моральных устоев. Мораль является ничем иным, как поголовным оболваниванием большинства людей горсткой демагогов от государства и церкви. – Глаза Седого сверкали одержимостью. – Мы меняем мораль и рушим стратификацию. Мы сделали свой выбор. Мы революционеры. Из ранга обманутой черни мы переходим в разряд поводырей этого скота. Мы – избранные властители земли! Вся власть Ордену Либра! День свершения нашей революции уже совсем близок. Мы возьмем власть и наведем наш порядок! Плоды нашей победы обретут истинный смысл после воплощения в жизнь наших целей и торжества наших идеалов. Мы уповаем на собственные силы. И пусть наша энергия расчистит небо от туч, и космос снизошлет благословение на избранную нами добровольную участь. День близок! Он или сделает из нас хозяев России , или превратит нас в неудачников, но никогда не сделает из нас рабов!

Проникновенная речь нового фюрера впечатлила. Стакан с виски опустошался и наполнялся вновь с бешеной скоростью. Я впервые в жизни не пьянел. Казалось, алкоголь действовал лишь на вяло циркулирующий воздух, поражая его еще большей леностью. Я же нервно ходил по комнате из угла в угол, не находя себе места. В какой-то момент я остановился, обхватил голову руками и пронзительно заорал, так громко, что не услышал звонок домофона…

Инесса с самого начала знала, кто приказал за ней следить. Она ведь была не глупа. Но раньше эти бандитские выродки не позволяли себе переходить черту. Теперь все изменилось. Что-то заставило Лорда форсировать поиски исходника записи ритуала. Что конкретно? Инесса не знала. Очевидным было лишь то, что Лорд и его прихвостни точно не знают, у кого находится компрометирующий видеоматериал – у нее или у кого-то другого. В этом их неведении и был для нее единственный шанс остаться живой.

Мне она была по-настоящему благодарна. Если б не я, так она думала, этот безжалостный зверь в маске вытряс бы из нее все, и тогда ее сумасбродную цель – отомстить за сестру – было бы некому претворить в жизнь.

Забежав в подъезд многоэтажки, она первым делом посмотрела в окно. «Порш-кайен» цвета гнилой вишни стоял возле дома со включенными фарами. Мафиози не шифровались. Психическая атака продолжалась. Они прекрасно знали, к кому приехала Инесса и в какой квартире живет ее подруга, у которой телеведущая часто гостила и даже оставалась на ночлег. Скорее всего обыск в ее жилище тоже запланирован, возможно, уже состоялся. Хотя вряд ли. Подружка бы подняла вой и первым делом позвонила бы ей.

Инесса собрала в кулак всю свою волю и начала действовать. Она не стала пользоваться лифтом, интуитивно избегая замкнутых пространств, быстро добежала до верхнего этажа, забралась по лестнице на пролете к люку, закрывающим путь на крышу. Она с силой толкнула люк вверх, и он со скрипом отворился. Пожарная лестница, привинченная к тыльной стороне дома параллельно сточной трубе, сейчас являлась ее главной надеждой уйти от преследователей. Что до подруги, то Инесса не считала эту смазливую выдру, насквозь пропитанную завистью, своей подругой. Она без сожаления одарила завистницу неприятностями, которые та заслуживала. Девушка, проживающая в квартире номер 134, работала начинающим телесиноптиком на дециметровом канале и подавала надежды. По сути своей и мировоззрению ее место если и было связано с телевидением, то только с эротическими программами про замещение любви сексом, а хлеба кексом. Инесса, устроившая подружке поздний визит бандитов, полагала, что урок пойдет на пользу не только красавице, но и улучшит погоду. Ну, а если честно, то думать особо не было времени…

Высоко! Черт побери… Даже купол отеля «Олимпик-Пента» выглядел маленьким кружком диаметром в серебряный доллар. Надо спускаться. Инесса медленно полезла вниз, стараясь смотреть только вверх. Минут за десять она одолела лестницу, и ее нога ступила на асфальт. Ее никто не схватил. Значит, путь свободен.

Она помчалась к проезжей части. «Голосовала» недолго. Рядом остановилась машина, какой-то «жигуленок». Инесса прыгнула в салон без спроса и буркнула водителю:

- Поехали.

- Куда, девочка, милая? – поинтересовался пожилой мужчина.

- На Можайку.

- Прости, родная, мне не по дороге.

Инесса закрыла ему рот стодолларовой купюрой. Водила деловито переключил рычаг коробки передач и тронулся в путь.

Она ехала ко мне с одним только желанием – наконец объясниться. Я и впрямь не заслуживал того, чтобы оставаться фарфоровой куклой, в которую бросают медяшки, а потом вдребезги разбивают. Но ее ко мне манила еще одна причина. Если б я знал о ней, то прыгал бы от счастья. Смертельная опасность, нависшая над ней, растопила лед, замуровавший чувства. Она ничем не отличалась от других молодых женщин. В двадцать пять большинство из них приступает к поискам постоянства и часто произносят термин «серьезные отношения». Она хотела признаться во всем – и в том, что имела намерение использовать меня в своей необъявленной войне против Лорда, и в том, что однажды усомнилась во мне, и в том, что по-настоящему влюблена.

Одной противостоять сложившемуся положению вещей больше невмоготу. На этом свете сейчас был лишь один человек, которому она могла, хотела и обязана была открыться – я… Только мне она могла доверить тайну, ибо мы оба пострадали от этих людей, оказались в одинаковом положении. И хоть Миша Зеленгольц не приходился мне кровным братом, он был дорог мне почти так же, как Инессе ее Кристина. Нет, не она втянула меня в эту страшную историю, конец которой не виден. Так произошло помимо ее воли. Я должен был узнать правду.

И все-таки сомнение – эта точащая душу, как волны стачивают прибрежные камни, человеческая слабость, иногда спасающее, но больше тормозящее чувство, не давало ей покоя. Она сомневалась, что я нуждался в правде. Она думала, что я вполне мог без нее обойтись. Что для меня гораздо важнее другое – я ведь теперь знаменит. Слава, деньги, общественное мнение, престиж… Как много значит для нас эта приятная мишура. Больше ли, чем дружба, верность, любовь, которых может и нет вовсе, или они где-то там, за слепящей радугой? А мишура рядом, иногда она тебе не принадлежит, но от этого бывает еще заметней…

Гадкое чувство тревоги и нерешительности ранило ее сердце. Я говорил, что значит для меня слава. Она неспроста прощупывала меня на эту тему. Когда она спросила однажды, нравится ли мне быть звездой, я ответил, что это единственное состояние души, которое меня не угнетает.

Но мои глаза – вот что вызвало ее доверие. В моих карих глазах она прочитала чистую сказку о грусти, навеянную усталостью от притворства и по-детски наивной добротой. Эта чудная сказка действительно нашла уютное пристанище в моих глазах, когда мой пораженный суетой разум выселил ее из моего очерствевшего сердца. Когда она вспомнила о моих глазах, ей вдруг стало намного спокойнее. Нет, она не могла обмануться.