Не стать насекомым - Роман Сенчин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приведу несколько цитат:
«15 февраля 2008
Владимир Владимирович, <…> надо срочно изменить один закон — несправедливый, обидный и жлобский. <…>
Минувшим летом я пришёл в Пенсионный фонд, чтобы оформить пенсию. Пришёл на год позже, чем полагается, но был уверен, что пенсию мне и за пропущенный год отдадут — ведь я же её заработал.
А мне говорят:
— Нет, будете получать «с момента обращения».
— А в Конституции написано «по возрасту» — то есть с того дня, как мне исполнилось шестьдесят.
— У вас Конституция, а у нас Федеральный закон. Вот смотрите, статья 19: «Моментом назначения пенсии является дата обращения гражданина в Пенсионный фонд».
— А если я болел?
— Нас не касается.
— А если я год торчал в подводной лодке под Северным полюсом или был разведчиком-нелегалом в чужой стране, вот только что усы отклеил?
— Не мешайте работать. Следующий!»
«10 июля 2008
Г-н президент, в пылу борьбы с коррупцией вы пообещали отобрать неприкосновенность.
Отобрать можно только у тех, у кого она есть. В России это президент, члены Совета Федерации, депутаты Государственной думы, судьи.
У кого же отнимут? Вы сказали: «Речь идёт о сокращении категорий лиц, в отношении которых применяется особый порядок…»
Категория «президент», похоже, останется.
Экстремист потребовал бы лишить неприкосновенности всех, особенно президента. Ведь чем могущественней человек, тем более страшное преступление может совершить (исторических примеров полно).
Вообразите: президент — взяточник. В Южной Корее одному президенту дали 22 года тюрьмы, а другого приговорили к смертной казни. Специально привожу примеры из президентской жизни, поскольку не было там короля и не было революции, которая отрубает голову. Там такая демократия. Понравился — выбрали. Проворовался — посадили. А у нас…»
«25 декабря 2009
Г-н президент, вчера в прямом эфире вы дали интервью руководителям трёх главных телеканалов. И (не обижайтесь) в первой же фразе допустили досадный прокол. Вы как вежливый человек хотели поздороваться, а сказали: «Добрый день, коллеги». Ух ты! Мы-то думали, что интервью у вас берут журналисты, хоть и очень высокопоставленные. А это были ваши коллеги по работе. А работа ваша — управлять Россией. А они, значит, коллеги. То есть если кто-то до сих пор по наивности думал, что это средства массовой информации, то — всё, маски сброшены. Это средства массового управления. Но не огорчайтесь, для подавляющего большинства тайны тут нет и не было. А польза есть: всегда лучше называть вещи своими именами».
Читать «Письма президентам» интересно. Они написаны живо, с иронией и сарказмом. Автор никого не щадит. Ни нынешних руководителей и их подчинённых, ни демократов ельцинской эпохи, ни правых, ни левых. Он рубит правду-матку, говорит прямо и неполиткорректно. Простым людям это нравится, тем, кто обличён властью — вряд ли. Но обличённые терпят (если, конечно, допустить, что о существовании этих писем они знают).
И тут возникает вопрос: а зачем эти письма пишутся и публикуются? Нет, понятно, что автор, кроме исполнения своего гражданского долга (бороться с несправедливостью), нашёл отличную форму для статей; ясно, что газету «Московский комсомолец» во многом читают именно благодаря этим письмам. Но есть ли действительная польза от их писанья и публикованья?
Людей, работающих (или работавших) в стилистически близкой к письмам Минкина манере, в последние два десятилетия можно найти немало. Самый яркий, наверное, Виктор Шендерович и его «Куклы», «Бесплатный сыр», «Плавленый сырок». Та же точечная сатира, та же хроника происходящего в обществе, во власти и с властью. Но больше двух лет назад Шендерович эту хронику писать бросил. Причину он объяснил в интервью редакции журнала «Континент»:
«Плавленый сырок» прекратился, потому что у меня случился кризис жанра. <…> Мои персонажи всё время повторяются, причём самым прискорбным образом: они воруют, убивают, лгут и говорят патриотические пошлости — и ничего пятого, в общем, не делают. А я всякий раз должен был описывать их действия каким-то новым ходом, новой метафорой. У меня кончились метафоры».
Да, «Плавленый сырок» прекратился, и если верить Виктору Шендеровичу, по его авторской воле. Невозможно бесконечно долбиться в запертую дверь. А дверь к власти у нас, кажется, заперта всегда. Ну, почти всегда. При Горбачёве она слегка приоткрылась, и к чему это привело, всем нам памятно. Нынешние руководители ошибку повторять не намерены. Запоры будут удерживать до последнего…
Можно вспомнить серьёзные послания главам Государства Российского. Обращение к Александру II Герцена, обращение Льва Толстого к «Царю и его помощникам»…
Толстого можно и процитировать: «Обращаемся ко всем вам, людям, имеющим власть, от царя, членов государственного совета, министров, до родных — матери, жены, дядей, братьев и сестёр, близких людей царя, могущих влиять на него убеждением. Обращаемся к вам не как к врагам, а как к братьям, неразрывно — хотите ли вы этого или нет — связанным с нами так, что всякие страдания, которые мы несём, отзываются и на вас, и ещё гораздо тяжелее, если вы чувствуете, что могли устранить эти страдания и не сделали этого, — сделайте так, чтобы положение это прекратилось».
Что просит сделать в том обращении Толстой, любой желающий может прочитать. Публицистика Льва Николаевича пока не является библиографической редкостью… «Царь и его помощники» на инициативу Толстого не отозвались. Наоборот, пока он, по своему обыкновению, долго и тщательно обрабатывал текст обращения, его отлучили от церкви, жандармы решали, стоит или не стоит арестовывать графа за его статью «Не убий»…
Лет через семьдесят писатель Солженицын обращался к советским руководителям. Его в итоге арестовали, дали переночевать в Лефортово, а потом отправили вон из родной страны.
Письма и обращения Герцена, Толстого, Солженицына запрещались, их распространение сурово наказывалось. Сегодня не запрещается практически ничего. Пиши, публикуй. Пусть читают. И хорошо: почитают даже самое злое письмо, даже самую колючую критику власти, посжимают кулаки, желваками поиграют, выпустят пар и продолжат идти в заданном направлении. Как говорится, в сторону моря. Или леса.
Март 2011 г.
Конченые отморозки или последние граждане?
В Школе-студии МХАТ состоялась премьера спектакля Кирилла Серебренникова «Отморозки» по произведениям Захара Прилепина. В основу пьесы положен роман «Санькя», хотя главный герой, по ряду причин, носит другое имя — Гриша.
На обсуждении режиссёр сказал, что идея поставить спектакль у него появилась года четыре назад, тогда же им и Прилепиным была написана пьеса. Но затем материал показался ему устаревшим. В последние же год-два, во многом из-за акций «Стратегии 31» на Манежной площади и их разгона, тема внесистемной оппозиции вновь стала актуальной. Репетировали больше полугода, актёры и режиссёр ходили на митинги, чтобы лучше вжиться в образ.
Премьера прошла в рамках зачёта по мастерству актёра студентов третьего курса, но ещё до этого — в середине марта — «Отморозков» показали в Берлине, на фестивале «Территория». Говорят, показали успешно.
Я, надеюсь, неплохо знаю прозу Прилепина, сочувствую многим его героям, особенно тем, что выведены в «Саньке», и на спектакле изо всех сил пытался увидеть этих героев глазами не-читателя Прилепина, не того, кто следит за политическими процессами в нашей стране, а, так сказать, обычного обывателя, для которого беснующиеся на улице пареньки в плохой одежде и тяжёлых ботинках воспринимаются именно как отморозки.
Поначалу происходящее на сцене казалось мне публицистикой. Актёры изображали митинг, демонстрируя отличную физическую форму, прыгали на металлические ограждения, задирали милицию. Из жиденькой толпы выходил то один, то другой подросток или девушка и произносили монолог, как они относятся к такого рода акциям. Одни сочувствовали, другие кляли.
Постепенно стало развиваться действие. Из общей массы «отморозков» выделился главный герой — Гриша Жилин, — и мы увидели, почему он идёт против существующего порядка вещей, чего он хочет.
Впрочем, чего именно он хочет, внятно сказано не было, как нет этого и в романе «Санькя». (Это дало в своё время многим критикам повод назвать роман безыдейным, революционность героя — дебильной.) Но ощущение, что со страной происходит страшное, что она гибнет и её нужно спасать, в спектакле присутствует. Выразить словами, чётко объяснить это ощущение способны немногие (да их и мало кто слушает, ещё меньше понимает), зато относительно большое количество людей мучаются, наблюдая эту гибель.
Но что делать? Немалая часть этих мучающихся пытается спастись поодиночке или вместе с близкими людьми (как один из действующих лиц спектакля — Мерцалов), другая, тоже немалая часть, принимает гибель безропотно (как мать главного героя), и лишь совсем небольшая часть пытается бороться за свою родину. Да, может быть, эта борьба и убога, революционность дебильна, но другого пути им не оставили. Для тех, кто более или менее устроился в современной действительности, эти немногие — отморозки, которых хорошо бы вовсе истребить, для немногих же устроившиеся — враги, которых тоже стоило бы уничтожить. И эта война, то разгораясь, то затухая, скорее всего, будет продолжаться долго. До какого-нибудь взрыва или до окончательной — тихой и почти незаметной — гибели того, что называется Россия.
