Мятежное православие - Андрей Богданов

Училище в Заиконоспасском монастыре, построенное на средства приказа Тайных дел, не было тем крупным образовательным институтом, о котором мечтал Полоцкий. Мало оказалось и желающих поступить в студенты. Кроме Семена Медведева, ставшего старостой училища и любимым учеником Полоцкого, студентов было еще трое: два сына подьячего приказа Тайных дел Федора Казанца (которому поручено было организовать училище) — подьячие Дворцового приказа Семен и Илья, а также певчий с Украины Василий Репский. Подьячие все время обучения получали жалованье в своих приказах, куда после окончания училища и вернулись. Все они не удостоились за свою ученость каких-либо привилегий, но, напротив, отстали от своих коллег по службе. Тогда, как и не раз впоследствии, потребность в высокообразованных администраторах не ощущалась властями.

Неизвестно, что почерпнули для себя в училище Полоцкого другие, но Медведеву оно дало очень много. Он освоил курсы латинского, греческого и польского языков, грамматики, поэтики и риторики, истории, философии и богословия. Неординарные способности ученика, упорство, с которым он осваивал науки, жадность Медведева к новым знаниям, его острый критический ум привлекли Симеона Полоцкого. Обычно холодный и ироничный, трудно сходящийся с людьми царский учитель стал не только профессором, но и другом молодого подьячего. С этой поры до самой кончины старшего просветителя их теплые отношения не прерывались. Полоцкий нашел себе единомышленника.

Занятия в училище окончились зимой 1668 года, и Медведев должен был вновь приступить к работе в приказе, который платил за его обучение. Вероятно, Тайный приказ хотел получить чиновника для тонких дипломатических мероприятий (независимо от Посольского приказа). В то время тайные подьячие часто направлялись в посольства и штабы полководцев, чтобы лично информировать царя о событиях, а кстати, и следить за вельможами… Но Медведев был направлен в посольство с могущественным боярином Афанасием Лаврентьевичем Орди-ным-Нащокиным «для научения» и близко сошелся с этим умным и дальновидным политическим деятелем. Из Курляндии (где планировалось провести несостоявшиеся переговоры с послами Швеции) Нащокин взял Медведева в Андрусово на сложные переговоры с Речью Посполитой об установлении вечного мира между соседними славянскими государствами (вечный мир в 1686 году удалось заключить В.В. Голицыну). Выдвинувшийся на административном поприще, Нащокин выделялся среди коллег творческим, смелым и строго логичным мышлением, склонностью не столько следовать обстоятельствам или инструкциям, сколько подчинять свою деятельность теоретической концепции{95}. И он, как и Симеон Полоцкий, особо выделил в своем окружении Медведева. Именно ему он поручил доставить царю Алексею Михайловичу отчет о дипломатических переговорах. С этим посланием Медведев в декабре 1668 года прибыл в Москву, где над его новым покровителем и наставником уже сгущались тучи.

Пламя придворной борьбы не сразу опалило Медведева: оно еще разгоралось во дворце, подспудно сжигая карьеры и репутации крупных политических деятелей. Семен Агафонникович получил даже двухрублевую прибавку к окладу на 1669 год, отслужил в приказе в 1670 году, а затем… оказался вдруг в далеком монастыре на южном рубеже, где бушевала необъявленная и непрекращающаяся война со Степью. Бегство Медведева из Москвы совпало с отставкой и пострижением в монахи Ордина-Нащокина. В те времена падение патрона еще не производило тех опустошений, к которым Россия будет приучена впоследствии: смена правителей крайне редко касалась подьячих, да и дьяков. Нам остается подозревать особо доверительные отношения между государственным деятелем и молодым ученым подьячим, настолько близкие, что Медведеву пришлось спешно проститься с административной карьерой и сделать все, чтобы в Москве забыли о его существовании. Забыли все, кроме Симеона Полоцкого, не только не отвернувшегося от своего ученика, но и поддерживавшего Семена книгами и советами.

Переписка с Полоцким на многие годы стала главной связью Медведева со столицей, с внешним миром. Его опубликованные письма, даже без ответов Полоцкого (не жалевшего на них времени), составляют целый том{96}. Медведев, между прочим, старался узнать монашеское имя и место пребывания Ордина-На-щокина, но установить с ним связь ему, по-видимому, не удалось. Беглец из столицы жил в Путивльской Молчинской пустыни, добывая себе пропитание трудом монастырского садовника и письмоводителя, но не принимая монашеского обета, к чему упорно и последовательно склонял ученика Полоцкий.

Расхваливая монашескую жизнь с разных сторон, Симеон, между прочим, настойчиво подчеркивал, что лишь монах может полностью и серьезно отдаться науке и литературе. Мирская суета и особенно семейная жизнь этим занятиям противопоказаны. «Не будет мощно с книгами сидети. Удалит от них жена, удалят и дети, — писал наставник Медведева. — Ей, неудобно книги довольно читати и хотения жены в доме исполняти». Действительно, в то время монашеский клобук был почти непременным признаком профессионального литератора. Но Семен Агафонникович, как он не раз писал учителю, не чувствовал призвания к монашеству, не был готов к жертвам, связанным с принятием пострига (характерно, что он принципиально отвергал мысль о возможном нарушении обета, позволившем некоторым его коллегам-литераторам сочетать монастырь с собственным домом в городе, даже с незаконной женой и детьми). Переписка Медведева с Полоцким говорит о жестокой внутренней борьбе, о неспособности начинающего писателя принять решение половиной души, стать на определенный путь до тех пор, пока верность этого пути не полностью принята умом и сердцем. Четыре года Семен Агафонникович Медведев жил в монастыре бельцом, далеко от друзей и библиотек, получая нужные ему книги с оказией. Только в конце 1674 — начале 1675 года он принял постриг под именем Сильвестра и смог перебраться в Курский Богородицкий монастырь — ближе к своим друзьям, ближе к книгам. Близилось и время окончания негласной ссылки Медведева. Мы не знаем и, вероятно, никогда не узнаем, какие дела связывали Медведева с А.Л. Ординым-Нащокиным, но вернуться в Москву он смог только после падения правительства А.С. Матвеева. Нащокин, подавший взошедшему на престол царю Федору Алексеевичу две записки о своей государственной деятельности, был прощен. Некоторые вопросы царь захотел выяснить у Медведева, весной 1677 года приехавшего в столицу и временно остановившегося у Симеона Полоцкого в Заиконоспасском монастыре. Беседа царя с Сильвестром состоялась в келье Полоцкого 17 июля. В письме к другу Медведев отозвался о ней очень осторожно: царь, по его словам, «меня о моем пострижении, и чего ради не захотел на Москве жить, сам расспрашивал милостиво; и, выслушав мой ответ, благоволил не единократно приказать мне жить на Москве и перед иными милостью пожаловал — приказал дать мне лучшую после отца Симеона келью». Затруднения Медведева были, таким образом, разрешены, и он смог свободно предаться любимым ученым трудам.

Работая в богатой библиотеке Симеона Полоцкого, Сильвестр много читал (оставляя на книгах пометы и замечания), перевел немало сочинений своего учителя с латинского и польского языков, готовил к печати его труды, вел обширную переписку. Книгоиздание было важным пунктом просветительской программы Полоцкого и Медведева. Именно печатная книга должна была, по их мнению, дополнить деятельность московского университета (который предполагалось организовать), создать необходимый научный и культурный фон, нести «свет науки совершенной» в массы. Государева Печатного двора, находившегося под неусыпным контролем патриарха Иоакима, было, по их мнению, недостаточно для обеспечения государства нужными книгами. К приезду Медведева в Москву Полоцкому удалось добиться согласия царя на создание особой, Верхней (то есть дворцовой), типографии, не подотчетной церковным властям{97}.

Типография создавалась как крупное предприятие, оснащенное шестью станами высокой печати (на Печатном дворе их было 12), новейшим станом для выпуска офортов с медных матриц (отсутствовавшем на Печатном дворе до начала XVIII века), с большим штатом печатников, должностями редактора, администратора, с особым приказом Верхней типографии. Развернуть ее работу оказалось непросто. Мало было преодолеть бешеное сопротивление «мудроборцев» во главе с патриархом Иоакимом, который даже проклял оптом все выходящие «без благословения» книги. Мало было привлечь к сотрудничеству выдающихся художников, таких, как Симон Ушаков, гравированные картинки и заставки которых не только украшали книги, но и продавались отдельно, принося типографии хорошую прибыль. Сами издатели должны были приобрести профессиональную квалификацию, на практике овладеть секретами и тонкостями издательского дела.