Тайны старой аптеки (СИ) - Торин Владимир

Впереди забрезжил робкий свет, до его слуха донесся голос — то ли внизу был еще кто-то, то ли Хороший сын говорил сам с собой.

Лестница закончилась и привела Джеймса в небольшой выложенный каменными плитами подземный зал со сводчатыми потолками.

«Что ж, вот и семейный склеп Лемони…»

Пахло здесь чем-то травянистым, как в одной из аптечных банок с лекарственными листьями, и с тем ощущалось что-то горько-приторное. У входа стояла лампа с витой ножкой в виде змеи; в ее раскрытой пасти горел исходящий зелеными искорками огонь, — видимо, Хороший сын зажег ее походя. Самого его видно не было.

Дрожащий свет падал на стены с прямоугольными мраморными табличками, на которых стояли имена и даты. Но не они заставили Джеймса содрогнуться. В центре склепа стоял мраморный постамент, на котором лежал безголовый скелет в зеленом, расшитом золотыми листьями и цветами камзоле. Прадедушка…

«Он вот-вот шевельнется! Поднимется и набросится на меня! В “Ужасах-за-пенни” все так бы и произошло…»

Но скелет и не думал шевелиться — кажется, все его земные дела, включая изгнание незваных гостей из места упокоения, остались в прошлом. Прадедушка не проявлял признаков жизни, и Джеймс осторожно подошел.

Основатель рода Лемони пребывал в величественной позе, правда всю величественность сводили на нет пыль и паутина. Кисти его рук покоились на груди — желтоватые фаланги были сплошь увиты перстнями с изумрудами. Сбоку на постаменте лежала трость-змея, а у бедра на деревянной подставке — большая бутылка, в которой хранилась модель корабля. Джеймс провел пальцем по пыльному шильдику на бутылке и прочитал: «Таблеринн».

— Именно на нем ты когда-то и прибыл в Габен, — беззвучно прошептал Джеймс. — Интересно, что стало с твоим кораблем…

Скелет не ответил — да даже захоти он это сделать, ему не было чем, учитывая, что череп сейчас стоял в шкафу наверху.

«Тебе так и не удалось добыть бессмертие, — подумал Джеймс, глядя на скелет прадедушки. — Даже такой гений, как ты, не сумел. И вот ты лежишь здесь, превратился в груду костей, покрылся пылью и паутиной…»

Джеймс обратил внимание, что пыль была не везде. На груди, под сложенными руками, она отсутствовала, при этом одна из пуговиц камзола была расстегнута. В первый миг Джеймс удивился, но затем его посетила догадка:

«Видимо, пуговицу расстегнул Хороший сын. Должно быть, под камзолом внутренний карман, в котором хранились очки. Может, они все еще там?»

Джеймс потянулся к груди мертвеца, коснулся края камзола, но сунуть руку под него не успел.

— Проклятье! — раздалось неподалеку.

Подняв голову, Джеймс увидел арку в дальнем конце склепа. В помещении за ней блуждало пятно света — Хороший сын там что-то искал, и Джеймс догадывался, что именно.

Подкравшись к арке, Джеймс взялся за ее край и заглянул в проем. Второе помещение было меньше первого, но при этом показалось ему намного более жутким.

Лаборатория прадедушки во многом походила на провизорскую наверху: здесь также стояли столы, загроможденные банками различных форм и бронзовыми аптечными механизмами. Но в отличие от места, где Лемюэль готовил свои лекарства, в лаборатории ощущалось нечто по-настоящему злодейское. Здесь был хирургический стол с какими-то останками — лежавшее на нем существо даже издали не походило на человека: вытянутое тело напоминало большого червя, свисали и стелились по полу длинные щупальца с присосками, разверстая пасть полнилась клыками, незряче уставились в пустоту три глаза! На монстре, судя по всему, проводили какие-то эксперименты — он был весь иссечен надрезами, из некоторых торчали трубки, подведенные к развешанным над столом банками.

Впрочем, и помимо монстра, в лаборатории хватало жути — ее сердцем была громадная чугунная печь, к которой вели изломанные ржавые трубы, у заслонки лежала груда костей — хотелось думать, что не человеческих. Помимо этого, вдоль стен выстроились большие цилиндрические аквариумы, наполненные густой зеленой жижей. В чудовищном смешении труб примостился шкаф с табличкой: «Недуги»; его полки были заставлены толстыми книгами в стеклянных футлярах.

«Прописи прадедушки?! Это они?!»

Больше всего на свете Джеймс хотел сейчас изучить этот шкаф, но понимал, что вряд ли ему кто-то бы это позволил.

Хороший сын бродил среди столов, перерывая то, что на них лежало, и вздымая в воздух тучи пыли.

— Где же оно? — бормотал он. — Куда ты его спрятал?

Джеймс усмехнулся: Темный Попутчик аптекаря так и не понял, что его провели, и что никакого лекарства нет и в помине.

Руки Джеймса что-то коснулось — он скосил глаза — на его пальцах сидела длинная уродливая сороконожка. Он вскрикнул и тряхнул рукой, сбрасывая ее. Чем себя и выдал.

Хороший сын обернулся, его лицо исказилось в звериной гримасе ярости.

— Гадкий проныра! — рявкнул он и, высоко подняв лампу, двинулся к Джеймсу. — Следишь за мной?!

Вот и настал тот момент, которого Джеймс боялся больше всего. Он вдруг почувствовал, что не справится. На что рассчитывал Лемюэль? Что все пройдет гладко? Что теперь Джеймс — какой-то опытный победитель злодеев? Нет, сейчас он ощущал, что весь план рухнул в одночасье — его заметили! Подкрасться не удалось…

— Не подходите! — воскликнул Джеймс. — Я знаю, кто вы!

— Конечно, знаешь. Я Лемюэль Лемони.

— Нет, вы — Хороший сын.

Хороший сын остановился и расхохотался. Эхо от его смеха прошло по подземелью гулким рокотом.

— Какое глупое прозвище!

Смех стих, а эхо все еще звучало под низкими сводами.

— Где лекарство? — спросил Хороший сын. — Говори!

— Какое лекарство?

— Что он задумал? Я обыскал всю лабораторию. Ничто не указывает на то, что здесь готовили лекарство.

— Я вас не понимаю. Я просто не мог заснуть, спустился в аптеку за снотворным и увидел потайной ход. Мне стало любопытно.

— Ты лжешь, — прошипел Хороший сын. — Я знаю, что он тебе все рассказал. Ты должен был спуститься сюда и достать лекарство, когда оно будет готово, если он вдруг сам скоропостижно захлебнется кровью.

Джеймс сжал кулаки и бросил с вызовом:

— Я знаю, что вы пытались сделать с Лемюэлем!

— Он убил отца. Все эти годы я терпел этого неудачника и надеялся вернуть отца. Но теперь это утратило смысл… Я разделаюсь с ним! Ему недолго осталось…

— Но ведь, если вам удастся, вас тоже не станет.

Хороший сын поставил лампу на ближайший стол и, достав из кармана лимонную пастилку, сунул ее в рот.

— Думаешь меня это заботит? — спросил он, чавкая пастилкой. — Этот мерзавец не должен уйти от расплаты. Отец любил его, доверял ему, а он его предал! А потом безжалостно скормил его гремлинам! Я исчезну — ну и пусть. Главное, чтобы он получил по заслугам!

— Лазарус сказал, что его подставили. Лемюэль не виноват. Им манипулировали.

— Неужели? И что, он выслушал отца? Позволил ему все объяснить? Нет, дорогой кузен, ты не знаешь Плохого сына, как знаю его я. Он прекрасно осознавал, что делает. Плохой сын мечтал избавиться от отца, мечтал заполучить семейную аптеку. Но что важнее — он мечтал самолично завладеть знаниями, которые таит в себе «Горькая пилюля».

— Это ложь!

— Ложь? Ты здесь меньше недели, Джеймс, но даже за такое короткое время успел поддаться его интригам. Но есть непреложная истина, которую нельзя отрицать: хороший сын ни за что не убил бы своего отца.

— Даже если считал бы отца монстром?

— Монстр… — последовал горький ответ. — Монструозность не появляется из ниоткуда и не исчезает в никуда. Она живет в уме, стучит в груди, течет в крови. И передается следующим поколениям. Как форма носа или цвет глаз. Монстры порождают еще худших монстров. Это наследственное. И от этого нет лекарств.

Джеймс не стал спорить.

— Как вы нашли это место?

— О, мне подсказали, где оно и как сюда попасть.

— Кто подсказал?

— Неверный вопрос. Верный — зачем.

— Зачем?

— Рад, что ты спросил, — осклабился Хороший сын. — Понимаешь ли, дело в справедливости. Плохой сын не просто предал отца — а еще и расхаживал повсюду со своим гадким самодовольством. Он убрал отца в ящик подальше с глаз и забыл о нем. После того, что сделал Плохой сын, он должен был страдать, его должны были мучить кошмары, любой на его месте свел бы счеты с жизнью, но только не этот ханжа. Он продолжал жить, как будто ничего не случилось. И что самое отвратительное… была она.