Цели и средства - Gamma

Все, что было на маленьком подносе, он съел прежде, чем наполнилась ванна, потом лежал в теплой воде, сытый, осоловевший.

— Патлы состригу, – предупредила Раковская. – Ни отмыть, ни расчесать… Где тебя носила нелегкая? Фу, гадость какая… Ты что, сбежал из этой вашей… как ее? Каталажки магической?

Он промолчал. Она щелкала ножницами и жужжала машинкой.

— Бриться будем? Могу побрить опасной бритвой, но это шоу стоит полтинник.

Он пощупал подбородок и качнул головой.

— Ладно, я просто подстригу. Не дергайся… Готово.

Она хлопнула дверью, окликнула кого‑то там, потом вернулась.

— Вылезай, а то уснешь там. Голова не кружится? Не упадешь? Держи полотенце.

Голова не кружилась, а вот спина болела все сильнее, хотя он думал, после ванны будет полегче. С трудом оделся в маггловские шмотки, что принесла Раковская, выбрался в коридор. Куда дальше? К счастью, недалеко – комнатушка с парой кресел и кушеткой, видимо, «парикмахерская». Он с облегчением опустился на кушетку.

— Извини, все спальни заняты – аншлаг сегодня. Поспишь тут, а днем разберемся. Тряпки твои я сожгла, карманы почистила. Вот, держи.

Медальон лег в ладонь, а он уже успел обмереть на секунду.

— Надеюсь, – усмехнулась бандерша, – мне ничего не будет за то, что я к нему прикоснулась.

Он вытащил из медальона фотографию, затолкал в карман джинсов и вложил тяжелый кругляш ей в руку.

— Чего ты? – она нахмурилась.

Тут уже мотанием головой не отделаешься. Он постарался шептать как можно внятнее:

— Мне нужно… – зелье, какое к троллям зелье, – лекарство, спина болит. Мне нужно будет много всего… – палка, жилье, хотя бы на первое время…

Он вдруг понял, что она боится. И правильно делает, вообще‑то.

— Бери, это мое. Искать не будут.

Хорошая, недешевая штука, хоть и новодел, черненое серебро, даже в маггловский ломбард можно сдать спокойно, а если добраться до Косой аллеи, там дадут полную цену. Медальон с секретом, уменьшающие и защитные чары, правда, не очень вместительный, но флакон зелья влезал. Нет, это не Косая аллея, как‑то по–другому…

— Кривая липа – там дороже продашь.

Раковская стиснула губы в жесткую складку.

— Не серди меня, kochanie. Забери свою цацку и спать ложись, днем поговорим. Или спина болит сильно?

Терпимо. Но спать он не хочет, он спал слишком долго.

— Ладно, подожди, я сейчас…

Медальон он тоже сунул в карман и осторожно вытянулся на кушетке – так вроде бы полегче. Раковская вернулась, позвякала склянками, сунула ко рту ладонь с пилюлькой – дрянь небось маггловская первостатейная, но лучше, чем ничего.

— Давай разотру спину, до завтра дотянешь.

Он лежал ничком, кожу жгло, но боль утихала, и он подумал, что метку надо хотя бы прижечь, чтоб в глаза не бросалась, хотя кто ее здесь увидит… Вспомнил, спросил:

— Ты говорила – приходили к тебе?

— Да, еще летом, ваши и эти…

— Авроры, – подсказал он.

— Точно. До осени засада сидела. Девчонок напугали. Про тебя не спрашивали.

Вот и славно. Выжечь метку можно проклятым огнем, но это не получится, пока палочки не будет.

— Яцек… палочку купить.

— Яцека еще осенью взяли, – вздохнула Раковская. – Ты ж сам говорил, он за все денежное берется, вот и добрался. А в лавке дамочка сидит, которая новую палочку продает только после предъявления обломков старой. Флорика жаловалась…

Она осеклась.

— Слушай, как же я сразу не додумалась! Вот туда я тебя и отправлю. Там безопасно и вопросов не задают.

Другой бордель? Не все ли равно.

— Я завтра Джордже позвоню, к нему на неделе наверняка парнишки от Флорики зайдут.

М–мерлиновы панталоны, мужской бордель?!

— А пока здесь побудешь, заодно спину подлечишь. Все, kochanie, ты как хочешь, а я спать. Туалет вон там, дверь запру снаружи. Не шуми.

Она уже была на пороге, когда он окликнул:

— Как там у нас? В Англии.

Она пожала плечами – силуэт на фоне тусклого света из коридора.

— Мало что знаю. Хорошие парни победили, ваших кого убили, кого посадили. Этого… кого нельзя называть – грохнули.

— Про Малфоев слышала что‑нибудь?

Она помотала головой.

— А… Поттер?

— Это герой который? Победитель? Слышала, да. Он приезжал вроде, то ли на открытие, то ли на празднование – я не знаю, не помню. Говорили что‑то под Кривой липой и у Джордже.

— Он… жив?

— Ну да, – удивилась Раковская. – Он же победил. Все, отстань, у меня будут жуткие мешки под глазами, и я распугаю гостей. Днем поговорим.

Щелкнул замок.

Он нащупал фотографию в кармане. Собрался, сосредоточился, засветил слабый – только чтоб немного видно было – бледно–желтый огонек в ладони.

— Он жив, – даже не прошептал, а прошипел. – Я не знаю как, но он жив. Значит, все правильно, да? Значит, теперь все будет хорошо?

Она молчала, как и всегда, но обернулась и посмотрела через плечо. Да, конечно, теперь все будет хорошо. Спасибо тебе.

Бурно отметив день рождения брата, Рон ухитрился‑таки вспомнить о делах и с утра аппарировал в Бухарест. Гарри решил использовать время с толком и отправился к Чарли.

В комнате едва хватало места двум койкам, шкафу и этажерке, заставленной книгами. Чарли взмахнул палочкой – ворох одежды с кровати послушно убрался в шкаф.

— Садись, Гарри. Спрашивай, чего хотел.

Гарри сел. Жилище Чарли было уютным, несмотря на бардак и тесноту, и он сейчас понял, что комната напоминает ему Нору.

— Я хотел спросить о профессоре Смите.

— Об Эване? Спрашивай. Увидишь его, кстати, – дай пинка. Забыл нас совсем, пишет только Корнелиу.

Гарри кивнул, отметил имя – надо будет спросить потом.

— Ты хорошо его знаешь, Чарли?

— Хорошо? Да я с ним жил шесть лет в этой самой комнате! Тут рефераты кипами лежали, пока он не свалил в Англию.

— Шесть лет?

— Ну да. Как он тут появился, его ко мне и приткнули. Сам видишь, у нас тут не особняки. Еще раньше мы втроем жили, этажерки не было, как раз третья койка влезала. – Чарли ткнул в одну из фотографий на стене: – Камил и Джек, отличные ребята. Камила потом валлийцы сманили, а Джека Mama… Тодорова выгнала. За дело, честно говоря, но все равно жаль. Потом Эван, когда обжился, койку выбросил и книг натаскал. Словари, справочники, потом учебники – это когда его к ребятам пристроили… Так что ты спросить‑то хотел?

Больше всего Гарри хотел рассказать честно о подозрениях и предчувствиях, но сделать это было совершенно невозможно. Паранойя, пусть даже и героя войны, – плохой аргумент против шестилетней дружбы.

— Ты не знаешь, чем он раньше занимался? Он хорошо преподает, его Макгонагалл хвалит.

— Еще бы, – фыркнул Чарли. – После местных ученичков Хогвартс просто институт благородных девиц. А в зельях он шарит получше Дрэджеску. Но чем он раньше занимался, я понятия не имею. Здесь не расспрашивают, а Эван не из разговорчивых.