Застольные беседы - Плутарх

но не все во всех богах. Но удивляет меня, что Ламприй не упомянул в о дельфийском предании, касающемся Муз. Дельфийцы не считают Муз эпонимами звуков и струн, а говорят, что весь космос разделен на три части[1039], и первая из них принадлежит неподвижным звездам, вторая планетам, последняя всему, что находится под Луной. Расположены эти части в гармоническом соотношении[1040] между собой, и каждой придана хранительницей одна из Муз — первой υ̉πάτη[1041] «Верхняя», последней Νεάτη «Крайняя» и находящейся между ними Μέση «Средняя»: она соединяет и, насколько это осуществимо, согласует смертное с божественным и земное с небесным; на такое же соотношение между Мойрами скрыто указывает Платон[1042], давая им имена 'Άτροπος «Неотвратимая», Κλωθώ «Пряха» и Λάχεσις «Распределительница»; ибо управлять обращением восьми сфер он поручил не Музам, а равночисленным Сиренам».

5. На эту речь откликнулся перипатетик Менефил. «Мнение дельфийцев не лишено убедительности. Но Платон вызывает недоумение, приписывая участие в вечных и божественных обращениях космических сфер не Музам, а Сиренам, демонам недобрым и отнюдь не дружественным человеку, а Муз или вовсе устраняет, или вводит под именем Мойр и называет дочерями Ананки. Ведь 'Ανάγκη «Необходимость» чужда Музам, а дружественна им Πειθώ «Убедительность», которая гораздо более, чем Эмпедоклова Харита,[1043]

неизбывной страшится Ананки».

6. «Ты прав, — сказал Аммоний, — если говорить только о той Ананке, которая заставляет нас делать что-либо против нашей воли. Но Ананка, находящаяся среди богов, не является неизбывной, враждебной убеждению[1044] и насильственной, кроме как по отношению к злым. Так, для лучших граждан наилучшее для государства не потому является непреложным и нерушимым законом, что нарушить его им запрещено, а потому, что они этого не хотят. Не имеет разумного основания страх перед гомеровскими Сиренами[1045], о которых говорит Платон в своем иносказании: здесь песенная сила[1046] Сирен знаменует не гибель человека, а пробуждение в уходящих отсель и блуждающих после кончины душах любви к небесному и божественному и забвение смертного: очарованные пением, они радостно влекутся к нему и следуют за ним. А к нам сюда доносится в словах только слабый отголосок той музыки и напоминает нашим душам о том, что было ранее. Но уши у большинства залеплены и замкнуты — не воском, а плотскими преградами и переживаниями. И только ту душу, которая благодаря природной одаренности воспринимает и вспоминает эту музыку, охватывает чувство, не отличающееся от исступленной любви, и она страстно желает, но не может уйти, освободившись от тела. Не во всем я могу с Платоном согласиться; но думаю, что, называя оси космических сфер веретенами и прялками, а звезды втулками, он столь же образно назвал Муз Сиренами как «вещающих» — ε'ίρουσαι — божественное о царстве Аида:[1047] соответственно с тем, что у Софокла[1048] Одиссей говорит о своем посещении Сирен:

Сирены, дщери Форка[1049], мне поведалиЗакон Аида.

Восемь Муз[1050] участвуют в обращении восьми космических сфер, а одна получила в удел земное местопребывание. И те восемь, ведающие обращением сфер, определяют движение блуждающих звезд по отношению их друг к другу и к неподвижным звездам и поддерживают их гармонию: а одна, соблюдающая и обходящая пространство между землей и луной, словом и напевом внушает смертным столько прелести, ритмов и гармонии[1051], сколько восчувствовать и воспринять способна их природа, сообщая им содействующую гражданственности и общественности убедительность, смиряющую и зачаровывающую всякое смятение, как бы выводящую из бездорожья на правый путь.

А кого не полюбит Зевс, —Тот безумствует пред голосом Пиерид, —говорит Пиндар».[1052]

7. Заключив речь по своему обыкновению еще и стихом Ксенофана[1053]

Слово мое да пребудет для вас подобием правды,

Аммоний призвал всех желающих высказать свое мнение. После некоторого молчания я сказал, что как сам Платон пытается, прослеживая имена богов, раскрыть их силу[1054], так и мы должны поставить во главе небесных явлений — ου̉ράνια — одну из Муз, Уранию. И естественно предположить, что управление ими не должно быть разнообразным и сложным, ибо в их основе лежит единая и простая природа. А где возможны многие и различные нарушения гармонии и отступления от ритма, там необходимо разместить остальных восемь Муз, каждая из которых исправляет определенный вид ошибок против порядка и гармонии. И так как все в жизни относится либо к серьезному делу, либо к игре, а то и другое требует меры и гармоничности, то наши серьезные дела направлять и упорядочивать должны будут, думается, Каллиопа, и Клио, и Талия, наставница в познании и созерцании божественного, а остальные Музы — следить за тем, чтобы все связанное с игрой и наслаждением не переходило, по нашей слабости, в животную распущенность, а сопровождалось и сдерживалось пляской, пением и хореей, подчиненной ритму и гармонии, благопристойно и чинно сочетаясь с разумом. Платон усматривает в каждом нашем действии два начала:[1055] врожденное стремление к наслаждению и приобретаемое извне суждение, зовущее к добру; первое он иногда называет страстью (πάθος), второе разумом (λόγος); и каждое из них в свою очередь имеет свои подразделения. И вот, я нахожу, что как то, так и другое начало требует важного и поистине божественного руководства. Так, разумное начало содержит в себе государственную или царственную разновидность[1056], которую, согласно Гесиоду[1057], возглавляет Каллиопа; стремлению к гражданским почестям покровительствует и поспешествует Клио[1058]; Полимния — покровительница познавательных стремлений и памятливой способности души, вследствие чего сикионцы называют одну из трех Муз Полиматией; Евтерпе каждый отдаст исследование истин о природе, ибо нет более чистых и более отрадных наслаждений (τέρφεις), чем такое исследование. Переходя к рассмотрению врожденного человеку стремления к еде и питью, можно сказать, что его преобразует из животного позыва в любовь к дружескому застолью Муза по имени Талия, вследствие чего мы и пользуемся словом θαλιάζειν «пировать», говоря о дружеском и веселом времяпрепровождении за вином, но отнюдь не о бесчинном пьянстве. Любовному общению сопутствует Эрато, которая, внося разумную сдержанность, устраняет всякое неистовое исступление и приводит к дружбе и доверию, а не к унизительному бесчинству. Наслаждения же, доставляемые слухом и зрением, отнести ли их к области разума или страсти, или они причастны и к той и к другой, упорядочивают остальные две Музы, Мельпомена и Терпсихора, благодаря которым и мелос и хорея, отрешаясь от колдовских чар, остаются чистым наслаждением.

Вопрос XV

Троякое содержание пляски: движение, образ, показание; пояснение этих обозначений; что общего между поэзией и орхестикой[1059]

Участники беседы: Τрасибул, Аммоний

1. После этого приступили к присуждению наград мальчикам — победителям в плясовом состязании[1060]. Судьями были избраны учитель гимнастики Мениск и мой брат Ламприй, который сам превосходно плясал пирриху[1061], а тогда еще, когда посещал палестру, выделялся грациозностью изо всех своих сверстников. Многие плясуны выступали с большим усердием, чем искусством, но двое показали заслуживающее одобрения мастерство и музыкальность, и их просили повторить движение за движением (φορὰν παρὰ φοράν). Тут Трасибул задал вопрос, что означает термин φορά, и это дало повод Аммонию подробно рассказать вообще о частях пляски.

2. «Их, — сказал он, — три — φορά «движение», σχη̃μα «образ» ὸει̃ξις «показание» Пляска так же состоит из движений и положений (αχήσεις), как мелодия из звуков и пауз: остановки образуют границы между различными движениями. Итак, φοραί — название движений, а σχήματα — название образов или положений тела, которыми заканчиваются движения и которыми живописуется образ Аполлона, или Пана, или какой-нибудь вакханки. Третья составная часть пляски, ὸει̃ξις, это не подражание, а истинный показ того, что этой ὸει̃ξις изображается в действии. Подобно тому как поэты, когда им надо только обозначить нечто, пользуются собственными именами, называя Ахилла, Одиссея, землю, небо так же, как называют их в народе, но когда хотят дать наглядное живое представление, то прибегают к словотворчеству, звукоподражанию и метафорам, употребляя, например, такие слова, как κελαρύζειν «журчать» или καχλάζειν «бурлить» о струящихся потоках, или о летящих копьях — «насытиться алчные телом»[1062], или об упорной битве, исход которой не определился:

Равное битва — глава к голове — являла упорство;[1063]

широко пользуются словосложением как выразительным средством, например Еврипид:[1064]