Старики и бледный Блупер - Хэсфорд Густав

Вьетконговская школа – просторное строение, сложено из желтых кирпичей кустарного производства и похоже на виллу из тех, что украшают солнечные курорты в таитянском раю. Крыша из красной черепицы. Сбоку от школы – маленький дворик, где под полотняными тентами сиживали, бывало, французские колониальные чиновники, попивая изысканные напитки и обмениваясь шуточками.

А сейчас в этом дворике полным-полно смеющихся детей, которые рассаживаются по местам на тростниковых циновках, разворачивая и укладывая их в идеально ровные ряды по длине чисто выметенной классной площадки. Классная площадка обращена к стене, покрытой пурпурной бугенвиллией, кокосовая пальма укрывает ее от солнца.

Мы с Кье Чи Сонг кладем кирпичи. Сонг – учительница-вьетконговка, определенная в деревню Хоабинь, вьетконговскую деревню, расположенную где-то к западу от Кхесани, у лаосской границы. Мы с Сонг поднялись сегодня на рассвете, чтобы заделать здоровенную дыру, которую артиллерийский снаряд прогрыз в невысокой беленой стене, окружающей дворик.

Пушки противника в Рокпайле и Кэмп-Кэрролле сноровисто выполняют свои огневые задачи по двадцать четыре часа в сутки. По три-четыре раза в неделю тяжелые снаряды пролетают над нашей деревней, направляясь к вьетконговским позициям, выявленным передовыми наблюдателями, самолетами целеуказания "Бэрд Дог" или разведгруппами. Из сотни снарядов один не разрывается. Из пятидесяти снарядов – один недолет. Иногда недолеты убивают вьетнамских мирных жителей в оккупированных районах. Иногда недолеты падают на позиции противника и убивают американских морпехов. А вот этот недолет выгрыз кусок в нашей стене.

Сонг стоит по ту сторону стены и перемешивает цемент, пока я возвращаю к жизни очередной разбитый кирпич. Кирпич тяжелый, красный изнутри и еще хранит ночную прохладу. Он и раньше уже ломался, и перекрашивали его не раз.

Размазав слой цемента, Сонг откладывает деревянный мастерок и помогает мне уложить на место кирпич. Сонг старается работать так, чтобы ни капли цемента не попало ей на платье. На ней черный шелковый аодай, на котором она собственноручно вышила большие желтые хризантемы. У Сонг угольно-черные глаза, высокие скулы, темные ресницы, безупречно белые зубы и блестящие черные волосы. Волосы свисают вдоль спины до самой талии.

Сонг глядит на меня и улыбается. "Баочи, брат мой, ты чинишь эту стену без революционного энтузиазма".

Пожимаю плечами: "Спал плохо".

– Баочи, мне кажется, ты очень сильно скучаешь по родной своей деревне, по Алабаме.

Я поднимаю очередной кирпич. "Да", – говорю. Не будешь же рассказывать красивой женщине о том, что не спится тебе потому, что до сих пор иногда проносит как из пулемета, хоть ты и в плену уж больше года, и вьетконговской хавки потребил с избытком. "Иногда я не могу заснуть. И сижу всю ночь у реки, и думаю о своих родных".

– А ты будешь снова воевать, вместе с Черными Винтовками?

Я пошлепываю по кирпичу, пока он не садится плотно на место. "Я не смогу воевать с народом. Больше не смогу". Вру. "Эта деревня теперь – дом мой".

Сонг улыбается. "Будешь сегодня учеником-гигантом?"

– Да, сестра моя.

Я перескакиваю через стену, и мы с Сонг идем к ученикам во дворе. Дети уже все на своих местах, расселись по циновкам, болтают и играют. Когда мы с Сонг выходим из школы со стопками книг, детишки перестают возиться и хихикать, и усаживаются строго и молча, как солдаты.

Сонг с Ле Тхи, любимой ученицей, раздают книжки, а я тем временем иду обратно в школу за тетрадками и карандашами, запрятанными в стене. Высоко на стене висят фотография Хо Ши Мина в рамочке и флаг. Флаг наполовину красный, наполовину голубой, с большой желтой звездой посередине.

Я раздаю тетрадки и карандаши ученикам, и вдруг одна из девчушек начинает плакать, уставившись на меня с ужасом в глазах. Девчушка бежит к Сонг за защитой. Сонг обнимает девчушку, вытирает слезки, целует.

Эта девчушка только что появилась в школе, очередная беженка из оккупированных районов. Во Вьетнаме матери говорят своим детям: "Веди себя хорошо, а то Черные Винтовки заберут". Черные Винтовки – это морпехи, длинноносые белокожие иностранцы – такие, как я.

Сонг успокоила девчушку, о чем-то нежно с ней поговорив, и она усаживается на место, но продолжает на меня поглядывать, с грустью в глазах, молча. Хочется скорчить ей рожицу и попытаться рассмешить, но, боюсь, напугаю.

Сонг обращается к классу по-английски: "Это человек – наш друг. Помните? Его зовут Баочи. Как он сюда попал? Кто-нибудь знает?"

Мальчишка поднимает руку. Вечно улыбается, первый клоун в классе. Голова его чисто выбрита, лишь маленькая челочка оставлена. В поднятой руке он держит алюминиевый самолетик, "МИГ" с красными звездами на крыльях.

– Да, Тран, – говорит Сонг.

Тран отвечает не Сонг, но оборачивается и исполняет очередной номер перед классом. "Баочи приказывает нам говорить на английском языке больших американских штатов". Расплывается в улыбке перед своей персональной и самой благодарной публикой.

Сонг, улыбаясь, кивает: "Баочи помогает нам хорошо говорить по-английски".

Сонг поднимает руку, и весь класс дружно повторяет за ней: "Баочи помогает нам хорошо говорить по-английски".

Сонг говорит: "В нашей стране людей с золотистой кожей живут двадцать миллионов вьетнамцев. Десять процентов погибли, сражаясь за свободу. Два миллиона наших родных и соседей убиты. В Соединенных Штатах живут двести миллионов американцев. Если смелые бойцы сил освобождения убьют десять процентов американцев, сколько американцев погибнет?"

Девчушка с косичками поднимает руку. У девчушки пухленькие щечки, и не хватает двух молочных зубов.

Сонг говорит: "Да, Ле Тхи. Знаешь ответ?"

Ле Тхи краснеет. "Погибнет двадцать миллионов американцев". Потом добавляет по-вьетнамски: "Я горжусь нашим народом".

Сонг говорит: "Спасибо, Ле Тхи. Дальше: было сражение, и доблестные бойцы Фронта разбили американских империалистов и пехотинцев их наемной марионеточной армии. Было убито восемьсот противников. Одна четвертая убитых противников были пехотинцами наемной марионеточной армии, а остальные – американскими империалистами. Сколько американских империалистов было убито в сражении?"

Одна рука поднимается вверх.

Сонг говорит: "Ле Тхи".

Ле Тхи говорит: "Было убито шестьсот империалистов".

Сонг смеется: "А ты сегодня просто молодец, Ле Тхи".

Ле Тхи хихикает. Краснея, говорит: "Да, молодец".

После урока Сонг переодевается, и мы отводим класс на рисовые поля.

Каждый вносит свой вклад в уборку урожая.

Мы срезаем рис под тяжелыми горячими ударами солнца – день напролет, каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок в деревне.

Когда наконец-то кончается день, и мы прекращаем срезать рисовые побеги, мы с Сонг носимся босиком по дамбе, играем в догонялки. Очень важно добраться до дома до сумерек и освободить тропинки для духов предков, которые каждый день гуляют по деревне.

Мы пробегаем мимо буйвола, который разлегся в грязной луже. Бу реально тащится.

Слышен грохот ссыпаемого риса. Мы видим, как женщина купает ребенка в колодезном ведре. Проходим мимо хижины, из-за плетеной двери которой в илистую лужу писает мальчонка.

Жители деревни возвращаются с полей, а солнце оранжевой кляксой висит за зеленкой. Мужчины и женщины, что рыбачили на реке, вытаскивают лодки из воды. Выбрасывают на песок черные сети между лодками.