Гранат и Омела (СИ) - Морган Даяна

Погружаясь по щиколотку в свежий снег, Авалон довольно быстро добралась до первых деревьев на том берегу и углубилась в лес под наставления Горлойса, куда идти. Сделав очередной шаг, она внезапно заметила под сапогом чернильное пятно на снегу. Нагнулась и выудила из-под снега веточку барсучьей ежевики. Пальцы тут же окрасились черным соком. Она вдохнула полной грудью — ноздри наполнились ароматами сладкого ежевичного сока и тут же снова склеились от холода. Авалон вдруг вспомнила отца, который иногда заменял бабушку в дни охоты. Он не был удачливым или умелым лучником, и они чаще всего после целого дня брожения по лесу приносили домой пару горстей зимней барсучьей ежевики. Бабушка ворчала, дулась, грозилась больше никогда не отпускать Авалон с отцом, но этот всплеск недовольства, скорее даже притворного, быстро иссякал, и она смягчалась. Авалон с отцом усаживались у очага, тянули замерзшие ноги поближе к огню и уплетали посыпанную сахаром ежевику, что собрали.

Авалон отщипнула маленькие ягоды от сломанной веточки, закинула их в рот и раскусила. В нёбо брызнул сок, по языку растеклась кислая сладость. Этот старый, почти забытый родной вкус неожиданно принес ощущение тепла. Веселье, как засахаренные крупинки меда, растаяло и оставило после себя ноющее чувство тоски. Авалон закрыла глаза и почти смогла почувствовать жар огня на ногах и прикосновение отца, который то стряхивал с ее головы хлопья снега, то задевал ее оттаивающий нос и хохотал, что она вновь и вновь на это ведется.

Авалон тихо рассмеялась, глотая последние капли ягодного сока. Нос опять слипся на морозе, и она не сдержалась: вздернула его, как делал отец, и расхохоталась в голос. Когда она открыла слезящиеся от радости и печали глаза, смех вместе с клубами пара курился в воздухе и таял так же, как ее прошлое.

Позади раздался сдавленный кашель.

Авалон испуганно обернулась и увидела Горлойса, который смотрел на нее, щурясь то ли от боли, то ли… Она нахмурилась и, фыркнув, пошла вперед. В голове всплывал этот странный взгляд Горлойса, который тащился следом. Убедившись, что он не видит, Авалон слизала с пальцев ягодный сок и тихо улыбнулась воспоминания об отце. Он не был сильным и не был ее опорой, но она любила его всем сердцем, потому что он любил ее и всегда умел рассмешить. Он смог это сделать даже с того берега Персены спустя столько лет, как истлело его бренное тело.

Холод ужалил слезившиеся глаза, и Авалон поспешно их вытерла. Она не хотела, чтобы Горлойс видел, как ее растрогали простые лесные ягоды.

По ее ощущениям прошел еще час, когда они вышли к бурной реке. Она злобно пенилась, разбиваясь о пороги, брызги летели на берег, где подтаивал лед. Солнце больше не показывалось, небо стало сизым, и в этом сером, окутанном сумраком мире сразу стало холоднее. Укутавшись плотнее в меховую накидку, Авалон замедлилась и в очередной раз оглянулась. Горлойс остановился в паре сотен шагов от нее и, похоже, тяжело дышал.

Кажется, с кого-то наконец сбита спесь.

Стараясь ступать по своим же следам, чтобы не проваливаться, Авалон вернулась к Горлойсу и молча остановилась невдалеке. Ее даже позабавило, что он тоже молчит — не может переступить через гордыню и принять помощь от вёльвы.

Что ж, ему не впервой.

Она собиралась помучить его еще немного и заставить-таки выдавить из себя слова просьбы, но решила, что времени у них только на одного дурака. Будет двое — монстрам повезет на плотный ужин. Кроме того, на его тяжелом черном плаще проявилось темное пятно.

— Гордыня, между прочим, один из ваших смертных грехов, — сказала она против ветра, который затолкал ей эти слова обратно в рот.

— Что?

— Спрашиваю: не нужна ли помощь? — солгала она и протянула руку.

Горлойс уставился на нее так, будто Авалон предложила ему трастамарскую гранатовую гадюку.

— Все в порядке. Я справлюсь, — слишком явно поморщившись от боли, отмахнулся он. — Еще пару минут, и я пойду следом.

— Может, все-таки помогу?

— Я же сказал: я в полном порядке.

— Да, да. Три, два…

— Мне не нужна никакая… — Горлойс не договорил. Его повело, колени подогнулись, и он рухнул в снег.

— Один, — удовлетворенно закончила Авалон и потянулась к королю Инира.

Горлойс пришел в себя от третьей почещины. Глаза его беспокойно забегали, он часто заморгал, отфыркиваясь от снега, попавшего в рот, и сел.

— Поднимайтесь, Ваше Снежное Величество, — нагнувшись, чтобы помочь ему подняться, Авалон не сдержалась от колкости и усмехнулась, глядя, как Горлойс стряхивает с волос снежные хлопья.

Одна прядь упала ему на рассеченную бровь, и он зачесал волосы назад правой рукой с разбитыми костяшками. В ее памяти вспыхнуло утреннее воспоминание. Сильные плечи, глубокие кровавые раны, пот на коже, вздымающаяся грудь и тихий рокот, сорвавшийся с губ.

Она сдавленно выдохнула. Горлойс вскинул голову на этот звук. Их взгляды пересеклись. Авалон замерла с широко распахнутыми глазами, словно воровка, застигнутая с рукой в чужом кошеле. Ей показалось, что он понял, о чем она думает. Сердце понесло вскачь от страха, в желудке поселилась разъедающая пустота.

— Пожалуй, я все же соглашусь, — сказал Горлойс с неохотой.

В голове вновь вспыхнуло воспоминание о стоне, сорвавшемся с его губ, и о рокоте, что прокатился по ее телу, точно волна. Это ощущение повторилось сейчас и опустилось ниже, закручиваясь горячей спиралью.

Авалон опустила руку и поспешно отступила.

Горлойс с недоумением уставился на нее.

— Если предложение еще в силе, — явно борясь с неловкостью и раздражением, добавил он.

Холодный порыв ветра, влепивший Авалон жалящую оплеуху, привел ее в чувство. Паника разжала сердце, и она смогла хрипло вздохнуть. Однако предчувствие беды не отпустило — оно спазмом выкручивало живот. Авалон знала, что не стоит подавать руку, но все равно сделала это. Горлойс опять с подозрением уставился на ее ладонь, словно пытаясь отыскать на ее коже следы отравы. Но отрава попала в кровь Авалон, как только он протянул свою руку и обхватил ее запястье. Дрожь от прикосновения его холодных пальцев пробежала от запястья к позвоночнику.

Я буду проклята.

Часть его веса обрушилась на Авалон, и ей пришлось быстро прийти в себя, чтобы удержать равновесие и не упасть. Горлойс встал и, покачнувшись, потер плечо. Он испачкался в крови, которая проступила сквозь ткань, но тут же спрятал окровавленную ладонь под плащом, а она сделала вид, что ничего не заметила. Сейчас все равно им оставалось только идти. Она и старалась это делать, размеренно дыша и не давая мыслям сосредоточиться.

За своими бесконечными и мучительными попытками ни о чем не думать она упустила момент, когда они приблизились к поляне. Но сразу поняла, что они близко — омерзительная вонь окутала их в один миг, точно опущенный полог.

Живот опять скрутило — на этот раз от ужаса перед увиденным. Под свинцовым небом раскинулся лагерь смерти. Порывистый ветер жалил глаза, и Авалон ощутила, как слезы застилают взор. Она была бы и рада не видеть последствий атаки, но не могла перестать смотреть. Горлойс, пошатываясь, пошел куда-то в сторону. Авалон не стала его останавливать. Она сморгнула слезы, покатившиеся горячими каплями по щекам, и пошла между сгоревших палаток, лоскуты которых трепетали на ветру. Среди снега она замечала упавшие знамена, разбитые телеги, разодранных лошадей, яркие клочки тканей и обломки металла. Из небольшого сугроба на нее взглянуло чье-то обглоданное лицо, под которым уже виднелся череп. Авалон сдержала порыв тошноты, присела и смахнула снег с одежды убитого. Это был один из стражников Хорхе, но отличительного значка капитана на нем не было, поэтому Авалон с облегчением выдохнула. Она понимала, что один убитый, оказавшийся не Хорхе, еще ничего не обещал — мертвые, в принципе, ничего обещать не способны, — возможно, следующий, с кого она стряхнет снег, окажется кем-то из ее друзей.

Авалон все-таки стошнило, когда она увидела истерзанное тело одной из придворных дам — герцогини Клаудии де Веласко-Фриас. Она не была хорошо знакома с герцогиней, но та часто прислуживала Каталине, появлялась на всех светских раутах и в этом году ввела свою старшую дочь в свет. Клаудия была из тех людей, которых невозможно не заметить: она мельтешила, громко смеялась и много пошло шутила. Она старалась стать доверенной дамой Каталины, чем раздражала королеву, и не упускала шанса склонить королеву к мысли, что Басилио рей Эскана и ее дочь, Анхела, смотрелись бы крайне мило. Ее даже не пугала его репутация.