Рок-н-ролл под Кремлем. Книга 4. Еще один шпион - Данил Корецкий

Прорывался в Гудермес, занятый Радуевым, Железным Амиром и бойцами «Джихада», которых в российской группировке прозвали «эсэсовцами».

В начале марта 96-го часть перебросили в Грозный, на зачистку Старопромысловского района. Зачистили, не хуже других.

Слухи о спецвзводе и его командире быстро распространились среди боевиков, за голову Синцова те обещали сто тысяч долларов.

Потом был трудный и неравный бой под Ярышмарды, когда Том, послав к х...м пьяного комбата, вывел четыре БТРа из колонны и бросился на помощь заблокированной в ущелье части 245-го полка. Леха был там. Как остался жив, не знает.

Был штурм Гойского, при котором Лехин взвод потерял двух бойцов, сам он был контужен и ранен в руку.

И снова Грозный. И снова Гудермес. И Аргун. В Аргуне лютовали Коптоевцы, войска группировки с большими потерями постепенно, постепенно выдавливались из города, отходили. В конце концов осталось только здание военной комендатуры, где сидели два томилинских и синцовский взводы. Это здание они удерживали полтора суток, пока не подошли танки 324-го полка и Амира не вышибли оттуда. Выжило их там, в комендатуре, девять человек всего. Включая самого Томилина и Леху Синцова.

На этом могло все и закончиться. Через двадцать дней были подписаны Хасавюртовские соглашения. Спешно выводились войска. На двадцать восьмой день он простился с Томилиным и третьей ротой, которая походной колонной ушла на Моздок, а оттуда – на Ставрополь. Его взвод остался на какое-то время в Грозном, Синцов встретил там бывшего коллегу – взводного по кличке Кадавр. Тот сказал, что сейчас формируются временные части поддержки чеченской милиции – зарплата, как на Уолл-стрит, кормежка бесплатная, и главное: части эти участвуют в сопровождении железнодорожных составов с нефтью и им какаято доля от стоимости груза тоже капает. Пригласил принять участие по совместительству. По боевой работе заданий практически не было, Леха согласился, сформировал группы сопровождения.

Пару месяцев болтались они между Шамхалом и Моздоком, заработали неплохо, в разы больше, чем по военному содержанию. Кадавр этот, взводный, раньше вредный был, как целый уксусный завод. А сейчас присмотрелся – ничего парень, сдвинутый только немного, как все, кто здесь войну воевал. Короче, поболтались они так, а тут приказ – готовиться к передислокации в постоянное место службы.

Стали готовиться. Кадавр тоже москвич, ехать им вместе. Собирались было на поезде, хотя на пассажирские постоянно нападали. Да доехали бы, конечно, это ведь не Ярышмарды, в конце концов. Но тут Леха узнал, что в Армавир направляется одна из последних колонн, мотострелковый полк и собровцы ростовские. Решили ехать с ними, так веселее. Ну и безопаснее, коль на то пошло. Договорились, подсели в «Урал» к дембелям-срочникам, поехали. В Гунюшках надо было еще пару-тройку выздоравливающих забрать из МСБ и пристегнуть к колонне две машины с продовольствием из эвакуируемого военного склада. А там – пиво и спирт в основном, ну и тушенки ящиков восемь на закуску.

Основная колонна не стала дожидаться, пока закончится погрузка, вперед ушла. Остались два БМП и четыре грузовика, включая «Урал», где сидели Леха с Кадавром (взводный никогда не упускал случая поживиться нахаляву), а встретиться они должны были в 1900 в районе села Чурой перед самым перевалом. Весело ехали. Там, среди выздоравливающих, два парня было, дембеля из Тулы, у одного фамилия Пострадалов, у другого – Кирдыч, оба с контузией. Но анекдоты травили так, что «Урал» приседал и раскачивался.

А потом... Первый же снаряд ПТУРСа попал в их машину. Со склона били, из леса. Наводчик «духовский» ошибся, видно, они рассчитывали БМП подбить, который во главе колонны, а попали в кабину «Урала». Половину людей в машине выкосило сразу, Леху на обочину швырнуло. Как достали они все-таки и первый БМП, и замыкающий, как разнесли третий «Урал» с продовольствием – этого он не видел. Взводный вынес его на себе в кусты, в «зеленку», там он и пришел в себя. Поливают сверху, со склона, и рядом где-то, с обочины, поливают тоже. Все горит, спирт и бензин взрываются, грохот, ничего не понять. Кругом трупы, наши трупы. Но где трупы, там и оружие. Ползком, ползком, разжились двумя «калашами», Леха даже «винторез» новенький нашел, только патронов к нему кот наплакал. И все равно, что делать – непонятно. Сколько «духов» этих – неизвестно, только отрабатывают по каждой цели они так плотно, что можно предположить самое худшее. Связи нет. Колонна километрах в двадцати-тридцати где-то, «вертушек», естественно, ни одной. Даже если они как-то узнают, что тут засада, все равно на помощь придут нескоро.

Подумали, решили искать своих, кто жив остался, укрыться и отстреливаться, сколько можно. Уходить все равно некуда – чужая земля. Наметили несколько точек, где, предположительно, могли засесть наши. Кадавр ползает от куста к кусту, Леха прикрывает. «Винторез» показал себя хорошо, шестерых «духов» Леха разглядел в «зеленке» и шестерых снял. Подобрали Кирдыча раненого, он сказал им, что во втором «Урале» везли несколько крупнокалиберных «Кордов» в сборе и полный боекомплект к ним. Только как к нему подобраться, к «Уралу» этому, непонятно, нужны еще люди для прикрытия. Стали шарить по кустам дальше. И вот тут им не повезло – набрели на «духов», шестеро или семеро их было в той ложбине. Кадавр успел дать очередь, Леха тоже выстрелил, не целясь. Но это было последнее, что он запомнил из того боя.

...Везли их связанными, в пикапе, по горной какой-то тропе, везли быстро. Приехали на лужайку какую-то, что-то вроде плато. Землянки, цистерны, несколько японских грузовичков на высоких шасси, палатки военные, над ними антенны спутниковые торчат. База настоящая.

Было их в кузове четверо – Леха, Кадавр, Кирдыч тот раненый и еще один, с обгоревшим лицом. Он в дороге, видно, умер, застыл уже. Выкинули их на траву, Леха только сейчас заметил, что у него правая голень вздулась как полено и огнем горит – то ли сломана, то ли вывихнута, но не знает когда. Может, сразу, когда из «Урала» выкинуло, хотя он ползал ведь еще, отстреливался, ничего не замечал. А может, потом, в ложбине...

Выбежали «бородатые» из палаток, человек тридцать, вой подняли. Кадавра сразу как-то наметили в качестве жертвы, непонятно почему. Достал он их, что ли. Уксусный завод в нем проснулся, наверное. Раздели его догола, избивали сначала, потом ножи метали. И все это снимали на камеру. Кадавр всех их нах посылал, орал, пока злость была и силы. Но недолго. Потом его на траву повалили, и один «дух» в черном комбезе – он у них главный был, больше всех хавальник открывал (как оказалось потом, сам Эчиг-Амир, Амир Железный), – он штык-ножом взводного вспорол от паха до самой груди, как барана разделал. Завизжали все, будто их режут, а не взводного... И оставили его так умирать под дождем. А Леху вместе с дембелем на колени поставили и к «кенгурятнику» пикапа привязали – чтобы слышали и видели. Вроде почетного караула.

Долго не умирал взводный, к вечеру только отошел. Ночью Леху посадили в зиндан – это такая яма глубокая, вонючая, жуткая, но как впоследствии выяснилось – не самое худшее место для содержания.

Документы свои Леха то ли в бою выкинул, то ли потерял, это ему жизнь и спасло. На следующий день Амир допрос учинил: имя, фамилия, должность, кто из родственников есть и деньги за него готов заплатить. Он и назвался фамилией капитана Русланова – военврача, да родственников каких-то в Москве придумал, чтобы время протянуть. Так и просидел в зиндане недели две. Кормили его какими-то объедками, а через день-два наверх поднимали – допрашивали, били для развлечения... Он говорил:

– Чего бьете, за меня же выкуп дадут! – хотя ясно, что никакого выкупа за него не будет, это понты.

А бородатые смеются:

– И бить будем, и выкуп возьмем! А захотим – и убьем!

Однажды подняли его – сидит Амир Железный, вокруг кружком десятка два бородачей стоят, лыбятся, и здоровенный «контрабас»[38] с ноги на ногу переминается, бросает злые взгляды, брови хмурит.

– Дава-ай, да-а-авай, капитан, – улыбается Амир и бросает ножи – один контрактнику под ноги, второй – Синцову. – Кто кого зарэжет, тот и жить будет...

Вот придумал, нелюдь поганая! Чтобы русский боец своего товарища резал?! А бородатые автоматы нацелили: чуть что не так – мигом уложат... Что делать?

Вздохнул Леха, поднял глаза, осмотрелся – горы дикие, высокие, небо синее, орлы под облаками парят, красиво... А чего делать... Пусть убивают, если так...

Только «контрабас» по-другому решил. Схватил он нож и попер, как танк! Леший еле уклониться успел. Нога уже немного поджила, но подвижность не восстановилась. Он машинально наклонился, поднял нож с длинным, острым, чуть изогнутым клинком, повернулся к «контрабасу», который заходил на вторую атаку, выставил вооруженную руку, как положено. А тот приемов ножевого боя не знает: наскакивает, норовит в сердце ткнуть... Только это не фехтование, тут вместо правил поединка, вместо благородства и изящества – голый прагматизм: надо обездвижить врага, обескровить, а потом добить. Секанул Леха противника по руке, брызнула струей кровь, нож выпал... Тот нагнулся, подобрал, снова вперед бросился, теперь Леха его ногу поранил, потом вторую руку... Короче, побледнел «контрабас», уронил свое оружие и сам рядом повалился.