Прокурор - Анатолий Безуглов

Машину отбуксировали во двор облпрокуратуры. Захар Петрович почувствовал себя кавалеристом на поле боя, оставшимся без коня.

И кавалеристом ли? Слово "пока", произнесенное Владимиром Харитоновичем, имело недвусмысленный намек. Значит, ходить ему скоро в пехоте, рядовым, необученным.

Правда, Авдеев не рассказал Измайлову, что и само руководство не пришло к единому мнению.

Первенцев, выслушав сообщение помпрокурора области о том, что Захар Петрович готов признать свою дочь и даже помогать ей и внуку, усмехнулся:

- А что Измайлов теряет? Даже наоборот. Двадцать пять лет дочь росла без него. Алименты с него теперь не возьмешь. Никаких тебе забот и хлопот - сразу внук! Играйся с ним, радуйся, что уже дед... Многие бы так хотели. Ничего себе встреча через двадцать пять лет.

- Теперь этот факт надо рассматривать с другой точки зрения, серьезно сказал Зарубин. - Одно дело - пойти к незнакомой женщине, пить с ней вино и заночевать. Другое - к человеку, с которым связывало когда-то настоящее глубокое чувство. Тем более, к матери своего ребенка. Может быть, она хотела ему открыться? Надо обсудить...

Обсуждали бурно и долго. Так ничего и не решили.

Всего этого Измайлов не знал. Он был озабочен: как добраться домой? Поезда шли только утром, а еще один день терять не хотелось. Можно было, правда, автобусом с двумя пересадками. Захар Петрович им никогда не пользовался, но другого транспорта не было. По пути на автовокзал он решил заглянуть в хозяйственный магазин, купить кое-что из садового инвентаря. И надо же: в магазине он нос к носу столкнулся с четой Межерицких. У Бориса Матвеевича в руках были рулоны обоев. Приехали они из Зорянска на своем "Запорожце".

Межерицкие подождали Измайлова в машине, пока он делал свои нехитрые покупки. И тут же отправились в обратный путь.

Еще в самом начале Захару Петровичу показалось, что при встрече с ним Межерицкие смутились. Чувствовалась какая-то скованность. Борис Матвеевич нет-нет да и поглядывал на Измайлова, словно хотел что-то спросить или сказать. Но не решался.

И все-таки не выдержал:

- Слушай, Захар, твой вид мне не нравится...

Измайлов мучительно думал: открыться или нет? А рассказать обо всем очень хотелось. Слишком долго он терзался наедине со своими мыслями и сомнениями. В душе накопилось столько, что он был уже не в силах сдерживаться.

- Хотите сенсацию? - сказал он с нервной веселостью. - У меня, оказывается, есть взрослая дочь и внук.

Сказал, и что-то перехватило в горле.

- Я это знаю, - сказал Межерицкий.

- Как? - воскликнул пораженный Измайлов. - Почему молчал?

- Вчера узнал.

- От кого?

Борис Матвеевич кивнул назад, на жену, Захар Петрович обернулся к Лиле.

- А что? - пожала она плечами. - Я знала это с самого начала. Когда Марина забеременела, тут же прибежала ко мне.

- И ты скрывала все эти годы? - все еще не мог поверить Захар Петрович. Он даже не предполагал в Лиле такой стойкости: обычно она ничего не могла утаить, готова была делиться с миром всем, что знала.

- Когда Марина уезжала в Москву, взяла с меня слово молчать, объяснила Межерицкая. - Но не в этом дело. Меня, честно говоря, подмывало написать тебе. А потом подумала: зачем? Раз она тут же вышла замуж за другого.

- Ну а когда я приехал в Зорянск? - допытывался Измайлов. - Могла ведь сказать?

- Тем более не следовало говорить. Зачем тебя травмировать? Ты еще должен благодарить меня...

- Спасибо, - горько усмехнулся Захар Петрович.

- Зря кривишься, - назидательно произнесла Лиля. - Жил спокойно...

- Нет! Как ты могла скрывать такое?! - вырвалось у Захара Петровича.

Лиля промолчала.

- У тебя, говорят, из-за Маринки неприятности? - напрямик спросил Межерицкий.

- Кто говорит? - мрачно отозвался Измайлов.

- Господи! Да весь город! - ответила Лиля. - Галина, и та вчера приходила ко мне душу отвести. Понимаешь, позвонили ей... какие-то незнакомые люди... Я уж разубеждала ее, успокаивала...

Эта новость поразила Захара Петровича: значит, жена уже знает! У него сжалось сердце.

- Что Маринке надо? - снова задала вопрос Межерицкая. - Почему вдруг все это выплыло?

И Измайлов рассказал о том, с чего начались для него черные дни, которые продолжаются и поныне. Не скрыл, что все это может отразиться на его служебном положении.

- Ну и дрянь же она! - возмутилась Лиля. - Симпатичная была девка, но дрянь! Ребенок от одного, замуж выскочила за другого. И тебя обманула, и его...

- Зачем ты так, - поморщился Захар Петрович. - Обстоятельства...

- Ерунда! Не вздумай, кстати, клевать на эту удочку, - строго предупредила Лиля. - Повесит тебе на шею дочь, внука...

Борис Матвеевич, молчавший долгое время, вдруг рявкнул:

- Замолчи ты, наконец!

- А почему это я должна молчать? - опешила Лиля.

- Говоришь так, словно речь о каких-то щенках! Это ведь люди! Понимаешь, живые люди! - Он со злостью ударил рукой по баранке. - Ей-богу, лучше помолчи. Ты, Захар, как надумал поступить?

- А ты, Боря, что стал бы делать на моем месте? - вопросом на вопрос ответил Измайлов.

- Дочь есть дочь, - убежденно произнес тот.

- Вот именно! - произнес Измайлов. - Она не виновата! - Он повернулся к Лиле. - Я должен с ней встретиться и сказать правду.

- Ну и глупо! А о Галине ты подумал? - возразила Лиля. - Легко вы, мужчины, относитесь к семье.

...Самым тяжелым для Измайлова были последние ступеньки перед своей дверью. Он решил рассказать Галине все.

Ключ долго не попадал в замочную скважину. В квартиру Захар Петрович вошел с бешено колотившимся сердцем. Были приготовлены первые слова объяснения. Но его встретила тишина. Мертвая тишина. Все окна почему-то были наглухо закрыты.

Тягостное предчувствие холодом обдало душу.

На столе в большой комнате белел лист бумаги.

Измайлов взял его в руки. Галиным почерком было написано всего одно слово: "Прощай". Тут же лежала фотография Марины с маленькой Альбиной на коленях.

И, как последняя капля, как точка, которая отбивала конец чему-то, на столе лежало обручальное кольцо Галины...

* * *

После работы Гранская зашла на рынок за зеленью и овощами. Обещала прийти Вера Самсонова. По холостяцкой привычке Инга Казимировна не баловала себя разносолами, но для подруги решила приготовить что-нибудь вкусное.

Вера пришла в длинном свободном платье из бледно-зеленого японского шелка. Женственная, воздушная. Особую прелесть придавала ей россыпь родинок на шее. Глеб Артемьевич как-то сказал, что эти самые родинки и свели его когда-то с ума.

Самсонова сидела на кухне, пока Инга Казимировна священнодействовала над гуляшом по-венгерски, готовить который научил ее Кирилл.

- Не понимаю я тебя, - сказала Инга Казимировна. - Отпуск, а ты торчишь в Зорянске. Съездила бы куда, встряхнулась...

- Поеду, поеду. И может быть, навсегда, - вздохнула Самсонова.

- Что-что? - не поняла Гранская.

- Ничего, - тихо ответила подруга. - Я так... Понимаешь, Ингуша, год какой-то тяжелый. Ничего не получается. Даже статью, которую заказали в журнале, не могу осилить.

- Спокойное солнце, - сказала Инга Казимировна.

- В каком смысле?

- Ученые считают, что на нашу психику влияет активность вечного светила... Эйнштейн, например, свои знаменитые работы написал в те годы, когда на Солнце были всплески. В это время хорошо творили писатели, композиторы. Берлиоз, Россини, Паганини... А солнечная активность повторяется через одиннадцать лет.

- Тогда подожду, - улыбнулась Вера. - Может, действительно озарит. А пока остается наслаждаться творениями других. Знаешь, я открыла для себя Бальмонта... - Она достала из сумки томик. - Из Москвы друзья прислали...

- Бальмонт... Это тот символист?..

- Ингуша, ну зачем обязательно клеить ярлыки? - как от боли, поморщилась подруга. - Просто прекрасный поэт.

И она, раскрыв книжку, прочла:

- О, люди, я вслушался в сердце свое

И знаю, что ваше - несчастье...

Увидев, что эти строки не произвели на подругу впечатления, она перелистала томик.

- А вот послушай еще:

Я хочу порвать лазурь

Успокоенных мечтаний.

Я хочу горящих зданий,

Я хочу кричащих бурь!

- Слишком много "я", - заметила Инга Казимировна.

- Ладно, - вздохнула Самсонова, пряча книгу в сумку. - У каждого свой вкус... А, между прочим, Бальмонт в свое время был кумир, почище, чем теперь Евтушенко или Вознесенский. Правда, с закидонами.

- Обыкновенный псих.

- Вовсе нет! - возразила Вера. - От поэтического и душевного экстаза...

- Я же говорю, юродивый.

- Бальмонт был образованнейший человек. Читал на всех европейских и древних языках...

- Вернемся к прозе жизни, - сказала Инга Казимировна, ставя приборы на стол. - Лично я голодна, как волк.

- Знаешь, хорошо приготовить - тоже поэзия... Ну и пахнет! Божественно!

Однако к еде она едва притронулась. И чем больше Гранская приглядывалась к приятельнице, тем сильнее замечала в ней какую-то перемену. Синева под глазами, которую не могла скрыть косметика, замедленность, нерешительность в движениях, печальный взгляд.