Святополк Окаянный - Сергей Мосияш

— А кто его знает. Надо бы тебе о том старуху ведунью спросить.

— Великий князь мне — отец родной, чего мне его беречься?

— Не всегда ж он будет великим. Кто-то ж за ним придет.

— За ним Вышеслав должен стать великим. А я его не знаю. Ты знаешь его?

— Нет. Он же в Новгороде возрос, там и вокняжился.

— Вот, наверно, про него мама и предупреждает меня.

— Тиш-ше. — Святослав поднял руку.

Они умолкли, даже дыхание затаили, прислушиваясь к ночи. Где-то далеко лаяла собака. Дворец молчал, изредка поскрипывая, потрескивая старыми костями, и даже, казалось, вздыхал о чем-то неведомом, припугивая своего хозяина и гостя его высокого.

Высокие заточники

Сторож порубный весьма удавлен был, когда пришел к нему сам великий князь. Скинул сторож шапку с головы, поклонился в пояс.

— Здравствуй, князюшка дорогой!

— Здравствуй, Ермила. Кажи свое хозяйство.

— Счас, счас, — засуетился сторож, отодвигая засовы дубовые.

Отодвинул, открыл дверь. Из поруба дохнуло сыростью, плесенью. И темень ударила в глаза.

— Сбегай, Ермила, к ключнице, пусть пришлет шандал со свечами. У тебя тут глаза выколешь.

Ермила вскоре явился с бронзовым шандалом о двух свечах.

— Хочешь с печенегом побалакать? — робко поинтересовался сторож.

— Да, — отвечал сухо князь, вступая со свечками в темноту поруба.

Ермила шел сзади и, когда князь остановился около занятой клети, тут же отодвинул дверной засов и открыл дверь. Владимир не стал входить, стоял в проеме, держа высоко на отлете шандал, чтоб лучше видеть заточника. Из темного угла отсвечивали лишь глаза пленника.

— Что, князь, пришел выкуп? — спросил Родман.

— Еще нет, Родман. Жду со дня на день. Как придет выкуп, тотчас отпущу тебя. Не задержу ни часу. Мы же договорились. Слово за твоими родичами. Как тут тебе? Как корм?

— Да что корм, князь, неволя убивает.

— Да, — вздохнул сочувственно Владимир. — Неволя — не мамка, сопли не вытрет. А как рука? Зажила?

— Да вроде получше, но все едино поднимать высоко нe могу. Что за богатырь у тебя, руки — что железо, думал, удавит, дьявол.

— Ян это. Он смог бы и удавить, коли б захотел, — отвечал, улыбаясь, Владимир. — Да ты, наверно, слышал о нем от Темира, тому уж лет с десять назад он его богатыря задушил.

— Этот сможет. Славный муж, такого у сердца держать надо.

— Ты вот говоришь, неволя тебя убивает, Родман. А принял бы нашу веру, знаешь, как легко бы тебе стало. Ей-ей, Родман, с крестом да молитвой тебе бы уж никакие муки не были бы страшны. А? Не надумал еще?

— Да думал уж я, тут во тьме больше и делать нечего. Думай да думай.

— Ну и что решил?

— Присылай иерея, Владимир Святославич. Пусть крестит. Може, и вправду на душе полегчает.

— Полегчает, Родман, истинный Христос, полегчает, — обрадовался князь такому решению пленника, более того, подумал, что если окрестится Родман, то он ему и выкуп вполовину скостит. Но только подумал, вслух не сказал. — Я ныне ж пришлю тебе иерея Анастаса. А ты, Ермила, озаботься сюда купель приволочь и воды в нее наноси.

— Ладно, — промямлил сторож, плохо скрывая свое неудовольствие.

— А теперь веди меня, кажи другие клети, свободные.

Владимир входил в другие клети, прохаживался по ним, пинал слежалую солому, тянул носом.

— Ну и дух здесь. Доси погаными пахнет. Не чистишь, Ермила?

— Так продухов нет, Владимир Святославич, — оправдывался сторож, — вот дух и застаивается.

— Ныне ж скажи, чтоб в двух клетях прорубили продухи в верхних венцах вполдерева. Скажешь, я велел. И выбрось эту гниль. — Князь пнул ногой солому. — Вычисти клети, соломы свежей с конюшни принеси.

— Али полона ждешь? — поинтересовался Ермила.

— Жду, — холодно ответил князь.

— Видать, полон высокий будет, не мизинный.

— С чего ты взял?

— Ну, сам же велишь продухи рубить, солому менять.

— Это чтоб тебя занять. А то сидишь без дела, мохом и плесенью оброс.

Святополк приехал в Киев с женой и епископа Рейнберна с собой привез. Владимир наблюдал в окно, как они поднимались по высокому крыльцу, думал с удовлетворением: «Ага, и лиса этого приволок. На ловца и зверь бежит. Хорошо, очень хорошо».

Первыми вступили в светлицу князя Святополк с Ядвигой, за ними шел Блуд с Рейнберном.

— Ну вот, Владимир Святославич, довез я твоих деток в целости и сохранности.

— Спасибо, воевода, спасибо. Ступай, умойся с дороги и не забудь на обеде быть. Ну, здравствуйте, дети.

Великий князь обнялся поочередно с невесткой, с сыном, епископу кивнул вполне дружелюбно.

— Садитесь, рассказывайте, как доехали.

Держался он с гостями приветливо, всячески подчеркивая свое к ним благорасположение. И на обеде они сидели близко от него, и за здоровье их было выпито всеми.

Даже Анастас, Жидьберн и Путята, знавшие, зачем позван Святополк, были в недоумении от такого радушия великого князя.

Но Владимир не хотел приступать к делу, не имея на руках ничего, кроме устного доноса подсыла. Ему было необходимо хоть одно письмо от польского свата с умыслами против него, киевского князя. А Андреяна не было, и о нем спросить никого нельзя было, не возбудив подозрения: а к чему это князю вдруг какой-то скопец-калека понадобился?

Однако Андреян явился через три дня после Святополка и сразу был уведен в светлицу великого князя.

— Ну? — в нетерпении спросил Владимир. — Привез?

— А то. Знал бы, каково мне их доставать было, — заныл Андреян. — Каких грехов на душу взял.

— Ладно. Бог простит. Отмолишь. Давай грамоты.

Андреян вынул из-за пазухи свиток пергаментный, протянул князю.

— Сколько тут?

— Две.

— Пошто мало?

— Зато самые злые. Почитай-ка.

Владимир развернул грамоту, ткнулся в текст и споткнулся:

— Они же на польском.

— Ведомо. Король-то поляк.

— Хорошо. Не зубоскаль, читай.

— Все? Или самое интересное?

— Самое интересное.

Андреян поднес грамоту едва ли не к носу, пробежал глазами.

— Бу… Да… вот то самое: «…а еще скажу тебе, сын мой, идя к власти, никого щадить нельзя: ни брата, ни отца родного». Поди, не знаешь, князь, что сам Болеслав одного ослепил, а другого брата оскопил?

— Знаю. Ты читай, Андреян, не суй нос, куда тебе заказано.

— Ежели б я не совал носа, князь, ты б вовек ничего не узнал. И это заместо благодарности.

— Будет тебе благодарность. Читай.

Андреян опять, как пес, заводил носом по пергаменту.

— Вот. Слушай, Владимир Святославич: «…ты пишешь, что ненавидишь отчима, я это понимаю, не за что тебе его любить. Но не забывай, что по его смерти перво-наперво тебе принадлежит великокняженье, и вот тогда-то ты сможешь разделаться со всеми, кто встанет на твоем пути. И в том я буду главным твоим поспешителем, Святополк».

Скопец умолк, взглянул на князя: каково, мол, сказано? Но смолчал, хватило ума не дразнить высокого собеседника.

Владимир тоже молчал, подошел к окну и оттуда махнул рукой: продолжай, мол.

— А вот во втором письме Болеслав пишет, как ускорить твою смерть, князь.

Владимир резко повернулся от окна.

— Даже это?

— Даже это, князь. Он пишет, какой корень травы надо найти и как его готовить. И тут же сообщает, что это хорошо умеет делать Рейнберн.

— А ну-ка возьми писало, отчеркни все эти места на пергаменте.

Андреян приткнулся к столу, на княжеское место не посмел присесть, взял перо, обмакнул в чернила ореховые, отчеркнул на Болеславовых письмах нужные места.

— Вот. Все пометил. Тут еще, вот в этом месте, Болеслав предлагает Туров к Польше присовокупить. А что, мол? Родня ведь.

— Отчеркни и это.

— Подчеркнул.

— Тогда достаточно. Возьми за труды.

Князь кинул на стол пять гривен. Андреян, увидев столько серебра, оторопел.

— Что? Мало? — спросил Владимир.

— Нет, что ты, Владимир Святославич, столь я в жизни в руках не держал.

— Вот и ладно. Ступай на митрополичье подворье. Переночуй, а после заутрени зайди к Леону, может, ему что надо в туровский приход отправить. Захвати и езжай.

— Старой княгине ничего не надо передавать?

— Ничего. Даже лучше, если она не узнает о твоей поездке сюда.

— Спаси Бог тебя, великий князь, — поклонился Андреян, пятясь к двери.

— И тебе счастливого пути. — Князь осенил скопца крестом, и тот исчез за дверью.

За ужином великий князь был невесел, в сторону Святополка и жены его старался не смотреть. Первым поднялся из-за стола, ушел к себе.

Когда совсем стемнело и дворец вместе со службами стал готовиться ко сну, князь вызвал к себе пятерых своих телохранителей-гридней. Они вошли в горницу, тускло освещенную одним трехсвечным шандалом, стоявшим на столе. Князь знаком пригласил их рассаживаться. Они рядком сели на одну лавку, поворотив головы в сторону своего повелителя. Молчали, чувствуя важность момента.