Все против всех - Дмитрий Суворов

Далее Мясников подробно описывает, как добровольно, удивив всех, напросился работать в ЧК, вышел на контакт с окружением вельможного ссыльного, был подозрительно быстро рекомендован в качестве "опытного чекиста" (проработал шесть дней!) в Екатеринбург, но успел организовать киллеровскую команду, которая все и провернула. Сам Мясников только дирижировал по телефону, да еще после убийства исполнители перед ним во всем отчитались. Каждый взял по безделушке из карманов убитых. Через некоторое время по просьбе Мясникова Ленин и Свердлов были конфиденциально проинформированы об истинном положении дел. И остались "весьма довольны".

Вот что пишет по этому поводу Б.Беленкин: "В истории убийства Михаила, благодаря мясниковскому мемуару, можно найти исчерпывающие ответы на вопросы, давно мучающие исследователей. Насколько самостоятельными были или могли быть инициативы "снизу", какова была позиция центра по отношению к бессудным несанкционированным расправам, в чем вообще в этот период (до августа-сентября 1918 г.) заключалась оппозиция "провинция - центр"? Мясниковский текст среди прочего развенчивает излюбленный миф о централизованном тайном заговоре против Романовых: все было примитивней, ничтожней и безнравственней. Создается впечатление, что центр не без удовлетворения наблюдал, как амбициозные большевистские "удельные княжества" повязывают себя по рукам и ногам кровью своих жертв. В тот период центр вообще удерживал власть отчасти благодаря именно местным инициативам - в области и экономической, и военной, и карательной.

Здесь я позволю себе не вполне согласиться с вышеприведенным текстом в плане отсутствия "централизованного заговора". Во-впервых, пермское убийство нужно рассматривать в контексте всех остальных акций (Екатеринбург, Алапаевск, Ташкент, Петроград), а там центр "наследил" очень даже густо. Во-вторых, сам Б.Беленкин признает, что "самоустраненность центра от бурной активности местных мясниковых и есть самое явное соучастие - не менее преступное, чем тайные указания". В-третьих (и это главное), хотя Беленкин считает, что "не верить Мясникову нет оснований", я все же не склонен доверять Гавриилу Ильичу на все сто процентов. Слишком уж сильно сказываются в его писаниях законы жанра апологетики. Ему нужно непременно доказать именно свой приоритет в расправе, убедить всех, что именно он, а не Ленин и Свердлов - инициаторы всего случившегося (в свете всего ранее сказанного читателю уже должно быть ясно, зачем автору мемуаров все сие надо). А посему - есть основания сомневаться, и весьма веские.

Второе и, наверное, самое интересное: как Мясников себя готовил в плане идейном к Главному Событию своей жизни. Гавриил Ильич, еще раз вам слово:

"Я, может быть, физически не убью ни одного, но надо быть лично готовым к тому, чтобы убить их всех: И только в том случае я имею право пойти на это дело: Готов ли я? Без всяких колебаний: А странно все-таки: Иван Сусанин, крестьянин, спасает Михаила I. А я, рабочий, изгой, смерд, уничтожаю Михаила II и последнего. Начало и конец, альфа и омега: Михаил: Кто я? Сын смерда, пролетарий, сижу в одиночке. За что? За мою правду; за то, что, вкусив от древа познания добра и зла, понес эти плоды к таким же пролетариям: Вот я - атеист, а там - православные, Достоевские, Мити и Алеши Карамазовы (!). Это они поют "Христос воскресе", избив меня за то, что я не хочу им подпевать (!). Может, поэтому я понимаю образ Смердякова, как еще никто не понимал: Если Моисей убивает 15000 человек, то это нормально и законно, а если трудовик (!) убил Моисея, то это богопротивно, ибо "не убий"... Если б Толстому предстояло убить Михаила и спасти тысячи жизней трудовиков (!), то убил бы он? Если б ему нужно было убить тифозную вошь и тем спасти множество жизней от заразы? Убил бы он и не задумался? А Достоевский? Этот откровенный защитник самодержавия, православия и народности стал бы думать еще меньше, чем Толстой: Надо реабилитировать Смердякова от гнусностей Достоевского (!!!), показать величие Смердяковых-борцов на сцене битвы свободы с гнетом богов (!!!). :Все против меня - Толстой, Достоевский, Милюковы, Керенские, колчаки (!!!). И вот я один против всех.

Скучно, брат. В тюрьме поневоле один, а когда в кругу товарищей, но один - это тяжелей, чем одиночка. Но нет: я чувствую, что делаю нужное и полезное нашей революции дело. В этом моя сила и право".

Согласитесь, такое колоссальное саморазоблачение приходится читать не каждый день. В этом почти параноидальном "потоке сознания" до ужаса явственно вырисовывается лик человека с ницшеанскими претензиями, искренне считающего себя сверхчеловеком, который один против всех творит историю. Между прочим, идеи впоследствии трижды обруганного и проклятого советской идеологией Ницше были чрезвычайно близки тогдашним "левым". Вспомните хотя бы М.Горького: все его хрестоматийные "соколы" и "буревестники", горящее сердце Данко и знаменитое:

"Человек - это звучит гордо" - все это напрямую взято из идейного и художественного арсенала великого немца. Более того, можно прямо утверждать, что для Мясникова цареубийство становится прямо-таки религиозным, сакральным актом очищения от скверны (отсюда и ссылки на Библию и воспринятого в кривом зеркале Достоевского).

В этом смысле мясниковский опус - документ чрезвычайной значимости. Ведь в нем, как нигде более, действительно раскрывается философия убийства, препарируется анатомия террора не просто как истребления людей, но, если хотите, как целого философско-культурного явления. И отнюдь не только "красного террора". Такая же сакральная подоплека имелась и у "белого", и у "черного", фашизоидного, а позднее - и просто фашистского террора. В.Пуришкевич, к примеру, в мемаурах описывал свою душевную и затем организационную подготовку к ликвидации Распутина чуть ли не теми же словами, что и Мясников; он тоже уничтожал "вошь" И само убийство для него было просто тяжкой, но необходимой работой, своего рода "авгиевыми конюшнями": он не психовал, как Юсупов, переходивший от парализующего страха к истерическому глумлению над полумертвым Распутиным, нет, единственное, что волновало Владимира Митрофановича, так это то, что не с первого раза попал в бегущего Григория Ефимовича. И так же будут потом черносотенцы стрелять в Милюкова, в Герценштейна: А эсеры - в великих князей, в генералов, в городовых. И в "белом" лагере та же картина. Знаменитый русский журналист А.Амфитеатров отказывал красным ("жидам", по его терминологии) в праве называться людьми и писал: "Со зверями не разговаривают - на них охотятся!"

Крупнейший прозаик Серебряного века М.Арцыбашев призывал беспощадно истреблять всех, кто хотя бы косвенно причастен к торжеству большевизма, в том числе и левую интеллигенцию типа М.Горького или поэтов-футуристов, что ужаснуло даже такого террористического патриарха, как Б.Савинков. А Д.Мережковский и З.Гиппиус, считавшиеся до революции, согласно картотеке департамента полиции, "террористами", почитали большевиков за "воинство Антихриста", уповали на некоего харизматического вождя, который беспощадно поразит сие исчадие ада, и готовы были признать таким новым "архангелом Михаилом": Гитлера. Всех их объединяло как раз то, что с предельной и вульгаризированной откровенностью вскрыл на страницах своей "Философии убийства" уральский претендент в Наполеоны:

готовность перешагнуть через человеческие и божеские законы во имя очищения человечества от зла (у каждого зло персонифицировано по-своему, и в этом - ядовитейшая фантасмагоричность всего происходящего, ибо злом они считали друг друга!).

И еще. Вне зависимости от цвета знамен, у всех идеологов "философии убийства" - высокие помыслы неизбежно на практике (прямо по Достоевскому) приобретали чудовищную, бредовую окраску. Как это было у красных, мы уже знаем, а вот несколько фактов с противоположной стороны баррикады. В 1921 и 1927 годах на стол руководителя Российского Общевойскового Союза А.Кутепова дважды ложился поразительный документ - план бактериологической войны против СССР. Автором был фантастический человек - Э.Опперпут, фанатичный белогвардеец и одновременно:

чекист. Как Опперпут собирался отделить в этой войне коммунистов от остального населения страны, неясно. Главное, что Кутепов не только не дистанцировался от такого документа, хотя бы из нравственных соображений, но изучал его как практическую директиву. А в 1922-1933 годах некий С.Соколов в эмиграции создал "Братство русской правды" и одиннадцать лет издавал журнал с таким же названием, где советовал жителям СССР заниматься "вредительством". Это слово перекочевало в сталинский лексикон именно от С.Соколова, "кидать в комсомольские танцульки всякую вонючую дрянь", "мазать г:ном красные памятники" и даже "стрелять из-за угла по коммунистам: из лука стрелами, отравленными тараканьей бурой". После смерти С.Соколова в 1936 году выяснилось, что у него был рак мозга. Но ужасает не то, что у конкретного журналиста "поехала крыша", а то, что членами этого "братства" были несколько великих и светлейших князей, что его поддерживали такие зубры эмиграции, как П.Краснов и Д.Хорват, начальник русского Харбина, что Соколова особо благословил глава Русской Зарубежной Церкви митрополит Антоний Храповицкий, известный черносотенец, что некролог по Соколову, написанный П.Красновым, был опубликован в чрезвычайно престижном эмигрантском журнале "Часовой", органе связи участников белого движения. Выходит, были согласны с шизофреническими планами Соколова?