Все против всех - Дмитрий Суворов

Вот такая биография. Ни один писатель такую судьбу специально не придумает, а если и придумает, не поверят, скажут, что чересчур много майн-ридовщины.

Хочу особо обратить внимание читателя вот на что. Вскользь упомянутые Б.Беленкиным оппозиционная активность 1921-1922 годов и "Рабочая группа" отнюдь не заслуживают скороговорки: это было совсем не рядовое явление в политической жизни тогдашней Совдепии, а по ряду признаков их можно считать и вовсе уникальными. Присмотримся поближе.

1921 год, если помните, был годом Кронштадта и антоновщины, Урало-Сибирского восстания и сплошной мелкобуржуазной (читай крестьянской) контрреволюции, которая "страшней Деникина, Колчака и Врангеля, вместе взятых" (В.И.Ленин). И еще: год приснопамятной внутрипартийной дискуссии о профсоюзах, роль которой в становлении тоталитаризма в нашей стране общеизвестна. То, что все ведущие политические силы (и персоналии) внутри ВКП(б) схлестнулись в ходе этой дискуссии насмерть (и свою последнюю, по сути уже пиррову победу на ней одержал Ленин), тоже общеизвестно.

А вот то, что практически не помнит никто: помимо столичных "зубров" в этом своеобразном политическом рестлинге участвовал еще один политик Г.И.Мясников.

Участвовал со своей не совпадающей ни с чьей программой, с претензиями на право говорить на равных с вождями партии (и если хотите, на власть в соответствующих масштабах). Отметим: Мясников был единственным в тогдашней России, а в дальнейшем - и в СССР региональным лидером, бросившим такой вызов как Ленину (самому!), так и уже дышащим ему в затылок преемником. Воистину наш родной Урал вновь отличился:

Могут возразить: ну и что, просто мания величия провинциального мини-фюрера.

Позвольте не согласиться, и вот почему. Как вы уже помните, 1921 год для Мясникова был годом старта в его двадцатичетырехлетней борьбе с режимом. Борьбе, которую он начал раньше Троцкого (тот еще у власти), раньше Бухарина и Рыкова (те еще вполне лояльны, считают себя фигурами номер один и ни о чем таком не помышляют), раньше памятных разоблачений Ф.Раскольникова, И.Рейсса и В.Кривицкого, раньше легендарной подпольной организации М.Рютина. И что важнее всего, отнюдь не в качестве одиночки. "Рабочая группа" Мясникова действительно была первой (де-факто) политической оппозиционной партией, возникшей на территории СССР после его образования; причем партия эта по замыслу должна была стать инструментом озвучивания политических притязаний Ильича №2 на власть (точно так же Ильич №1 создавал свою "партию нового типа" и с той же целью).

Чувствуете замах? Можно смело утверждать, что ничего подобного потом не будет до самой перестройки. А если учесть, что это региональная инициатива, то следует признать: вызов был для верхушки ВКП(б) серьезнейший, и отнеслись в Москве к нему вполне адекватно.

И еще одна характерная деталь, говорящая о размахе мясниковского начинания и о небезуспешности многих его инициатив. Вспомните немецкий "Комитет помощи Мясникову". Это уже уровень, как тогда говорили, в мировом масштабе: не каждому руководящему деятелю Коминтерна такая честь выпадала. Во всяком случае, про комитет помощи Ленину слышать что-то не приходилось. А то, что этот комитет сумел повлиять на турецкую Фемиду (в те годы в Турции коммунистов зашивали в мешки и выбрасывали в Черное море) и добиться не просто смягчения приговора, а его отмены, говорит само за себя. Выходит, комитет был весьма влиятельный, и такой вряд ли стали бы собирать для спасения мелкого провинциального параноика.

Мясников в Берлине явно времени даром не терял.

В этой связи для нас особенно интересны истоки карьеры этого безусловно незаурядного человека. А они со всей неизбежностью возвращают нас в 1918 год, к роковой ночи с 12 на 13 июня. Дело в том, что вся жизнь Мясникова до этой ночи - в общем-то преамбула. "Эксами", побегами могли тогда похвастаться многие. А вот убийство Михаила - это входной билет Мясникова в большую Историю.

И тут нам на помощь приходит: сам Мясников. В 1935 году, находясь на полулегальном положении во Франции и испытывая необходимость в создании своего рода собственной апологии, а может, для своих сторонников, Мясников написал так называемую "Философию убийства", уникальнейшее произведение, раскрывающее для нас многие темные места истории. Это не мемуары в привычном смысле этого слова, а нечто вроде своеобразного "самоаналитического этюда" на 429 страницах. В 1940 году Мясников отправил свой труд: Сталину. Поворот сюжета, однако! А в 1945 году сия рукопись стала томом следственного дела Мясникова. Что интересно, на допросах Мясникова его "Философия" в вину ему ни разу не ставилась. После приведения приговора в исполнение рукопись, против обыкновения, не сожгли, а сохранили в спецхране; о ее существовании долгое время было известно лишь благодаря интервью экс-консула СССР в Париже Л.Тарасова на страницах журнала "Огонек" в 1966 году.

Рукопись имеет подзаголовок: "Как и почему я убил Михаила Романова". Учитывая явно апологетический характер всего сочинения, нетрудно сделать вывод: именно факт пермского убийства был для Мясникова ключевым в оценке собственного жизненного пути. Живя в парижском подполье, под угрозой мести и со стороны монархистов, и со стороны НКВД, оттесненный в качестве антисталинского оппозиционера гораздо более крупнокалиберными фигурами, типа Троцкого или Зиновьева и Каменева, Мясников гордо заявляет: я убил Михаила - только так и не иначе, никаких "великих князей" и прочая! Я сделал это сам - и еще до Екатеринбурга! И это мой главный вклад в революцию!

Сами понимаете, читать такие откровения приходится далеко не каждый день. У меня возникает лишь единственная аналогия с мемуарами В.Пуришкевича, где он подробно описывает, как убивал Распутина. Поэтому для нас мясниковский "самоанализ"

представляет огромный интерес. Что же там мы встречаем?

Фактологического материала в "Философии убийства" немного, и он не бесспорен.

Мясников сообщает о каком-то заговоре с целью освобождения князя и о том, что в связи с этим глава Пермской ЧК Ф.Лукоянов (наш старый знакомый) расстрелял некоторое количество рабочих, по партийной принадлежности эсеров и меньшевиков. Явное вранье! Лукояновские расстрелы, судя по документам, имели место много позже описываемых событий, а что касается рабочих левой партийной принадлежности, якобы организующих заговор в пользу монархии, это уже даже не смешно. Мясников еще упоминает какого-то унтера, который ему тет-а-тет перед расстрелом что-то на сию тему сообщил, и приводит кое-что из разговоров городских обывателей. То есть откровенный блеф, да еще с неясной целью. Не в этом состоит ценность мясниковского "шедевра".

Главное, на мой взгляд, сосредоточено в двух отрывках. В одном из них Мясников описывает свою палаческую инициативу. Предоставим слово самому Гавриилу Ильичу:

"Это надо сделать так, чтоб и голову контрреволюции снять, и Советскую власть оставить в покое. Если будет нужно в угоду буржуазии Запада, в целях избежания столкновений, найти виновника, ответственного за этот акт, то я предстану перед судом и возьму на себя всю ответственность: Это единственный путь: Но как делать? Если пойду в номера и просто пристрелю Михаила, то кто поверит, что я, член ВЦИК, действовал без предварительного обсуждения с верхами? Не поверят.

Будут шуметь, и вместо того, чтобы убрать эту падаль с дороги революции, может случиться, что труп Михаила будет превращен в баррикаду мировой буржуазии: Есть опасность осложнений, и приму это за установленный факт. Но есть и опасность:

оставить в живых эту пакость. Итак: убивать опасно, а не убивать еще опасней.

Как быть? А что, если взять да и "бежать"? (Этот термин у Мясникова явно означает "убить при попытке к бегству": в 1922 году его самого чуть-чуть так не кокнули в советской тюрьме, и он напишет: "Меня бы бежали, как я "бежал" некогда Михаила". - Д.С.). Далее: "А почему бы нет? Они хотят его: выкрасть и увезти, так почему же мне нельзя? Для одного невозможно, ну так ведь это и не обязательно. Нужно только все продумать во всех деталях и остановиться на окончательном, твердом решении и простом плане. Говорить ни с кем до решающей минуты не буду, а в решающую минуту позову товарищей и расскажу им, что надо делать: И если он (Михаил) до сих пор не убежал, то только потому, что он ленивый дурак... Ленин и Свердлов могут козырнуть: вот приказы, вот телеграфные распоряжения, а вот последствия нашего гуманного отношения. Вот и будь после этого: никак нельзя - они процитируют кого-нибудь и скажут: твердость, твердость и еще раз твердость. И волки будут сыты, и овцы целы. То, что надо. Это не расстрел, не убийство: он исчез, его нет. Он будет убит, это ясно, но только мне и моим товарищам, кому я доверю тайну. А для всех он бежал, и хорошо. А как отнесутся к этому Ленин и Свердлов, для меня безразлично. Я знаю и выполню свой долг, а потом на мне пусть хоть выспятся: Точка. Конец колебаний и сомнений".