Амальтея (сборник) - Виталий Пищенко

Как завороженные проследили мы за тем, как над столом возникло микроизображение флаера.

— В то же время, — снова заговорил Савенко, — заметьте, совпадающее до миллисекунды, экипаж орбитальной обсерватории “Ариэль-4”, находящейся в перигее на расстоянии почти полутора тысяч километров от Земли, почувствовал сильное волнение, беспокойство, имелись нервные срывы. Многие сотрудники обсерватории были вынуждены обратиться к врачу, который, несмотря на все старания, причин для такого феномена не обнаружил. Это факт номер два.

Сверкающая линия соединила место нахождения “Ариэля-4” и изображение флаера, уперлась в пристройку к замку…

— Где окно вашей комнаты, Андрей Васильевич? — Поинтересовался Савенко. — Это? Отлично. Все три точки, как видите, лежат на одной прямой. Если же мы продолжим линию дальше, она упрется в землю в том самом складе, где не то от угрызений совести, не то из-за разочарования отдал богу душу Вильям Ройский. Вот какова картина, друзья мои. Физики давно знают о возможности генерирования волн, способных вызвать у человека, да и вообще у живых существ, состояние ужаса. Замок обследовали, и заверяю вас, очень тщательно, ни один камень не был пропущен, но генератора не обнаружили. Да и скорость распространения… Возникает ощущение, что из этого сарая, — Савенко ткнул пальцем в сторону макета, — узким лучом вырвалось нечто, затем — почти мгновенно, во всяком случае, гораздо быстрее скорости света, пронзило флаер, расширяющимся конусом накрыло “Ариэль-4” и кануло в мировое пространство. Сегодня мы знаем, что быстрее света распространяется, например, гравитация. Но гравитационные генераторы человечеству неизвестны. Что вырвалось из сарая? Не думаю, чтобы это была грешная душа Вильяма Ройского. Нет, неведомое что-то явно хранилось в перстне, в мизерном углублении камня. И результат его освобождения не может не настораживать.

Я почти с суеверным волнением посмотрел на мирно покоившийся на столе перстень. Камень по-прежнему был повернут, темнело крошечное углубление в его грани. Невероятно, фантастика какая-то…

— Теперь вы понимаете, как важно для нас узнать как можно больше об этой безделушке, — снова заговорил Терри, — если эти, назовем их волны ужаса, создал человек, то когда и где? И почему об этом открытии ничего не известно? Нам нужна твердая гарантия, что это изобретение не станет новым оружием, может быть, самым страшным из всех известных.

— Мы проверили версию тысяча девятьсот сороковых годов, — заговорил Патлай, — в те времена, как вы знаете, родилось немало оружия. Рейды хронодесантников показали, что шкатулка с перстнем оставалась в тайнике с апреля 1940 по наши дни. Никто к ней не прикасался. Уверенность стопроцентная.

— Ну что ж, — вздохнул Савенко, — придется восстанавливать биографию этого перстенька. Вы что скажете, Вильгельм Оттович? Профессор Джибрин, — представил он нам незнакомого мне старика, — крупнейший специалист в своей области.

— Полно, Терри, — прогудел тот, — комплименты оставь. Тем более, что крупнейший специалист, как ты соизволил меня именовать, едва не сел в лужу. Да-с. Не нашел я аналогов этому перстеньку и совсем уж было опустил руки, да привлекло мое внимание это вот изображение на золоте. Необычное изображение, да и сам перстенек необычный. Обычно камень крепится в оправе, а здесь как бы лежит в золотой купели. Так делают, когда в кольцо вставляют небольшие самоцветы или сколы бриллиантов. Но тут-то камушек каратов на двадцать. А под ним золотая пластинка, а на ней со стороны, прикрытой камушком, — рисуночек. Вот на этих фото он покрупнее, лучше виден.

Я покрутил в руках фотографию. Рисунок выделялся четко — меч, разрубающий солнце. Ну и что?

— Ничего подобного я не видел, — пояснил профессор. — Солнце во все времена, у всех народов было символом тепла, света да и самой жизни. Ни одна религия на наше светило не покушалась, а тут — этакое кощунство! И зашевелился у меня в памяти какой-то червячок — вроде бы я что-то подобное не то слышал, не то читал. Зарядил память университетской машины — ничего. А червячок не успокаивается. Пустил машину в свободный поиск, и вот, чуть не полмесяца спустя, — есть! Нашел-таки. Хранится у нас в архивах так называемая Сорокская летопись. Ну, летопись — это громко сказано. Клочок обгорелого пергамента, а на нем несколько несвязных слов. Специалисты датируют его девятьсот девяностым — девятьсот девяносто пятым годом. Там и оказалась разгадка. Слушайте.

Джибрин поднял вверх поросший седым волосом палец и громко проскандировал:

— “Сама эмблема этого богомерзкого королевства была кощунственна — меч, рассекающий светило, жизнь Дарящее всему сущему на Земле”. Ну что — в точку?! — И он радостно захохотал.

— А о каком королевстве идет речь? — спросил шеф.

— Ну, батенька, — профессор развел руками, — спросите что-нибудь полегче. От летописи-то почитай ничего не сохранилось. Слава богу, что хоть это прочли. Есть, правда, одна зацепка. Отмечено на том пергаменте, что особенно боялись нападения войск этого самого королевства жители южных земель, “хоть и далеко оно было”. Вот и все.

— Так может быть, речь идет о вымышленном или и вовсе мифическом государстве? — спросил я.

— Вот и мы раньше так же думали, — кивнул Джибрин. — Удивляло то, что больше нигде об этом неведомом королевстве ни слова. Однако, вот он — перстенек, и эмблема на нем наличествует.

— Девятьсот девяностый год, — раздумчиво протянул Патлай. — Как я понимаю, Терри, нам работать?

— Если такая возможность есть, — подтвердил Савенко. — Очень важно узнать как можно больше об этом загадочном перстне.

— Постараемся не подвести, — сказал Патлай. — Но ты сам понимаешь, что нужно время на подготовку, помощь специалистов. Десятый век для нас — Терра Инкогнита.

— Получите все, что нужно, — заверил Савенко. — И все-таки я бы очень хотел знать, когда, хотя бы примерно, может начаться рейд?

— Через месяц я буду готов, — негромко произнес Андрей.

Я не участвовал в дальнейших событиях, хотя знаю о них все так, словно сам пережил. Легко, без малейшего напряжения предстает в моем воображении невероятно ясная и четкая картина.

Копыта лошадей почти беззвучно тонут в прелых листьях. Дорога ведет в гору, и кони переступают осторожно, опасаясь острых камней, надежно укрытых пестрым покрывалом осени. Угрюмые грабы то подступают вплотную к убогой тропе, то отшатываются прочь, и тогда багровые лучи заходящего солнца, падая на прогалину, освещают маленький караван: четырех лошадей и их владельцев, по внешнему виду которых опытный взгляд поймет сразу — идут издалека и неблизок конец пути. Но некому осматривать и оценивать путников — на много лиг вокруг не сыскать человеческого жилья. Что же касается зверей, то давно уже зверь не заступает по своей воле дорогу человеку и, заслышав лишь его шаги или почуяв запах, уходит, искусно путая следы. Правда, остается еще нежить, но о ней всяк слышит, да не каждый видит.