Только ты и я - Джилл Мэнселл

Да, у женщин все по-другому. Им приходится принимать значительно больше решений: например, что выбрать — серьги или пуссеты, бледный лак для ногтей или яркий, шлепанцы или туфли с задниками, трусики-бикини или стринги.

Или вообще трусики не надевать…

Телевизор был включен, выпуск новостей заканчивался, но даже под страхом смерти Джек не смог бы назвать ни одну тему выпуска. Его взгляд был устремлен на экран, уши слышали голос репортеров, но ничего — ничего — не задержалось в голове. Потому что все его мысли были заняты сегодняшним вечером. И Тилли. Черт, а это серьезно.

Более того, она не представляет насколько. Откуда ей знать, что он чувствует, до какой степени судьбоносным может стать этот вечер? Она не может понять, что происходит у него внутри. Джек не верил самому себе. Когда Роуз умерла, его мир изменился навсегда. Как будто за ним захлопнулась дверь гигантской тюремной камеры. Именно это и происходит, когда ты позволяешь себе полюбить, а когда любимого отнимают у тебя, боль и тоска становятся невыразимыми.

Поэтому он поклялся, что ничего подобного никогда не случится, просто держал эту самую дверь запертой. Так было легче играть роль любящего пофлиртовать бабника, получать удовольствие и избегать любых форм эмоционального напряжения. Да, по дороге ему удалось заработать хорошо известную репутацию, но что из этого? Он с самого начала был честен, никогда не опускался до обмана.

Но сейчас все, по-видимому, изменится. Потому что, несмотря на все его усилия, Тилли удалось отпереть эту дверь. И это принесло одновременно и пугающие, и фантастические ощущения, как будто он вырвался из тюрьмы после четырех лет заключения.

Сушилка щелкнула, Джек открыл дверцу и вытащил теплые темно-зеленые наволочки, пододеяльник и широченную простыню. Все это было из хлопка, который не нуждался в глажке. А вдруг Тилли, если унюхает на них запах кондиционера, решит, что он был уверен, что этот вечер закончится в постели? Вдруг она решит, что он не сомневался в ином исходе, и обидится? С другой стороны, они оба в глубине души знали, что «это» случится сегодня.

Поднимаясь с постельным бельем наверх, Джек гадал, чем сейчас занимается Тилли. Ведь она не из тех, кто суетится попусту, целую вечность решает, что надеть. Наверное, она выгуляет Бетти, вернется в дом, пройдет в душ, а потом быстренько влезет в какой-нибудь топ с джинсами. Это одно из ее потрясающих качеств: она не стремится тратить на себя кучу денег и не тщеславна в отличие большинства женщин вокруг.

Ну вот, постель готова. Джек отступил и полюбовался делом рук своих. Спальня сияла чистотой, нигде не были ни пылинки, комнату освещал приглушенный свет. Неожиданно это показалось Джеку очень важным: ему захотелось, чтобы Тилли было здесь уютно, чтобы спальня ей понравилась. На прошлое Рождество Моника подарила ему коробку свечей в разноцветных стаканах со словами молитв и сказала: «Расставь их по полкам по всей спальне, нет ничего романтичнее, чем освещенная свечами спальня».

Нет надобности говорить, что свечи так и остались лежать в шкафу, в своей подарочной коробке. На мгновение Джек задумался: не вытащить ли их? С одной стороны, у него было желание произвести впечатление на Тилли, но с другой — ему совсем не хотелось, чтобы она почувствовала себя как в любовном гнездышке Остина Пауэрса.

Ладно, оставим свечи в покое. Наверное, они смогли бы поразить только юную девицу.

На мгновение задержавшись перед зеркалом над комодом, Джек проверил, как легли волосы, которые он не стал сушить феном, затем подошел к окну, чтобы задернуть шторы. Поднимая руку, он случайно задел серебристо-голубую керамическую вазочку, стоявшую на подоконнике. Роуз купила ее в Тетбери, в магазине народных ремесел, разрисовала серебряными звездами и горохом и заявила, что она отлично подойдет для полевых цветов. Нечего и говорить, что он никогда не ставил в нее цветы. После смерти Роуз вазочка оставалась пустой. Он же мужчина как-никак. Мужчины не собирают цветы и не зажигают свечи. Джек передвинул вазочку подальше от края подоконника и стал задергивать шторы.

И вдруг застыл как громом пораженный: на подъездной аллее появилась машина. И не просто машина, а красный «ауди» с номерами, которые навсегда врезались ему в память. Такое не могло произойти, но происходило. Он даже забыл, что надо дышать, — Роуз всегда обладала талантом правильно выбирать время.

Джек вцепился в подоконник. На него накатила мощная волна ужаса и надежды, к горлу подкатила тошнота. Он неподвижно наблюдал, как «ауди» въезжает в открытые ворота.

И это не была галлюцинация.

То подъезжала машина Роуз.

Глава 33

Безумие. Джек помотал головой, приказывая себе собраться. Роуз умерла. Пусть это машина Роуз, но за рулем не Роуз. Потому что она мертва.

Он это знает. Просто его шокировало столь неожиданное появление машины. На мгновение он поверил, что катастрофы не было и Роуз жива. Он даже успел испытать угрызения совести, потому что она бы узнала, что он собирается изменить ей, и объяснения, что якобы он считал ее умершей, вряд ли удовлетворили бы ее.

Джек сделал глубокий вдох и приказал себе успокоиться. Она не вернулась. Вернулась только ее машина. После смерти Роуз он не знал, что делать с ее обожаемым красным «ауди». Когда ржавая старая «фиеста» ее родителей эффектно не прошла техосмотр, он даже обрадовался и отдал им «ауди». Машину холили и лелеяли, еженедельно мыли и полировали и ездили на ней, не превышая скорость.

Ну и ну. Они едва не устроили ему инфаркт. Надо же, объявиться именно сегодня, именно в этот вечер. Как будто Роуз специально прислала их сюда.

Дверцы «ауди» распахнулись. Сначала вылез Брин, за ним Дилис. Они постарели, их движения замедлились, в них чувствовалась усталость, тоска изнурила их. Джек не виделся с ними два года, и сейчас, глядя на них, почувствовал, как сердце налилось свинцовой тяжестью.

Может, они ненадолго?

Он собирался через час ехать за Тилли.

Брину Саймондсу, седому старику с выражением обреченности на лице, было под семьдесят. Когда-то он был душой общества в своей деревушке и владел скобяной лавкой. С появлением крупных торговых центров бизнес Брина столкнулся с трудностями. Ему удалось удержаться на плаву с помощью местных покупателей, но борьба была жестокой. Потом умерла Роуз, и Брин перестал быть душой общества. Он продал магазин и ушел на пенсию.

Дилис никогда не работала. Гордая валлийская мать семейства, она целыми днями мыла окна, протирала от пыли картины, скребла ступеньки на крыльце и пекла хлеб. В их маленьком домике царил идеальный порядок.