Длиной в неизвестность - Вокари Ли

— Почему ты продолжаешь мне помогать?

— Разве? — удивился он. — Я не думал, что помогаю тебе.

— Ты час назад буквально вытащил меня из-под поезда, — напомнил Тору, — или это ничего не значащая ерунда и ты так делаешь каждый день?

— Это другое.

— Какое?

— Мы друзья, — объяснил Юра, — кто на моём месте поступил бы иначе? Да даже если бы мы не были друзьями. Я удивлён, что никто не заметил до меня.

— Мы друзья, — повторил Тору.

Конечно, друзья. Дело было только в этом, чего бы он ни придумал под впечатлением от Юриной смелости. То, что Юра спас его, было даже не жестом дружбы, а простой человечностью. Тору хотелось верить в то, что для кого-то близкого он был особенным, гораздо более значимым, чем все прочие. Он надеялся, что его первый настоящий и осязаемый друг увидит в нём нечто большее, чем очередного приятеля, с которым можно хорошо провести время. Тору по собственной глупости успел принять мысль о своей исключительности за истину и намертво в неё вцепиться, а теперь, когда горечь правды превратила его фантазии в прах, он не мог отпустить её и посмотреть в глаза реальности.

Кира говорила, что люди не задерживаются рядом с Юрой из-за его непосредственного характера, но Тору отказывался принимать тот факт, что в его жизни и он был одним из тех самых «транзитных» знакомых. Он считал, что они не могли остаться друг для друга всего лишь очередным эпизодом и мимолётной вспышкой, затухающей в тени чего-то более яркого, но Юра, наверное, думал совсем иначе. Для него и проблемы наверняка не были проблемами, что уж говорить о прочем?

Тору был безнадёжным глупцом, наивно поверившим в им же придуманную сказку. Конец его истории должен был наступить сегодня и положить тем самым начало чему-то новому: Юра бы вскоре оправился от потери и через несколько недель уже бы проводил время с другими, может быть, более интересными и менее унылыми людьми.

Но Юра спас его. Конечно же, ради собственной человечности. Звучало, как назло, убедительно, в отличие от многого из того, что было сказано ими раньше.

— Чего на полу разлёгся? Дуй сюда, — Юра ладонью похлопал по кровати, будто подзывал собаку. Тору лениво поднялся и забрался под одеяло. — Диванчик свистнулся, поэтому имеем то, что имеем. А куртку-то чего не взял? Думал, поезд не справится?

— А зачем мне куртка, — удивился Тору, посмотрев вверх, — там.

— Не льсти себе, — усмехнулся Юра, — мы оба будем гореть в аду. Хотя бы за наши телефонные разговоры.

Тору напрягся, вытянулся и вздрогнул, в то же мгновение натянув одеяло на голову. В последний раз он лежал в кровати с Юмэ, и это воспоминание отложилось как одно из самых приятных. Между ним и Юрой не было стекла, но Тору казалось, что расстояние между ними лишь увеличивалось.

— Грейся, — Юра задумчиво похлопал его по плечу, медленно и сдержанно, будто боялся ненароком сломать. — Ад не так далеко, как кажется.

— Пахнет, как в церкви, — из-под одеяла ответил Тору, — даже от вещей.

— Мама ладаном окуривает. Бесы там, всё такое.

— У вас есть бесы?

— Да вот один только, — вздохнув, сказал Юра, — не травится что-то. Залез ко мне под одеяло и болтает всякую чушь. Не знаешь, случайно, что с таким делать?

— Дурак, — фыркнул Тору, — я спать.

— Доброй ночи тогда, — ответил Юра, застучав пальцами по экрану телефона.

Тору ничего не ответил, почувствовав, как плавно погружается в сон.

***

— Юра, поднимайся! — утро началось с пронзительного возгласа. — На службу опоздаем!

Тору нехотя открыл глаза: за окном была кромешная тьма. Пять тридцать. Он плотнее завернулся в одеяло, подумав, что проблемы чужой семьи не имеют к нему никакого отношения. В конце концов, он не был ни Юрой, ни верующим.

Юра заворочался рядом. Подумать только, в доме двух православных людей, уставленном иконами, пропахшем ладаном и копотью свечей, они, два молодых парня, спали в одной кровати под одним одеялом. Тору всерьёз почувствовал себя дьяволом и немного встревожился: что если…

— Не кипишуй, не зайдёт, — зевнул Юра, стянул одеяло с обнажённого торса и включил ночную лампу. Когда он только успел раздеться?! — за столько лет всего один раз.

Тору кивнул и послушно расслабился. Раз так, то переживать было не о чем — ему, привыкшему к постоянному контролю, стоило учиться доверять людям.

В следующее мгновение дверь распахнулась — на пороге комнаты стояла ошеломлённая Нина Юрьевна, Юрина мать. Её глаза бегали от сидящего на кровати сына к торчащей из-под одеяла макушке Тору. Рассмотрев открывшийся ей вид, она схватилась за сердце и запричитала так, что Тору самому могла понадобиться бригада медиков.

— Не пощадил Господь, — взмолилась Нина Юрьевна, с отчаянием в глазах посмотрев в потолок, — не уберёг!

Юра едва слышно выругался, поднялся на ноги и с полным непониманием происходящего подошёл к матери. Зато для Тору всё выглядело более чем очевидно, и это пугало больше всего.

— Сынок, — Нина Юрьевна всерьёз разрыдалась и схватилась за Юрино плечо. Она крепко прижала его к себе и стала нервно гладить светлую спину. — Сынок, ты же знаешь, как это опасно и плохо.

Тору казалось, что он смотрит дешёвое театральное представление. Но актёры справлялись удивительно хорошо: ему стало стыдно за то, чего он не совершал, и, более того, на мгновение он усомнился в чистоте своих помыслов.

— Да я ж уже встал, ма, — ответил Юра, — не опоздаем, я быстро.

Он до сих пор не понимал, из-за чего так распереживалась его мать. Какая неловкая невинность! Оскара!

— Сынок! — прикрикнула Нина Юрьевна, но тут же, извинившись, погладила взъерошенные после сна волосы Юры. — Сынок, это же большой грех… Зачем же так, ты же знаешь… Что же теперь будет, Юрочка…

Казалось, она говорила это не из злобы, а из искреннего сочувствия и беспокойства. В её интонациях и жестах читалась чистая материнская любовь. Тору не знал, как правильно реагировать, чтобы окончательно всё не испортить. Поэтому он предпочёл неподвижно лежать и ждать, когда конфликт разрешится сам собой. Наблюдая за разыгравшимся спектаклем, он ни разу не вспомнил вчерашний вечер, будто тот был всего лишь кошмарным сном, навеянным духотой чужого дома и жаром лежащего рядом тела.

— Я же сказал, что схожу, ма, — Юра вывернулся из объятий и бросил на Тору короткий взгляд. Стыдился. Конечно, он стыдился, потому что Тору изначально предполагал, что как-то так оно и получится. Юра чувствовал себя виноватым. Тору жестом показал, что всё идёт нормально. Ему показалось, что лицо Юры стало расслабленнее.

— Сынок, мужеложство безобразно, —