Рай под колпаком - Виталий Забирко

Завораживающее по красоте зрелище.

— Их энергетическая станция… — восхищенно прошептал Бескровный.

Я покосился на него, и очарование чужеродной красоты пропало, уступив место тягостной безысходности. Вспомнилось, что почти такие же конусы рука самопроизвольно рисовала вчера на бумаге. К чему бы такая аналогия? Ясно, не к дождю.

Город практически не изменился. Только стал чище — ни на улицах, ни на тротуарах не было ни соринки, и дома стали наряднее, словно вчера каждый подвергся молниеносному капитальному ремонту. Что ж, пришельцы это умеют, на домике писателя, за ночь превратившемся в особняк, лично убедился. Но почему тогда каждому горожанину не предоставить особняк вместо тесных квартир в многоэтажках?

Я вспомнил, что говорил Ремишевский о форме «спецназовцев», и понял — точно так они отнеслись и к жилью, не стали менять привычный уклад жизни. Это уже потом, когда «новообращенные самаритяне» привыкнут к своему трансформированному сознанию…

Остановившись по просьбе Бескровного у цветочного магазина, я остался в машине, предоставив ему возможность самому выбирать цветы. Отсутствовал он минут пятнадцать. Наконец появился на крыльце с двумя букетами в руках и выглядел растерянным. Остановился и долго переводил взгляде одного букета на другой. Красные гвоздики смотрелись невзрачно рядом с броской красотой бело-фиолетовых причудливых зевов неизвестных цветов другого букета.

Бескровный сделал пару неуверенных шагов к машине, как вдруг его лицо перекосилось, он резко изменил направление, подошел к урне и сунул туда букет с неизвестными цветами.

— Зачем же выбрасывать? — пожурил я его, отъезжая от магазина. — Можно было в магазин вернуть.

— Там орхидей — море… — поморщился он. — Глаза разбегаются.

— Это орхидеи?

— Так написано…

— Но в урну-то зачем?

— Сил не было вернуться. Будь Таня жива, непременно подарил бы. А так… Она гвоздики любила.

Я не стал ничего говорить — есть в душе каждого человека такие воспоминания, которых постороннему лучше не касаться.

Город словно вымер. Пока мы ехали по улицам, увидели всего пару машин, да и прохожие на тротуарах встречались редко. С упразднением торговли должна была высвободиться громадная армия людей — интересно, куда они все подевались? Какую работу «новообращенным самаритянам» нашли пришельцы?

На повороте к кладбищу лас обогнал стопоход. Управляла им женщина, а в салоне сидели трое мужчин.

«Уж не матриархат ли здесь?» — с иронией отметил я.

Не обращая внимания на большой крюк, который делала дорога перед Щегловским косогором, стопоход пошел напрямик по крутому склону, и я позавидовал высокой проходимости машины. Пройти здесь не смог бы даже танк.

— Не понимаю, почему снаружи до сих пор не разобрались, что происходит внутри купола? — сказал Бескровный, глядя, как стопоход лихо взбирается по крутому склону. — Со спутника-шпиона пятак на ладони можно сфотографировать, а такую машину не заметить?

— Плохо слушали, что по телевизору говорили, — сказал я. — Обратили внимание, что солнце словно размытое? Сильная дисперсия света, поэтому четкие снимки получить невозможно.

— Ну ладно стопоход, но не заметить энергостанцию пришельцев… — пожал плечами Бескровный. — Знаете, сколько я теорий о происхождении куполов за ночь наслушался? Десятка два. Самая бредовая — что Земля живая, а купола — своеобразные нарывы на ее теле, появившиеся в результате деятельности человечества. И когда эти гнойники прорвет…

— Не забивайте голову откровенной дурью, — поморщился я.

— Дурь-то дурь, — со вздохом согласился он, — но лучше бы она оказалась правдой, чем то, что есть на самом деле.

Я мельком глянул на Бескровного. Не пойму его что-то. То с восторгом отзывается об обществе «новообращенных самаритян», то сожалеет о его возникновении. Сплошное противоречие, а не человек. Может, таким и положено быть писателю — не примыкать ни к чьему мнению и оставаться независимым в суждениях?

— Приехали, — сказал я, останавливаясь у обочины напротив знакомой оградки.

Мы вышли из машины, Валентин Сергеевич взял с заднего сиденья один из пакетов, раскрыл и начал доставать садовый инвентарь: лейку, небольшую мотыгу с короткой рукояткой, саперную лопату…

Я огляделся. Стопоход стоял у второй опоры высоковольтной электропередачи, и никого в нем не было. Что ж, в конце концов, «новообращенные самаритяне» тоже люди, и нет ничего странного в том, что они приехали проведать могилу своих родственников. А то, что стопоход стоял точно на том же месте, где я несколько дней назад оставлял свои «Жигули», простое совпадение. Хватит выискивать во всем скрытый смысл — чтобы обнаружить черную кошку в темной комнате, надо вначале ее туда запустить.

— Принесите, пожалуйста, из багажника канистру с водой, — попросил Валентин Сергеевич, раздеваясь и развешивая одежду на оградке.

Я открыл багажник, достал канистру, отнес к оградке.

— Помочь?

— Нет, — категорически отказался он. — Это мое дело.

— Валентин Сергеевич, а зачем разделись? Чтобы не испачкаться? В особняке такой гардероб — чего одежду жалеть?

— При чем тут гардероб? — Он поднял голову, прищурившись посмотрел на небо. — Полезно на солнышке позагорать, редко в последнее время удается.

— Теперь времени будет предостаточно, — заметил я.

— М-да… — неопределенно протянул Бескровный и перевел взгляд на стелу. — Жаль, Таня, — глухо проговорил он, — не дожила ты до сегодняшнего дня. Молодой бы стала, здоровой и меня на семьсот лет пережила бы…

Я тактично отступил в сторону. Не следует вмешиваться в разговоры живых с мертвыми.

За спиной, дробно топоча, пронесся стопоход. Что-то не похоже на проведывание усопших родственников — только приехали и сразу обратно.

На переднем сиденье — двое мужчин, на заднем — две женщины. Стопоход был тот же, но люди… Люди были другие и по-другому одеты — фотографическая память меня никогда не подводила. Была все-таки черная кошка в темной комнате.

— Пойду-ка прогуляюсь, — сказал я Бескровному.

— Да, конечно. Я долго буду возиться.

Место, которое посетили «новообращенные», я определил быстро — им оказалось памятное надгробие бизнесмену Мамонту Марку Мироновичу с жабообразным золоченым орлом на гранитной глыбе. Весенняя фиалка уже отцвела, но здесь запах по-прежнему ощущался. Здесь и только здесь. Больше никаких следов «новообращенные» не оставили, но мне было достаточно и этого.

Что они здесь делали? Почему приехали одни, а уехали другие? Я побродил вокруг памятника, потрогал монументальную глыбу. Обычный гранит, шероховатый, нагретый солнцем. Золоченый орел с короткой толстой шеей недобро нацелился на мою руку, будто собираясь клюнуть, И тогда я вспомнил, что в прошлый раз видел у памятника парня, который затем куда-то исчез.