Скоморох - Константин Калбазов

Определив Горазда, Волков отправился на поиски старосты, чтобы спросить плату. Однако искать того долго не пришлось, потому что он сам нашел хозяина постоялого двора и при всем честном народе бухнулся перед ним на колени, склонив повинную голову.

– Забирай, Добролюб, жизнь мою никчемную. Пред всем честным людом сказываю: повинен перед тобой и твоим семейством, потому как не упредил о беде. Всем сказываю: жизнь моя в руках Добролюба и, кто будет его в чем винить, прокляну.

– Как же так-то, старик? – Глаза сразу наполнились слезами, которым очень скоро стало тесно на веках и они побежали по изуродованным щекам.

– Сам не ведаю. Как весть получил, так гонцов по всем деревенькам отправил. Подумал, что вас известит гонец, когда лошадей менять станет. О том, что он одвуконь и за сменой может не заехать, просто не подумал.

А чего тут скажешь. Бывает так вот, когда люди надеются друг на друга. С другой стороны, может, и живы бабы и дите, ведь не полные же звери те гульды. Слабый огонек надежды у него продолжал тлеть до сих пор. Думать о том, для чего могли погнать с собой женщин солдаты вражеской армии, не хотелось. Но главное, чтобы они были живы, а там… Время лечит и не такие раны.

Вот думал, что порвет старика голыми руками, а не смог. Не поднялась рука. Нет его вины, во всяком случае, умысла не было, а повинную голову меч не сечет. Бывает такое, хотя от этого не легче и горечь утраты никуда не девается.

– Добролюб! – Это кричит, стоя на крыльце избы, лекарка Любава. Не просто кричит, а призывно рукой машет. – Давай в избу, – когда он подбежал, подтолкнула она. – Парень твой в себя пришел, коли хочешь поспрошать о чем, иди. Может статься, до утра не дотянет.

Добролюб подошел к ложу:

– Горазд.

– Добролюб? Ты?

– Я. Ты как, парень?

– Худо, ну да ничего, – прерываясь после каждого слова, заговорил раненый. – А я думал, тебя того… Баб сильничают, они кричат, о пощаде молят… А ты лежишь в кровище…

– Они живы?

– Я хотел им помочь, Добролюб… Честно хотел… Ждан, царство ему небесное… Добрые гвозди выковал… Не пустили они меня… В себя пришел от боли в руке… Глаза открыл, а они меня приколачивают… Потом баб услышал… Веселину… – Тут парень заплакал навзрыд, от спазмов по телу прошла волна болезненной дрожи. Виктор уж было решил, что парень вот-вот лишится чувств, но он выдержал. – Неждана плачет, бабы орут, эти гады горланят…

– Что с ними сталось, Горазд?

– Пожгли их… Живыми пожгли… Связали и пожгли… А я все видел… Это уж потом, когда выезжали, один из них мне в живот из пистоля стрельнул, наверное, чтобы побольше мучился… А я все помню, как они кричали… Добролюб, мне конец один… И там когда висел, знал, что кончусь… Я дожить хотел… Рассказать… Добролюб, найди их… Богом тебя заклинаю, найди…

Парень попытался подняться, но тут уж силы его оставили, и он откинулся на подголовник. Вот, стало быть, как все случилось. Был у него в душе последний огонек, но и его только что загасил Горазд. Нет у него больше никого. Жизнь как-то сразу показалась никчемной, лишней. Вот только если на пепелище подворья он решил, что вина за гибель близких на нем, и хотел лишить себя живота, то теперь картина выходила иная. Нет, все как и было, себя ему было ничуть не жаль, вот только просто так удавиться он больше не хотел. Кто-то должен заплатить за то, что случилось. Сначала он думал, ему и платить за свои грехи, но выходит, не по его душу пришел ворог и не в довесок к нему побил тех, кто был ему дорог. Стало быть, и платить им. Что ж, никто вам не виноват.

У охотников есть правило: никогда не оставлять подранка. Случился такой, бросай все и добивай, потому как такой зверь становится опасным. Воины всех стран и народов придерживаются такого же мнения в отношении своих собратьев по ремеслу, а потому везде и во все времена было, есть и будет такое понятие, как контроль. Никогда не оставляй за спиной раненого противника. А вот гульды то ли от лени своей, то ли от самоуверенности этим правилом пренебрегли и оставили подранка.

Крестьяне устраивались вокруг лесной деревеньки хотя и временным, но обстоятельным лагерем. Даст бог, прогонят ворога, тогда они вернутся на насиженные места. Насчет леса для домов можно не переживать. Великий князь завсегда выделит его бесплатно. Не на боярские хоромы, понятное дело, но избы и кое-какие постройки сладить хватит. Чай, понимает, что не уберег свои земли, а потому людям помочь надо. Всего не восполнит, но хоть лес даром даст.

Виктор оставаться с селянами не собирался, нечего ему делать в лесах, не время прятаться. Умирать он тоже не собирался. Слишком просто для гульдов. Нет, он будет жить максимально долго и за это время заберет как можно больше жизней врагов. Он не боялся смерти, он был готов умереть, но к вопросу этому решил подойти рационально. Есть не хочется, но надо, потому как нужны силы. Жить не хочется, но надо, потому как мертвый уже ни до кого не дотянется, а счет у него большой.

Вооруженный старым ножом со сгоревшей рукояткой, парой выпрямленных скоб и напильником, у которого один конец заострен, как бронебойная стрела, это чтобы ручку насаживать, он направился на поиски врагов. Крестьяне пытались остановить его, да куда там. Кто станет их слушать, когда кровь кипит, словно адское варево в колдовском котле, когда ненависть все изнутри разъедает ядреной и всепожирающей кислотой.

Бабка Любава потом по всему лагерю бегала его искала, раны-то не шутейные, обработать бы, да только и смогла узнать, что ушел скоморох, а куда – не ведают. Чувствуй сейчас Виктор боль или дискомфорт, то непременно обратился бы к лекарке за помощью, потому как хворый боец уж и не боец. Может так случиться, что из-за необработанных ран уже к утру он будет лежать в бреду с высокой температурой. Но в тот момент он об этом не думал, просто позабыл о ранах, словно все еще был в горячке. Впрочем, скорее всего, так оно и было.

Двоих драгун он нашел неподалеку от крепости Обережной, где в осаде сидел воевода Градимир. Они оказались посыльными и двигались от крепости в сторону основной армии, ну да это их проблемы. Пропустив всадников мимо себя, он выскочил из-за дерева и с двух рук метнул две скобы, благо по весу они были практически равны, что в значительной степени облегчало задачу. Он успел выдернуть из-за пояса напильник и нож, когда понял, что добавки не требуется. Снаряды точно нашли свою цель, и оба наездника были мертвы, а Виктор обзавелся богатыми трофеями: четырьмя пистолями, парой карабинов весьма неплохого качества и парой кинжалов вполне приемлемой балансировки, подходящих для метания. Были еще два палаша, но их он предпочел пока оставить при лошадях, потому как пользоваться ими не умел.

Ага. Вот такой вот разочаровавшийся в жизни человек, который печется о трофеях. Он ведь не забыл и карманы убитых вывернуть и золотую серьгу у одного из них сорвал. И про серебряные крестики не позабыл. Одним словом, обчистил донага, обзаведясь парой крепких сапог, подошедших по размеру. Со второго обувь тоже снял – мало ли, товар хороший, практически не ношенный, сгодится. Странно? Действительно странно. А если еще подумать о том, что он все это делал, потому как собирался заработать… Очень странно.

В сумке одного из солдат он обнаружил тубус с грамотой. Безжалостно взломав печать, он взглянул на текст и понял, что нужно будет еще и язык выучить, потому как знание тоже сила, которая пригодится в предстоящей войне. Именно войне, потому как он намерен объявить гульдам войну. И не имеет значения, что ему ее не выиграть, главное, что он сумеет хорошенько пустить им кровь. Потому-то и добычей озаботился, в войне главное – деньги, это он помнил еще по прошлой жизни. А уж если он обзаведется соратниками, денег понадобится куда больше. Отчего-то подумалось, что в крепости непременно найдется человек, знающий гульдский. Не первый год враждуют, а не знать языка врага – глупость несусветная, тем паче на границе.

Думаете, захотелось ему в героя поиграть? Ничуть не бывало. Если в письме важные сведения, которые хоть как-то приоткроют воеводе замыслы противника, то тот сумеет накрошить гульдов куда основательнее, чем одинокий мститель. Подобраться к крепостным стенам оказалось задачкой не из простых, но ему это все же удалось. Был, правда, момент, когда он едва сдержался, чтобы не напасть на двоих солдат, устроившихся в секрете. В том, что упокоит обоих, он не сомневался, но вот насчет того, что сумеет сделать это тихо, были большие сомнения. А шуметь, когда вокруг полно вражеских солдат… Он кипел от злости, он был готов рвать всех и вся, но голову при этом не потерял, взирая на окружающее как-то со стороны.

Как выяснилось, прокрасться к стене оказалось все же проще, чем договориться со стрельцами. Ну да чего уж жаловаться, не стрельнули в незнакомца – и то хлеб. Сейчас время военное, сидят в осаде, пальнули бы – и были бы в своем праве. Долго пришлось убеждать, чтобы вызвали воеводу, но все же уговорил. И все это громким шепотом, переспрашивая друг друга по нескольку раз, потому как стены все же высокие. Но разобрались. Прибывший Градимир по голосу опознать Добролюба не сумел. Ничего удивительного: губы словно не свои, распухшие, потрескавшиеся и говор получался каким-то шепелявым. Пришлось помянуть некоторые эпизоды, известные им двоим из единственного совместного путешествия.