Скоморох - Константин Калбазов

– Все хорошо. Обе спят. Мамка намучилась, а эта вона наелась до отвала.

Она протянула запеленатый кулечек Виктору, и тот бережно его принял, не выказывая страха. Как-то легко принял, словно всегда только тем и занимался, что нянчился с младенцами. А ведь у подавляющего большинства папаш от подобного случается тихая паника, и они буквально столбенеют, не зная, что да как делать, и боясь чем-либо навредить малютке. Он заглянул в личико ребенка, и она показалась ему красавицей. От одного только взгляда на это чудо его сердце запело, а сам он озарился счастьем. Есть такие папаши, редко, но встречаются, которые искренне радуются детям, еще даже не зная, что значит быть отцами.

Ждан через плечо взглянул на ту, что заставила так засветиться хозяина. Ничего особенного. Красная помятая мордашка, вся какая-то нескладная и некрасивая. Чему тут радоваться? У других эвон какие карапузы, взглянешь – и впрямь по сердцу тепло разливается да глаз радуется, хотя и знать то дитя не знаешь, а может, больше никогда и не увидишь. А тут… И папаша и мамаша вроде ликами пригожи, а дите – страхолюдина, прости Отец Небесный. Но язык лучше попридержать, а ну как осерчают, супруги Орехины тоже радостью светятся, так что даже если не от хозяина, то от бати точно прилетит, а мамка еще и добавит, она завсегда Богдана поддержит, коли посчитает его правым, а тут посчитает, к гадалке не ходи.

Уже через пару дней Голуба вернулась к делам по хозяйству. Млада, хотя и сама в положении, всячески старалась ее оградить от тяжкой работы: где на себя взвалит, где Веселину определит, а бывало, что и Горазд ввернется подсобить. Вот только он все больше помогал, когда удавалось к девушке поближе быть. Мать с улыбкой взирала на молодых. Это им казалось, что все-то у них тайно и за семью печатями, – лишнего вроде себе ничегошеньки не позволяют. Но то пусть кого угодно обманывают, а материнское сердце не проведешь. Наметилась между детьми искра, которую любящая мать боялась ненароком задуть, а потому и старалась держаться в сторонке. Пусть огонек окрепнет. Даст бог – и все сладится, из Горазда добрый муж получится. Имелась еще причина, по которой мать в сторонке держалась. Был уже у Веселины ухажер, уж о свадебке сговариваться начали. Да только несчастье случилось, от жениха ничего и не осталось, родители его разом отвернулись. А так, глядишь, девку от холопства избавить можно было бы. Не восхотели с кабальными знаться. А этот не робеет, видно, что и девка сильно в сердце запала. Но, может, суженый сумеет выкупить любимую, ведь имеет мысль своих родных освободить от кабалы.

– Добролюб.

– Чего тебе, Горазд?

Виктор, пристроившись на завалинке, тетешкался с дочкой. Ну как тетешкался – спала она на сильных отцовских руках, пока мамка по дому управлялась. Дело шло к вечеру, и на двор завернул обоз, так что дел хватало. Виктор хотел было возразить, мол, оклематься нужно, но она слушать его не стала, да еще и Млада поддержала дурную затею. Но вроде пока все ладком, это не девчата, испорченные цивилизацией, местные куда как покрепче будут.

– Жениться я хочу.

– А я при чем? Коли переживаешь, что места в доме не найдется, не боись, найдется. Для такого доброго работника многое можно сделать.

От слов Виктора Горазд даже зарделся, переполненный гордостью. Эвон как его ценят! Но тут же снова стал озабоченным. Вопрос-то серьезный и хозяина касается не в последнюю очередь.

– Дак жениться хочу на Веселине.

– Та-ак. Началось в колхозе утро.

– Чего? – Нет, понятно, что вроде как чем-то недоволен, но что это за такой Колхоз? Он о таком селе и не слыхивал, может, где подалече.

– Да так, ничего. А что она?

– Согласная.

– А родители?

– Не ведаю. Но тут главное, что ты скажешь, ить холопка она.

– Обельная.

– Да разница невелика.

– Значит, так. Деньги, плаченные мною, а они немалые, мне хотелось бы возвернуть. Потому слушай меня. Жениться я дозволяю, дети ваши будут вольными, и я на них никаких прав не имею. Но ты в течение пяти лет обязан будешь жить при мне и заниматься тем, чем укажу, не бесплатно, по труду и жалованье будет, может, и поболе, чем сейчас, это как дела пойдут. А вот через пять лет – волен как ветер, вместе с Веселиной и детками. Только легкими те пять лет не будут, это я тебе обещаю.

– Дак согласный я!

– Согласный он. А что родители ее?

– Не ведаю, – тут же понурился парень. Она-то холопка, но и он без кола, без двора, мальчик на побегушках, разве что вольный.

– Дак узнать бы. Или подсобить?

– Не, я сам.

– Ну иди, сам с усам.

Неждана, а как еще назвать дите, в появление которого мамка уж и не верила, заворочалась и, открыв подслеповатые глазки, почмокала губками и мявкнула, прямо как котенок. Ага, признак верный. Пяток минут, значится, есть, потом закатит такой скандал, что мама не горюй. А так ведь вроде спокойный ребенок, но вот к вопросу питания подход у нее серьезный. С детства не любивший бабьих скандалов, Виктор тут же поспешил подняться и направиться в дом. Там Голуба сейчас обслуживает караванщиков, ну да ничего, справятся и без нее, он и сам поработает, чай, не боярского роду.

– Голуба, краса ненаглядная! Ты как тут?!

Мужик, а скорее даже парень лет двадцати пяти, обвешанный оружием, по всему видать, из обозных охранников, недолго думая со смачным шлепком приложился к бабьему заду. Вот только обычного в таком разе игривого повизгивания не было и в помине. Нет, от внезапности бабенка подпрыгнула и даже испуганно охнула, но тут же на нахала уставились два злых черных уголька, а ведь глаза-то у нее голубые. Не успел мужик удивиться подобному поведению, как его резко потянули за плечо, разворачивая вокруг оси. Да что тут происходит-то?! Даже не понял, кто это был, как получил в зубы с такой силой, что искры посыпались во все стороны.

– Ты как посмел?! Холоп!

Другой мужик уже надвинулся на Ждана. Тот, набычившись, готовился вступить в схватку со всем пылом, присущим молодости. Да и силушка, играющая в мускулах, сейчас ударила в мозг, потому он был готов сокрушать всех, кто под руку попадется.

– А ну, всем молчать!!!

Ага, это уже купец. Видя, что вот-вот начнется непотребное, подал голос и надавил авторитетом. А сам с нескрываемым испугом стреляет глазками по сторонам, очевидно, в поисках хозяина, но того видно пока не было. Господи, вот остолопы! Ведь не так прост этот трактирщик, ему сам воевода-батюшка благоволит. Сказывают, он, еще будучи скоморохом, сумел наследника смолинского от смерти лютой спасти, а это дело такое… Одним словом, не забывается. А бабу и он признал: Голуба в одном из звонградских трактиров была подавальщицей, и не только. Да ведь тут-то не все просто.

– Осьма, ты видал, что этот холоп учудил? – заговорил, как видно, начальник охраны.

– Я-то видал, а у вас, я гляжу, зенки вовсе повылазили. Вы что, аспиды, холопа признали, а на бабе мужний платок не зрите? Кто муж-то? – с нескрываемой надеждой спросил Голубу купец. Может, не все так страшно.

– Я. – Голос спокойный, громкий и уверенный. В дверях стоит хозяин подворья с младенцем на руках. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. – Голуба, забери Неждану, есть ей пора.

Жена тут же приняла ребенка и, повинуясь властному кивку, устремилась к лестнице на второй этаж. Виктор подошел к Ждану, положил руку на плечо – успокойся, мол. После чего обвел всех присутствующих решительным взглядом. Рядом как из-под земли вырос Горазд, вид суровый, взгляд злой. Голубу в доме любили все и готовы были за нее любого рвать зубами. Кто бы мог подумать.

На полу заворочался, приходя в себя, охранник. Ничего так, крепкий мужичок. Ждану хотя и пятнадцать всего, но он уже с легкостью весь день с отцом мог работать за молотобойца. Рука у него была ой как тяжела. Но судя по тому, как ощупывал челюсть пострадавший, обошлось без членовредительства. Тоже крепок, не отнять, иному от такого удара скулу на сторону своротило бы, а этот, похоже, ушибом да синяком обойдется.

– Ну и что тут произошло?

Виктор понимал: он что-то пропустил. Но смысл от него пока ускользал, хотя что-то нехорошее и ощущалось. Ждан просто так руку на человека не поднимет, тем паче что горьким отцовским опытом наученный, да и не вспыльчивый он. Скорее, бычок, крепкий, сильный. Нужно – так и на рог подымет и разнесет, вот только выпрашивать нужно долго и умело. Но вопрос был не к нему, он холоп, а потому его слово последнее. Да и то если спросят, что вряд ли. Волков смотрел в упор на купца. Его люди, ему и ответ держать первым.

– Первак признал Голубу, жену твою, стало быть, и…

– Я слушаю, Осьма.

– Повел себя непотребно.

– Разве на ней не было платка? – Вид и без того был не радужный, а тут уж стал мрачный, как грозовая туча.

– Дак был, как же не было.

– Она дала какой повод? – Уже едва не рычит.

– Не было этого. Обознался он по молодости, по дурости. Простил бы ты его, Добролюб. Чего молчишь, аспид?