Искатель, 2014 № 10 - Олег Быстров

— Вы могли бы его опознать?

— Пожалуй, да.

— Когда вы расстались с Настей, парень остался у магазина или направился за ней?

— Я не обратил внимания. Подошел троллейбус седьмого маршрута, и я прыгнул в него. Мне необходимо было спешить домой — доставить матери инсулин, который я приобрел в аптеке. У нее сильный диабет. Когда троллейбус тронулся, я посмотрел в окно, парня на том месте уже не было.

— После этого Настя тебе не звонила?

— Нет. Я сам пытался связаться с ней и в тот вечер, и на следующий день, но ее телефон не отвечал. Утром я позвонил Клавдии Васильевне Чепиковой, своей бывшей теще, но та ответила, что Настя дома не ночевала. Мы договорились, что она позвонит подругам Насти, а я свяжусь с больницей и «скорой помощью». Но наши усилия не дали результата — Настя как в воду канула…

— Незадолго до своего исчезновения Настя продала квартиру, подаренную ей матерью. Как она поступила с деньгами?

— Насте нужны были деньги для поездки за границу. Ни j меня, ни у ее матери денег лишних не было, а поездку откладывать было нельзя, и Настя решила продать квартиру. Я советовал ей не спешить с продажей, но тут подвернулся хороший покупатель, и Настя решилась. Деньги она отдала на хранение мне, хотя я всячески отказывался и советовал ей положить их на сберкнижку, под проценты. Но Настя настояла, пояснив тем, что сама может их быстро растратить…

— Деньги находятся у тебя? — спросил Стрижевский.

Костецкий замялся, потер от волнения руки.

— Да, они у меня. Но их осталось значительно меньше; Настя много тратила. Я пытался ее остановить и выдавать в день не более трех тысяч, но она говорила, что ей необходима одеться, хорошо питаться, погасить долги. И тратила, тратила, тратила…

— Какова твоя версия по поводу неожиданного исчезновения дочки?

— Возможно, в спешке села к кому-то в машину, и тот оказался негодяем. Ведь дочка была видной девушкой и весьма доверчивой. Возможно, тот парень, который стоял на углу ювелирного магазина и следил за ней, каким-то образом причастен к ее исчезновению. Впрочем, версии могут быть самые невероятные. А это первое, что приходит в голову…

— Я попрошу тебя далеко не отлучаться. Вполне возможно, что ты можешь мне вскоре понадобиться. В частности, оказать помощь в опознании того парня. — Стрижевский встал из-за стола.

— Я никуда уезжать не собираюсь, — сказал Костецкий. — Мне нужно дальше наводить справки о дочери и ждать ее воз-г вращения.

— Кстати, где тебя искать, в случае необходимости?

— Я живу у матери, в частном доме по адресу Садовая, четырнадцать.

Костецкий ушел, и Стрижевский тотчас позвонил капитану Косареву.

— Юрий Павлович, зайди на минутку.

Косарев вошел, присел.

— Диспозиция такова, товарищ сыщик. Надо срочно проверить алиби Вадима Костецкого. Он живет с матерью по адресу Садовая, четырнадцать. А еще разыскать длинного, худощавого, чернявого парня в серой куртке-ветровке, который примерно в полдень тридцатого июля стоял с дипломатом в руке возле ювелирного магазина.

— Ну и задачки задаешь, товарищ следователь. Со многими неизвестными. Это равносильно тому, что искать иголку в стогу сена…

— Другими данными пока не располагаю. Появится дополнительная информация — немедленно сообщу. Но, если мне не изменяет память, тебе уже приходилось находить иголки, если было известно, в каком стогу они находятся…

Был Ильин день. С утра зарядил дождик, и Стас Стрижевский подумал, что после этого теплого дождя могут пойти грибы. «Но мне теперь не до «тихой охоты». Отпуск мой плакал, как плачет этот летний дождик. Хорошо, если удастся за неделю справиться со странным делом об исчезновении Костец-кой. А там подкинут новое, и не исключено, что оно окажется куда более запутанным. И так до наступления зимы. Однако нам не привыкать отдыхать зимой. В этом тоже есть свои прелести. Но как объяснить жене, что отпуск опять срывается?..»

Следователь шел по улице Топальской, прикрываясь большим черным зонтом, и искал глазами нужный дом. У дома номер 34 остановился, сложил зонт, отряхнул его. Хотел нажать на кодовый замок, но его опередил мужчина. Вслед за ним он и вошел в подъезд, поднялся на третий этаж, нажал кнопку звонка. Из-за двери с цифрой «11» раздался женский голос:

— Кто здесь?

— Следователь прокуратуры Стрижевский.

Дверь открылась.

— Здравствуйте, Клавдия Васильевна, — сказал Стрижевский. — Простите, вынужден побеспокоить вас.

— Здравствуйте. Проходите, пожалуйста. Я все понимаю, — с волнением и, как показалось следователю, немного растерявшись, пригласила хозяйка.

Стрижевский вошел, остановился у дверей.

— Проходите вот туда, — показала рукой хозяйка.

Комната была большой и светлой. На окнах длинные тюлевые занавески. На подоконниках ярко-зеленые цветы в глиняных горшках. На стенах, покрытых светлыми обоями, несколько фотографий в простеньких рамках. На большой стене, над письменным столом, заваленным книгами, — портрет «Незнакомки» Крамского.

— Это рабочий стол Настеньки, — пояснила хозяйка. Голос женщины дрогнул.

Стрижевский присел на диван. Портфель поставил рядом. Спросил:

— Ну что, Клавдия Васильевна, судя по всему, вестей от внучки нет?

— Нет, — сказала Чепикова, — как в воду канула. Бедная; девочка, всю жизнь родительской ласки не чувствовала. И все же старалась быть не хуже других, стремилась добиться успеха, обрести счастье. И вдруг беда… Вот только что от меня ушла ее лучшая подруга Лариса Ситникова. Посидели. Поплакали. Вспоминали Настю, гадали, что с ней могло случиться. Ларисарассказала, что в тот злополучный день видела Настю. Настя спешила. Перебросились несколькими словами, и Настя побежала к машине.

— А что за машина, случайно не обмолвилась? — насторожился Стрижевский.

— Лариса толком ничего об этом не сказала. Вам лучше самому встретиться и поговорить с ней. Она работает продавцом в ювелирном магазине.

— Расскажите, как можно подробнее, про свою внучку Настю, — попросил Стрижевский.

— Насте было всего четыре годика, когда ее отец загремел за решетку. Вскоре тяжело заболела ее мать. Ранимая натура не могла смириться с тем, что ошиблась в Костецком, который сулил ей золотые горы и море счастья, в котором она будет купаться каждый день и каждый час. На деле же он оказался просто ничтожеством, и Вика, поняв это, подала на развод, а затем впала в тяжелую депрессию.

Болезнь прогрессировала, и я вынуждена была вначале забрать к себе внучку, а потом и дочь. Освободившуюся дочкину квартиру сдавали квартирантам. Настя повзрослела рано — росла на редкость покладистой и очень способной. Каждый год приносила похвальные грамоты из школы. Особенно легко ей давались иностранные языки. Английский изучала в школе, итальянский и испанский осваивала самостоятельно. Гулять не любила — была домоседкой. В свободное время играла на гитаре, помогала по дому, бегала по аптекам — доставала матери лекарства. Очень переживала за мать. Понимала, что из болезни ей не выбраться, что она тяжело страдает и тает на глазах. Про отца мы ей не рассказывали, хотя она очень интересовалась. Говорили, что после развода он бесследно исчез и, вполне возможно, его уже нет в живых.