День луны - Чингиз Абдуллаев

А мне вот Звезду вручили. До Сих пор не знаю, за что. Наверно, за то, что живой остался.

А один из моих взводных обе ноги потерял.

И только орден Красной Звезды получил. Ну, вышел я из больницы. Мне тогда отпуск дали и все деньги выплатили. Ну мы и загуляли. По-настоящему загуляли. — Он помолчал, доставая из кармана сигареты. Зная, что полковник не курит, он не стал предлагать их своему собеседнику, а, затянувшись, продолжал: — В общем, драка была в ресторане. Пьяная драка с какими-то ребятами. Так их тогда называли.

Нас двое было. А их пятеро. Ну и я, значит, пьяный был. В конце раскидал я всех пятерых, а одного, самого настырного, к столу его же ножом и приколол. — Он снова затянулся. — В Ташкенте это было. А парень оказался сыном какой-то местного шишки. Ну судья и постарался. Тут еще и Андропов все время говорил о дисциплине. Мне дали пятнадцать лет с лишением всех наград.

— Я слышал, что у тебя были неприятности, — нахмурился Абуладзе, — но мне говорили, что ты попал под амнистию.

— Пять раз попадал, — кивнул Седой, — пять раз сбежать пытался, пять раз ловили и пять раз под амнистию попадал. А в общей сложности отсидел девять лет. И вышел в девяносто втором. Собрал вещи и приехал в Москву, хотел с вами увидеться. Вы помните, что тогда в Москве было? Реформы начались. От Большого театра до «Детского мира», по всей улице Горького, по всему центру стояли люди и что-то продавали. Длинная такая очередь была, как в кошмарном сне. Я позвонил в ГРУ, и мне сказали, что вы уволились. Ну тогда я и подумал, что никому не нужен. Мне эта очередь быстро мозги вправила.

Обратно на работу меня, конечно, никто бы не взял. Девять лет тюрьмы. А делать я ничего не умел. Какой из меня специалист?

Я ведь после окончания политехнического сразу в армию пошел. И ни одного дня не работал.

Куда мне нужно было идти? Устроился я охранником к одному сопливому мальчишке.

Три дня честно проработал. Выбрасывал его мусор, проституток к нему возил. А потом двинул ему между глаз и ушел. Ну, потом меня быстро нашли. Но это уже неинтересная история.

Я ведь так ничего и не научился делать.

Только убивать. А на это ремесло было много заказчиков. Вот я и выполнял их поганью заказы. Так и жил, от «гонорара» к «гонорару». — Он докурил сигарету и хотел ее по привычке бросить на пол. Потом, передумав, встал и бросил ее в пепельницу, стоявшую на другом столе.

Абуладзе ничего не говорил. Он сидел, словно окаменев, не произнеся ни слова. Внизу открылись двери. Раздались чьи-то голоса.

— Вот, — сказал с неожиданной ненавистью Седой, — подкрепление прибыло. Вот кто теперь у меня в товарищах.

Абуладзе повернул голову. По лестнице поднимался Аркадий Александрович со своими людьми.

Москва. 17 часов 15 минут

Несмотря на все его усилия, он снова впал в забытье, а когда очнулся, то обнаружил, что они уже стоят. Часы на руке работали, несмотря на все удары и тряски, и он с удивлением обнаружил, что уже шестой час вечера.

Сизов лежал на сиденьях. Он уже не стонал, но по-прежнему никак не хотел мириться с судьбой. И все его мысли лежали только в одной плоскости. Любыми способами бежать от террористов, предупредить своих, рассказать им о своей настоящей роли в этом затянувшемся кровавом спектакле. От голода кружилась голова. Хотелось пить. Но он держался, стараясь не подавать виду, что он уже пришел в себя.

Однако на этот раз Лося ему обмануть не удалось. Тот, вернувшийся откуда-то, сел в автобус и спросил у дремавшего рядом Моряка:

— Ну как он? В сознание не приходил?

— Кажется, нет, — ответил тот.

— Кажется, нет, — передразнил его Лось. — В прошлый раз тоже казалось. Он уже умирал.

А потом на другой балкон перелез. И так ловко, что вы ничего не могли сделать.

— Да он уже тогда умирал, — поморщился Моряк, — у него вся повязка на груди в крови.

Он от потери крови сдохнет. И машину нашу испачкает.

— Какую машину? — засмеялся вдруг Лось. — Нету уже машины. Все. Теперь будем на «Роллс-Ройсах» ездить. Через несколько часов будем далеко отсюда.

— Да, — засмеялся в ответ Моряк, — действительно глупо. Ну и пусть пачкает. Пусть все кровью испачкает. Я совсем забыл.

Сизов не хотел себя обнаруживать, но боль была невыносимой, и он неожиданно для себя застонал.

— Пришел все-таки в сознание, — усмехнулся Лось, — ну на этот раз ты у нас не побегаешь. — Он достал из кармана наручники, взял здоровую левую руку Сизова и приковал ее к ручке сиденья.

— Пусть теперь убежит, — сказал Лось, — когда захочет, тогда и убежит.

— Как там дела? — спросил Моряк.

— Не знаю, — раздраженно ответил Лось, — нам приказано сидеть здесь. Они нам знак дадут.

— А если они улетят без нас?

— И без этого тоже? — кивнул Лось на Сизова. — Не волнуйся. Там должен быть один человек, без которого они точно не улетят. Ни за что на свете. И пока этот человек не приедет, самолет не взлетит.

— Это ваш благодетель, — понимающе сказал Моряк, — тот самый, который все организовал?

Сизов насторожился.

— Много болтаешь! — зло крикнул на своего напарника Лось. — Еще ничего нет, а ты уже язык распустил.

— Я просто спрашиваю.

— Заткнись и ничего не спрашивай.

— А ребята где?

— Там, где надо, стоят. Ты за них не беспокойся. А у нас здесь самое лучшее место. Все видно.

— Да что здесь видно? — возмутился Моряк. — В самом конце встали. Нужно было там стоять, у здания вылета.

— Где надо, там и стоим. Следи лучше за этим раненым. Если еще раз убежит, я тебя за ним пошлю и в самолет не возьму.

— А при чем тут я?

— Я тебя предупредил.

— Да ладно, ладно.

Сизов лежал с закрытыми глазами. Кто же этот неизвестный, который все организовал и придумал и без которого они ни за что не взлетят? Узнать бы имя этого человека.

Борт самолета «ДС-10» испанской авиакомпании «Иберия»

15 часов 40 минут по среднеевропейскому времени. 17 часов 40 минут по московскому времени

Виктор стоял в кабине, глядя на двух пилотов. После смерти штурмана оба замкнулись в себе, не став даже разговаривать друг с другом. Лишь необходимые команды и пояснения.

В один из моментов второй пилот посмотрел на Виктора.

— Курить-то хоть можно? — спросил он. — Вы эти правила отменяете?

На авиалайнерах "Ибериио традиционно не разрешалось курить. Ничего не понявший Виктор молча смотрел на него.

— Он, кажется, не понимает, — изумился второй пилот. — Откуда нашли такого идиота?

— С чего ты решил? — взглянул на стоящего за их спиной Виктора командир авиалайнера.

— Да этот кретин стоит как немой. Эй, парень, может, ты глухонемой?

Виктор по-прежнему стоял молча. Он понимал, что они обращаются к нему, но не знал, что говорить.

— Кажется, он действительно глухонемой, — удивился второй пилот. — Это уже смешно.

Честное слово. Даже обидно. Поставили такого идиота.

— Не перегибай, — посоветовал командир, — может, он и понимает.

— Ничего он не понимает. У меня в кармане лежит второй пистолет, — сказал вдруг второй пилот и сжался в ожидании удара. Виктор по-прежнему стоял, молча глядя на них.

— Ты это серьезно? — спросил командир.

— Конечно, нет, — улыбнулся второй пилот, — просто проверял его реакцию. Он даже не шелохнулся. Он или глухонемой, или не понимает испанского языка. Может, он немец или швед? Посмотрите на его лицо, он определенно не испанец.

— Мне трудно повернуть голову, — ответил капитан, — он сразу все поймет.

— Что вы думаете делать? — спросил его напарник.

— Пока не знаю.

— Вы хотите лететь в Монрови? Там сейчас война.

— Я помню, Хосе, но у нас нет другого выхода. На борту сто пятьдесят пять пассажиров.

Не забывай об этом. Мы с тобой отвечаем и за их жизни тоже.

— Вы хотите, чтобы я прокладывал курс на Либерию?

— Я хочу, чтобы ты все время думал о наших пассажирах, Хосе. Это очень важно.

— Они убили Мануэля.

— Я помню.

— И вы хотите им помогать?

— Я хочу спасти жизни наших пассажиров.

— Но вы им помогаете.

— Абстрактный героизм, Хосе, хуже всего.

Нельзя быть героем за чужой счет.

— Речь идет и о наших жизнях, — повысил голос Хосе.

— Речь идет о людях, — возразил командир корабля, — я отвечаю за их жизни, пока я командир авиалайнера. Значит, берем курс на Монрови.

— Хорошо, — обиделся второй пилот.

— Хосе, — позвал его через минуту командир.

— Да, капитан.

— Когда первый террорист вошел в кабину, он посмотрел на приборы. Я видел его взгляд, Хосе. Он профессиональный летчик. Это сразу чувствуется. Он смотрел на основные приборы.

Высота, скорость, курс. Он знал, куда нужно смотреть. И этот знает. Может, он не знает испанского языка, но, если я начну передавать сообщение, он сразу поймет.