Поветлужье - Андрей Архипов

   Воевода несколько мгновений смотрел вдаль, ничего не видя, а потом, встряхнув головой, начал заканчивать свой рассказ.

   - И ранее мы с ним не разлей вода были, а после того Петр совсем ко мне прилип. И слов никаких не говорит, а токмо по нему видно - куда я, туда и он. Разве что дети его куда на другой путь подвигнут.

   Несколько минут над собравшимися стояла тишина, которую, казалось, можно было потрогать руками. Клонившееся к верхушкам деревьев солнце стало окрашивать багрянцем нижние раскудрявившиеся облака над лесом, у коновязи всхрапнул в очередной раз оказавшийся там дежурным Буян. Наконец, у колодца раздались звонкие голоса домохозяек, в очередной раз упоминавших неугомонного Фаддея, и их смех слегка разрушил смутные печальные образы давно минувших деяний, навеянные рассказом Трофима.

   - Ну и как ты отнесешься к тому, абы Петр службу внутреннюю вел? - прервал молчание Михалыч.

   - Доверяю я ему, как себе, теперь и ты, надеюсь, к тому же придешь, - ответил воевода. - Токмо обскажи осмысленнее, что делать то ему надобно?

   - То у нас называлось внутренними делами и контрразведкой, - попытался сформулировать мысль полусотник. - Внутренние дела... это то, к чему силу приложить надобно. Или к корыстным людям или к тем, кто разбоем занимается на землях наших. Сторожить покой поселений к этому же относится. Практически все, окромя суда, да и то схваченный разбойный люд ему сторожить. Тут смешивать власти не надо, вред будет. А контрразведка, то противоположное разведки. В той что-то выведывать надо, а в этой...

   - Скрывать надобно? - ухмыльнулся Радимир.

   - Нет, не давать чужим выведывальщикам у нас жить вольготно. Токмо к такому делу призвание нужно, поэтому и спрашивал, потянет ли Петр? - изогнул бровь Михалыч.

   - Спросим, а согласится, да не получится, так другого поставим. Петр на мое слово не обидится, ужо сам должен понимать, - уверенно отетил воевода, - а то, что в помощь мне кого выделить, так то верное дело. Если далее расти будем, то не справлюсь я в одиночку без помощников то.

   - Главное, власти сии под одно крыло брать не надо, каждый за свое отвечать должен. Суд за справедливость, внутренняя сила за порядок, внешняя за защиту от врагов, умные люди да старейшины за законы, печать... хмм... книги кто будет печатать...

   - Это как? - удивился Радимир, - от руки пишут, а не печатью какой, ту токмо для указов каких князь ставит яко знак свой.

   - А вот так же и печатать можно, - отвлекся Михалыч, - вырезается много буковок, набирается из них одна страница, другая, третья. Макают их в чернила, да на лист бумажный, как ту же печать и ставят. Сразу много листов напечатать можно.

   - От какое дело, - загорелись глаза у Радимира, - об этом мы с тобою потом потолкуем.

   - Потолкуем, а как же, но попозже, - кивнул полусотник, - Так вот, у многих должна быть возможность сказать своё посредством слова печатного. Продадутся многие, да почти все, считай. Будут говорить за того, кто больше заплатит, но без этого все равно нельзя. Один да найдется тот, кто правду донесет до людей. И на эту власть тоже замахиваться нельзя. А только помогать тем, кто слово правдивое несет, даже если обидное слово то будет для Петра того же.

   - Мыслишь, Петр под себя грести будет на службе своей? - нахмурился Трофим, - Зря я тебе сказывал, втуне все пропало...

   - Да нет, Трофим Игнатьич, не пропало, - возразил Михалыч, - не токмо о Петре я, но и о тебе. Нельзя тебе вмешиваться, к примеру, в дела тех, кто законы вершит, токмо отвергнуть их предложения можешь. И в дела суда стараться не лезть. Зато и коситься на тебя никто не будет. А вот силой всей распоряжаться, так то твоя первая задача. Да и не о тебе даже я сказываю, а о будущих поколениях. Мало ли кто захочет все к рукам прибрать, и творить, что ему вздумается. А от того кровушка льется ой как... Те же князья...

   - Нишкни, Иван! - стукнул клюкой Радимир, - то божья власть! Не смей!

   - И я тебе про то говорил, - многозначительно произнес воевода, - успокой язык свой, до добра он тебя не доведет. А насчет власти так скажу, я и не суюсь в мирские дела, а они в мои. Иначе, окромя суеты и замятни, не будет ничего.

   - Так это я токмо при вас язык то свой и распускаю. А по поводу... божьей власти одно скажу, Радимир, от бога власть в усобицах не бьется. Вот Мономах сидит сейчас крепко и дай бог ему еще править так многие лета. И то распри меж князьями идут. А вот придет опосля него слабый правитель и что?

   Радимир на этот раз ничего не ответил, видимо полусотник затронул какие-то его потаенные мысли, только покряхтел и задумчиво положил подбородок на свою клюку, оголовье которой было причудливо вырезано в виде бурого медведя, чуть приподнимающегося на задних лапах.

   - И еще одну власть я забыл, Трофим Игнатьич, - повернулся уже к воеводе Михалыч, - местная. Когда князь под себя все гребет, то ему самому от этого худо становится. Ставленники его многое разворовывают, да под себя берут. А местная власть, это как община наша. Всё в ее распоряжении должно быть, окромя богатств рудных, да еще чего особо ценного. А ты, воевода, токмо налог с нее брать должен, да не всё серебро и медь, что соберет та, а токмо меньшую от всего часть, половину самое большее. Именно часть, а остальное этой властью должно тратиться на людинов. Мосты да дороги должны на те монеты строиться, ремесла развиваться, а не к себе в карман главой местной власти класться. От того община богаче будет, и тех же налогов более получишь. И суд она вести может на основе наших законов и своих традиций, не дергать попусту тебя то. А за такой властью пригляд с двух сторон будет. Со стороны общины и с твоей стороны. Токмо тиун твой не вмешиваться в дела того же старосты должен, а проверять лишь, честно ли тот дела ведет. Много я еще могу сказать, и не все так хорошо сделать получится сразу, как я тут баял вам, да... никто из нас пока не готов к такому разговору. Давайте лучше о хорошем, - улыбнулся Михалыч.

   - И что же ты хорошего нам приготовил? - поглядел с сомнением на него Радимир.

   - Да вот привыкнуть никак не могу, аже поселение ваше вы весью величаете, а новое место называете новой весью. А отяки, так те вообще, верхним, средним, да нижним гуртом свои селения кличут. Как бы названия им придумать?

   - О! То дело, - цокнул языком воевода, - токмо мы на названиях не сошлись поначалу, да и весь была одна, от чего отличать то? Надумал, поди, что?

   - Ну... предложить хочу. А уж далее на сходе решайте, - Михалыч лучился довольством, будто предложение его было поважнее дел, им свершенных. А может и так, все-таки названия те, возможно, останутся с людьми навсегда, унося с собой в даль веков частицу его души. - Эту весь Переяславкой назвать. Вроде по делу и старое место напоминает. А новую весь Сосновкой. Уж больно сосновый бор там красивый, посмотришь вдаль - лес прозрачный, чистый от кустарника, сердце замирает, когда солнечный луч тебе в глаз светит сквозь хвою и небо такое синее-синее на фоне зеленых иголок... Ну, это... расчувствовался я, конечно... Железное болото же предлагаю просто Болотным прозывать. Нечего для супротивников возможных слово железо называть. Пусть не знают до поры, какие дела у нас тут твориться будут. Как вам такой расклад?

   - А что? Добрые названия, а для нашей веси и вовсе памятное, - зачесал под бородой воевода, - старое то не прижилось. Неклюдовкой главная весь общины прозывалась. По Неклюду, ее основавшему.

   - Вынесем до суда на сход, - согласился Радимир, - а отяцкие для нас как назовешь?

   - Да не дело сие без них то, - засомневался Михалыч. - Будут от их общин люди на суде, так и спросим, да и наши отяки с Сосновки слово скажут, тем более что нижний гурт все одно за нами остался. Уж его то как-то обзовем.

   - А детишки то как, ожили ли опосля тягот своих? - поинтересовался Радимир. - Остальных то лекарь не пускает, вон гонит, со знахаркой отяцкой закрылся, и таинства над сборами травяными творят. И мне дюже непонятное отвечает. С тобой же словом нет-нет, да перемолвится.

   - Тимка оклемается, то Вячеслав точно сказал, - Михалыч поморщился от нахлынувших воспоминаний. - Крови он много потерял, ребра поломаны, но молодость свое взяла, а заражения крови, ну... той же огневицы нет. Спасла его Радка. Приходить в сознание начал понемногу. Травами его поят, навар мясной давать начали, дай Бог, поправится. А вот с девчушкой худо пока. Знахарка ее первым делом в баню отвела, хоть и вырывалась она, да смотрела ее там долго. Вячеслав ей всё травы носил, да советы какие-то давал. Не было насилия-то, то ли не смог Слепень на ушкуе при всех, то ли оставил как сладкое на вечер, шли то с низовьев часа три-четыре всего. Однако избил крепко.

   - Так купец то сам кричал о том... - недоуменно воззрился на полусотника воевода.

   - Слова то были, абы побольнее нас задеть. Вот и задел, себе на беду. В любом случае, попытку сделал он. Сопротивлялась она крепко, видать, ноги то расцарапаны все, а лицо, так вообще один синяк. Однако по женской части в порядке все. А вот насчет душевного здоровья сказать ничего пока не могу. На несложные вопросы начала отвечать, но в основном молчит, да в точку смотрит. Что уж там у них случилось, понять сложно, да только трое прибитых буртасов сами за себя говорят. Про Антипа то слышали?