Упрямица - Эллен Марш

– Твое сердце переполнено горечью, малышка, – заметил Дмитрий, снова поразив Рэйвен своей способ­ностью улавливать чужие мысли и заботы.

Что же есть такого в этом загадочном русском гиган­те, что в одну минуту она думает о нем то как о верной и преданной собаке, а то он вдруг превращается во всевидя­щего и всепонимающего задушевного друга? Неужели все её мысли так откровенно отражаются на ее лице? Или же бородатый казак просто наделен даром ясновидения?

– Тебя расстраивает капитан, – продолжал Дмит­рий, когда Рэйвен, промолчав в ответ, отвернулась.

Бриз с реки ласково теребил блестящую черную прядь на ее виске. Она встряхнула головой, сжав губы. Не сто­ит, чтобы он сейчас заглядывал в ее лицо, ведь он без труда прочтет все в ее предательских глазах.

– Не надо так сердиться на него, – взмолился Дмит­рий, от всего сердца желавший примирить и подружить двух людей, ближе которых у него никого не было. В начале путешествия у него возникла было надежда, что Рэйвен Бэрренкорт смягчится по отношению к капитану, но в последнее время вообще все пошло наперекосяк. Уже неделю капитан вел себя совершенно непонятно, словно абсолютно незнакомый человек, чьих помыслов и поступ­ков Дмитрий не понимал. Шарль частенько бродил как лунатик по палубе. А Рэйвен, тихая и бледная, скрыва­лась чаще всего в каюте, избегая и капитана, и самого Дмитрия как чумы.

– В конце концов все мы родственные души: вы, я и капитан, – добавил Дмитрий с сияющей улыбкой.

– Вот как? Почему? – усмехнулась Рэйвен.

– Ну-у, вы боретесь за свой Нортхэд, я потерял свое Киброво, а капитан больше не хозяин в своем Монтеро.

Золотые глаза Рэйвен заморгали от изумления.

– А что такое Монтеро, Дмитрий? Ради всех свя­тых, не мучьте меня! Это какое-то поместье?

– Святые небеса! Еще какое! – с удовольствием объ­яснил русский, стараясь донести до нее свою мысль. – Когда-то он был очень богатым и всеми уважаемым чело­веком, графом де Монтерреем, но чем он может похвас­таться теперь? Ф-ф-фи!

– О-он г-г-граф? – изумленно прошептала Рэйвен.

– Уже нет, потому что передал все права на графст­во своему женоподобному кузену Фредерику де Сен-Жермену, – ответил Сергеев, сумев своим басом передать писклявость тощего, бледнолицего молодого щеголя, чело­вечка, которого он запрезирал раз и навсегда во время одного из их визитов в Париж. А Шарль… Шарль тогда, конечно, взял блестящий город штурмом! Он завоевал без труда женских сердец больше, чем это удалось бы Дмит­рию, даже если бы он одаривал всех своих поклонниц пригоршнями драгоценностей и очаровывал небылицами об опасных приключениях в открытом море.

– Он отдал? Отдал свое графство? – слабо повто­рила Рэйвен, и впервые Дмитрий мог бы поклясться, что ошеломил юную красавицу.

Опершись локтями на борт, он задумчиво посмотрел на нее.

– Капитан ничего не говорил вам об этом?

– Мы… мы редко беседуем, – выдавила из себя Рэйвен.

– Его мать была англичанкой, – сообщил Дмитрий, рискуя навлечь на себя гнев капитана за то, что обсужда­ет прошлое Шарля без его согласия. – Дочь британского посланника при Людовике XVIII. Я как-то видел её пор­трет. Такой нежный ангел! Так что я не удивился, что у нее было хрупкое здоровье и она прожила совсем недолго. Перед смертью она просила, чтобы ее маленького Шарля послали учиться в Англию. И его отвезли в Сассекс в дом его тетки.

– Совсем одного?

– Шарль почти ничего не рассказывает об этом. Кажется, его тетка была уже довольно пожилой, когда он приехал к ней. Насколько мне помнится, она была старой девой. Не очень-то радостный семейный очаг для остав­шегося без матери ребенка, а?

Рэйвен покачала головой, сердце ее наполнилось жа­лостью и сочувствием к одинокому маленькому мальчику, каким был когда-то Шарль Сен-Жермен. Как она пони­мала его одиночество! Какой страх он должен был пере­жить, оказавшись один в совершенно чужой стране! Без матери! Хотя она смутно помнила свою собственную мать, Рэйвен могла припомнить тысячи случаев, когда ей так не хватало ее мягкой, любящей поддержки!

Отец горячо любил свою маленькую дочурку и не скрывал этого, но разве можно было поделиться с ним чисто девичьими, а позднее женскими секретами, особен­но переменами, связанными с ее телом. Рэйвен до сих пор не могла до конца дать определение ощущаемой в себе пустоте. Теперь, когда в ней были разбужены и кипели страсти, она и вовсе запуталась, но понимала, что мать смогла бы объяснить ей все, что происходит с ней.

Да, она как никто понимала, что пришлось испытать Шарлю, и сердце ее разрывалось от любви к нему и же­лания рассказать ему об этом!

– А что же случилось с его отцом? – спросила она, стараясь не выдать бурлящих в ней чувств.

– Отец умер, когда Шарль еще ходил в школу. Но когда он стал достаточно взрослым, чтобы возвратиться во Францию, в замок де Монтеро, он уже успел выбрать море, малышка. Вот он и передал все права этому чахо­точному Фредерику, а сам уплыл на своем корабле.

– И он отказался от родового замка? – переспро­сила Рэйвен, ничего не понимая. – Вот так просто? Что­бы стать моряком?

В глазах Дмитрия запрыгали смешливые чертики – ага, девчушке все это явно не безразлично? – но он понял, что немало и шокировал ее.

– Не судите его слишком строго, – начал он, но Рэйвен перебила его. Голос ее был холоден, а глаза с ненавистью уставились на Шарля Сен-Жермена.

– Я вообще не собираюсь судить его поступки! Не стоит и секунды терять в размышлениях о человеке, от­бросившем свое прошлое, как старую тряпку! Презреть свое право по рождению… и все ради чего? Ради бродяж­ничества по морям и океанам? Ради того, чтобы было удобно менять женщин, как перчатки, в каждом порту по несколько штук, да при случае украсть приглянувшийся алмаз и тут же удрать?!

Ее золотые глаза повернулись теперь к Дмитрию, и он даже отшатнулся от осуждения, вспыхнувшего в топа­зовых глазах.

– Что нормальный человек может подумать о подо­бном мужчине? Одно: он – ничтожество! Полное ничто­жество!

Она развернулась и побежала к трапу, оставив Дмит­рия с открытым от изумления ртом. Женщины! Никогда ему не понять этих взрывных перепадов, проживи он даже тысячу лет! Конечно, он понимал, каково девчушке-сиро­те услышать, что право, за которое она сражалась изо всех своих сил, Шарль отдал добровольно! О, многостра­дальный Иисус, как все-таки жесток и несправедлив этот мир! И все же следует делать то, что считаешь нужным. Он рассмеялся над своим философским настроением, ре­шив, что, как только «Кохинор» окажется в его руках, он, если понадобится, выкупит Нортхэд у жирного сквайра, чтобы, преклонив колено, передать его прекрасной юной женщине, которую он обожает как несомненную покори­тельницу его сердца.