Поручик Державин - Людмила Дмитриевна Бирюк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие;
Чтоб дух мой в смертность облачился
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! — в бессмертие Твое!
Написав эти строки, Державин почувствовал полное изнеможение. Он погасил свечи и упал на кровать. В том, что он создал лучшее свое сочинение, сомнений не было. Ощущение абсолютного счастья переполняло его душу… Вскоре он заснул. Под утро привиделось ему, будто в глазах его снова блистает лучезарный свет. Он тотчас проснулся и увидел, что по стенам действительно бегают яркие блики света. Сомнений не было: Бог подавал ему знак!
Державин поднялся с кровати, сел за стол и задумался, подперев подбородок руками. Слезы умиления текли из его глаз. Теперь он точно знал, что его сочинение оказалось угодно Богу, и горел желанием вознести Ему благодарность за те понятия, которые Он ему внушил. Практически без помарок и исправлений Державин дописал заключительную строфу:
Неизъяснимый! Непостижный!
Я знаю, что души моей
Воображении бессильны
И тени начертать Твоей;
Но если славословить должно,
То слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к Тебе лишь возвышаться,
В безмерной разности теряться
И благодарны слезы лить.
На следующее утро Державин, щедро расплатившись с фрау Бергер, нанял в Нарве экипаж и пустился в обратный путь.
Свою оду он отнес княгине Дашковой в журнал "Собеседник любителей российского слова". Екатерина Романовна встретила Державина с искренней радостью. Благодаря его "Фелице" тиражи журнала подскочили вдвое. Она ожидала, что и новые его стихи будут написаны в том же духе: легко, изящно, остроумно. Но с первых же строк княгиня поняла, что это серьезная философская ода, без скидок на вкусы и умственные способности читателей. Склонившись над рукописью, она читала медленно и сосредоточенно, вся погрузившись в непростой смысл произведения. А Державин стоял поодаль и глядел на нее, замирая от нетерпеливого ожидания. Наконец Дашкова подняла голову, и он увидел ее большие умные глаза, светящиеся неподдельным восторгом. Но пауза длилась слишком долго, казалось, княгиня не находила слов, и он не выдержал:
— Так что же, ваше сиятельство? Подойдут ли мои стихи для журнала?
— Друг мой… — промолвила наконец Дашкова. — Какая глубина! Какая мощь и страстность! Никогда не встречала ничего подобного! Вы написали оду Богу, но возвысили человека! И все же… кое-что мне непонятно. Например, ваше толкование Троицы…
— То, что церковь называет триединством, я понимаю как три единства метафизические, которые Бог совмещает в Себе: бесконечность пространства, беспрерывное течение времени и бессмертная жизнь.
Дашкова взглянула на него пристально, чуть сдвинув брови. Спросила осторожно:
— А вы, случайно, не пантеист?
Поэт отрицательно покачал головой и пошутил:
— "Един есть Бог, един Державин"!
Но Дашкова озабоченно потерла ладонью высокий лоб.
— Ваше признание многих живых миров во Вселенной, прямое уравнивание человека и Бога… Все это необычно и сопряжено с некоторым риском для нашего журнала. Как бы не вышло у нас разногласий с церковью…
Державин понял это как отказ. Молча взял со стола свою рукопись и свернул в трубку. Но Дашкова, опомнившись, остановила его:
— Нет-нет, оставьте! Ваша ода будет напечатана в моем журнале! Если у кого-то возникнут вопросы, я найду, как ответить… И вот еще что… Приглашаю вас, Гаврила Романыч, принять участие в издании первого Словаря Академии Российской… Слыхали о таком?
— Ваша светлость! Но… у меня нет профессорского звания! — вспыхнул от неожиданности Державин.
— Профессоров у нас достаточно, — улыбнулась княгиня. — Уже набрана редакция из сорока семи ученых мужей. А вот талантливые поэты — бесценная редкость. Не смущайтесь! Мы будем обращаться к вам за советом по мере надобности. Согласны?
— Это великая честь!
***
Ода "Бог" вышла в следующем номере "Собеседника" и имела оглушительный успех. Таким искренним, чистым и страстным было это произведение и так напоминало оно из глубины души идущую молитву, что церковь простила Державину некоторые вольные теологические толкования. А что касается читателей, то они буквально взорвались восторгом! Среди сотен хвалебных писем он нашел краткую поздравительную записку: "Рад за вас! Николай Звонарев". Гавриил Романович радостно улыбнулся, вспомнив разговор в трактире с едва знакомым молодым чиновником, предсказавшим ему большое будущее…
Отныне за Державиным прочно закрепилась слава первого поэта России. Многие стихотворцы, подражая ему, стали писать о Боге. Но в сравнении с его творением их вирши казались жалкой поделкой. Императрица тоже весьма благосклонно отозвалась о его новой оде, хотя золотой табакерки на этот раз он не получил.
В те дни государыне было не до него: 8 апреля 1783 года Крым стал частью Российской империи! Основная заслуга в этом принадлежала ее фавориту Григорию Потемкину и последнему крымскому хану Шахин-Гирею, который видел в союзе с Россией благо для своей страны. Еще никто не знал, как трагично сложится судьба хана. Через четыре года Шахин-Гирей опрометчиво отправится к своим единоверцам в Османскую империю, где его казнят по приказу султана.
Но это будет потом… А ныне Россия ликовала! В честь присоединения Крыма, Тамани и Кубани Екатерина Алексеевна велела выбить памятную медаль, выкатить на площади бочки с вином и веселиться всем миром!
***
Державины тоже устроили пикник в тенистых рощах Царского Села. Среди гостей были супруги Капнисты и Львовы, "мармазетка" Даша Дьякова и неуклюжий баснописец Ваня Хемницер, все еще тайно влюбленный в жену Львова, Марию. В последнее время Иван выглядел усталым и сильно исхудал — вероятно, от любви.
Искрилось в бокалах золотистое вино, и звучали стихи; играли в фанты и в пятнашки. Державину завязали глаза и назначили водить. После нескольких попыток ему удалось поймать одну из дам. Он держал ее за талию и делал вид, что пытается угадать, кто это. На самом деле по знакомому запаху цветочных духов он сразу понял, что это Катя. Решив пошутить, он нагнулся и поцеловал ее прямо в губы. Все охнули. Повязка была сброшена, и он в замешательстве увидел перед собой младшую из сестер Дьяковых — Дашу. Хитрая девчонка надушилась теми же духами, что и его жена.
— Виноват, барышня, — пробормотал Державин.
— Просите прощения у своей Плениры! — хихикнула
