Давид Копперфильд. Том I - Чарльз Диккенс

Наконец, после довольно-таки продолжительного отсутствия, к моему большому удовольствию, бабушка и мистер Уикфильд вернулись. Хлопоты их увенчались меньшим успехом, чем мне этого хотелось бы. Правда, школой бабушка осталась очень довольна, но ей не понравился ни один из тех домов, где мне могли предоставить квартиру и стол.

— Очень не посчастливилось, — сказала бабушка. — Не знаю, Трот, что и делать.

— Нам с вами действительно не повезло, подтвердил мистер Уикфильд. — Но из этого положения есть выход, мисс Тротвуд.

— Какой же? — поинтересовалась бабушка.

— Оставьте пока вашего внука у меня. Он мальчик смирный и меня нисколько не стеснит. А дом мой как бы создан для ученья, — он тих, как монастырь, и почти так же обширен. Оставьте его у нас.

Повидимому, предложение это очень понравилось бабушке, но она стеснялась его принять. То же самое чувствовал и я.

— Ну, решайтесь же, мисс Тротвуд, — промолвил мистер Уикфильд, — поверьте, это выход из затруднительного положения. Притом ведь это только на время. Если почему-нибудь мы не вполне будем довольны друг другом, ваш внук всегда сможет уйти, и для него будет найдено что-нибудь более подходящее. Право, оставьте его пока здесь.

— Я вам очень благодарна, — ответила бабушка, — вижу, что и мальчику это очень по душе, но…

— Ну, мисс Тротвуд! — воскликнул мистер Уикфильд. — Знаю, что вас смущает: вам неприятно, чтобы ваш внук жил у нас бесплатно. Так платите, если вам этого хочется. Наши условия, конечно, не будут тяжелыми, но, повторяю, если вам угодно, — платите.

— На этих условиях, хотя они, конечно, нисколько не умаляют ту услугу которую вы мне оказываете, я с большой радостью оставлю вам внука, — ответила бабушка.

— Тогда идемте и переговорим с моей маленькой домоправительницей, — предложил мистер Уикфильд.

Мы поднялись на второй этаж по диковинной старинной лестнице, у которой перила были так широки, что и по ним, пожалуй, можно было бы подняться, как по лестнице, и вошли в большую старинную гостиную. В ней царил полумрак, несмотря на три или четыре окна оригинальной формы, на которые я еще на улице обратил внимание. Старинная мебель, казалось, была сделана из тех самых дубов, которые пошли на блестящий пол и потолочные балки. Вообще гостиная эта была очень хорошо меблирована: стояли тут и рояль, и хорошенькие мягкие диваны, и кресла, обитые пестрой, красной с зеленым, материей, и много цветов. Вся комната состояла из уголков и закоулков, и в каждом стоял такой оригинальный столик, шкафчик, этажерка или кресло, что, заглядывая в один из этих уголков, я решил, что едва ли здесь найдется более уютное местечко, но стоило перевести глаза на следующий уголок, чтобы убедиться, что и этот не хуже, если еще не лучше. На всем лежал тот отпечаток мирного уединения и чистоты, которым отличался дом и снаружи.

Мистер Уикфильд постучал в дверь в углу гостиной. Оттуда выбежала девочка приблизительно моих лет и поцеловала его. На лице этой девочки я тотчас же уловил то спокойное, милое выражение, какое заметил я на портрете женщины, висевшем внизу. Моему пылкому воображению представилось, что портрет каким-то образом возмужал и сделался женщиной, а оригинал остался ребенком. Несмотря на то, что лицо девочки сияло весельем и счастьем, в нем было какое-то особенное, безмятежное, чудесное спокойствие, которого я с тех пор не забывал и никогда не забуду.

— Моя дочь и моя маленькая домоправительница Агнесса, — представил нам ее мистер Уикфильд.

Когда я услышал, как он сказал это, и увидел, как он нежно взял ее ручку, я понял тут, в чем были цель и смысл его жизни.

У маленькой хозяйки на поясе сбоку висела корзиночка с ключами, и вообще она казалась достойной домоправительницей этого старинного жилища. Приветливо выслушав сообщение отца о том, что я буду жить у них, она тотчас же предложила бабушке подняться наверх и посмотреть мою будущую комнату. Мы все туда отправились по той же лестнице с широчайшими перилами, причем молодая хозяюшка шла впереди. Она привела нас в великолепную комнату, тоже в старинном стиле, с такими же дубовыми потолочными балками и такими же окнами из граненого стекла и узорчатыми переплетами, как и в гостиной.

Мы с бабушкой были в восторге от того, как я устроился, и очень довольные, с благодарным чувством вернулись в гостиную. Бабушка и слышать не хотела о том, чтобы остаться обедать, ибо боялась, что в таком случае до темноты ей не добраться на своем сером пони до дому. Мистер Уикфильд, по-видимому, слишком хорошо знал бабушкин характер и потому не пытался ее удерживать. Для нее был приготовлен завтрак, после которого Агнесса вернулась к своей гувернантке, а мистер Уикфильд отправился в свою контору. Таким образом, мы с бабушкой могли проститься без посторонних свидетелей.

Бабушка сообщила мне, что мистер Уикфильд сделает для меня все, что потребуется, и что я ни в чем не буду нуждаться. Говорила она со мной с большой нежностью, давая прекрасные советы. Расставаясь, она сказала мне:

— Трот, ведите себя так, чтобы своим поведением делать честь себе самому, мне и мистеру Дику. Да благословит вас небо!

Я был до того растроган, что мог только еще и еще благодарить ее и просить передать мистеру Дику мой сердечный привет.

— Никогда не делайте низостей, Трот, не лицемерьте и не будьте жестоки, — прибавила еще бабушка. — Избегайте этих трех пороков, и я всегда буду спокойна за вас.

Я горячо обещал никогда не забывать ее наставлений.

— Пони уже у крыльца, — промолвила бабушка — я еду, но вы не провожайте меня.

С этими словами она поспешно поцеловала меня и вышла из комнаты, захлопнув за собой дверь. Сначала я был удивлен поспешностью ее отъезда, и у меня даже мелькнула было мысль, не рассердил ли я ее чем-нибудь; но, когда я выглянул на улицу и увидел, с каким убитым видом садилась она в кабриолет, не решаясь даже взглянуть наверх, я лучше понял характер бабушки, понял, как я был несправедлив к ней, заподозрив, что она на меня сердится.

К пяти часам, ко времени обеда мистера Уикфильда, я несколько уже успокоился и готов был работать ножом и вилкой. Обед был накрыт только для хозяина дома и меня, но Агнесса ждала отца в гостиной и, спустившись с ним в столовую, села за стол против него. Сомневаюсь, мог ли мистер Уикфильд обедать без своей дочки. После обеда мы снова поднялись в гостиную. Здесь, в одном из уютных ее уголков, Агнесса поставила для отца на столике графин с портвейном и стакан. Я подумал тут, что этот портвейн утратил бы для него свой «букет», будь он подан ему другими руками.

За портвейном мистер Уикфильд просидел часа два и выпил его немало. Агнесса в это время играла на рояле, занималась рукоделием и беседовала то с ним, то со мной. Вообще мистер Уикфильд был весел и разговорчив с нами, но по временам глаза его останавливались на девочке, и он умолкал, впадая в какое-то мрачное раздумье. Мне казалось, что Агнесса моментально замечала в нем эту перемену и сейчас же старалась рассеять грустные думы отца своей лаской или каким-нибудь вопросом. Тогда мистер Уикфильд выходил из своей задумчивости и еще больше налегал на портвейн.

Агнесса заварила чай и принялась хозяйничать. Время после чая, до тех пор, пока маленькая хозяйка не пошла спать, мы провели так же, как и после обеда. После ее ухода мистер Уикфильд приказал зажечь свечи в своем кабинете, а я также ушел к себе.

Позднее, вечером, я проскользнул к двери и вышел на улицу. Мне хотелось еще раз поглядеть на старинные дома и на собор из серого камня, хотелось воскресить в памяти то время, когда я, бежав из Лондона, проходил по улицам этого старинного города мимо того самого дома, где я теперь живу. Тогда, конечно, я был далек от мысли, что это когда-нибудь может быть. Возвращаясь домой, я увидел, что Уриа Гипп собирается запирать контору. Находясь в том настроении, когда вы к каждому относитесь доброжелательно, я вошел в контору, поговорил с Уриа Гиппом и на прощанье подал ему руку. Какой липкой и холодной была его рука! И наружным видом и наощупь она так походила на руку мертвеца. Я, помнится, потом долго тер свою собственную руку, чтобы согреть ее и стереть его прикосновение. Рукопожатие Уриа Гиппа произвела на меня такое тяжелое впечатление, что, даже придя в свою комнату, я все еще никак не мог отделаться от ощущения чего-то влажного и противного.

Глава XVI

Я СТАНОВЛЮСЬ ВО МНОГИХ ОТНОШЕНИЯХ ИНЫМ МАЛЬЧИКОМ

На следующее утро после завтрака снова началась для меня школьная жизнь. Мистер Уикфильд проводил меня к месту моих будущих занятий — это было здание внушительного вида, стоящее во дворе. Ученая атмосфера этого дома, повидимому, очень была по вкусу грачам и галкам, которые, спустившись с соборных башен, с важным видом расхаживали тут же по лужайке.