Византия и Московская Русь - Иоанн Мейендорф

Соборный акт 1389 года фактически отражает крайнюю запутанность в делах русской церкви, реальная ответственность за которую лежит на великом князе, честолюбивых русских иерархах и греческом патриархате, после смешения Филофея безнадежно ослабленном внутренними политическими распрями, давлением извне и растущей коррупцией. Он показывает также мучительный раскол русского монашества: и Киприан, и Дионисий с Феодором были друзьями или учениками преп. Сергия и поначалу одинаково разделяли идеологию православного единства и византийской имперской традиции. К 1383 году все они оспаривали друг у друга власть и почести, как византийские исихасты времен патриархов Филофея и Каллиста.

Составитель соборного акта 1389 года сознавал, как кажется, собственное лицемерие, не называя настоящих виновников русской церковной смуты.

Соборный акт излагает решение, принятое Нилом и одобренное императором: два греческих посла — митрополиты Матвей Адрианопольский и Никандр Ганский, [660] в сопровождении большой свиты имперских и патриарших чиновников, должны отправиться на Русь, проверить обвинения, выдвигаемые против Пимена, и, если понадобится, низложить его и поставить митрополитом Дионисия, — вслед за изложением следует признание, что решение «разъярило» русских, так что они «излили на всех нас поток многих ругательств, с прибавлением насмешек, обвинений и ропота», — и апологетически добавляется: русские все это «заслужили сами, сплетая ложь, составляя ковы, услаждаясь лукавством и совершая бесчисленные злые деяния через отправленных ими послов, — все это они складывают на нас!» Разумеется, скандальные события 1380–1384 гг. нанесли большой ущерб доверию и единству, которые были условием выживания «византийского содружества». Впрочем, отъездом полномочных византийских представителей дело далеко не кончилось. Патриарх Нил, в предвидение низложения Пимена, вверил управление митрополией Дионисию, [661] и тот, по пути в Москву, прибыл в Киев. Конечной цели своего путешествия он так и не достиг: киевский князь Владимир Ольгердович, недовольный, очевидно, новшествами в управлении митрополией, схватил его и посадил в заключение. Дионисий умер в киевском заточении 15 октября 1385 года и был похоронен в Печерском монастыре. В конце концов его стали почитать как святого. [662] Тем временем византийское посольство достигло Москвы, нашло обвинения против Пимена справедливыми и лишило его сана. Но неудачливый иерарх решил продолжать борьбу. 9 мая 1385 года, переодевшись в светское платье, он через Сарай бросился в Константинополь искать справедливости. У него, очевидно, были сильные друзья, — скорее всего татары и генуэзцы, — так как патриарх Нил благосклонно выслушал его протест против небывалой процедуры суда (без права зашиты!) и позволил ему служить в сане епископа. [663] Тем временем вернулись и посланные в Россию греческие митрополиты. Их сопровождал Киприан, которого патриарх вызвал особой грамотой для окончательного суждения по вопросу, скорее всего, его самовольного переезда в Москву в 1381 году. [664]

Можно догадываться, какое давление оказывалось на патриархат и какие вставали перед ним трудности. Споры и интриги тянулись годами. Пимен и Киприан искали поддержки как при императорском, так и при патриаршем дворе до самого 1389 года. Но особенно удивительна роль игумена Феодора. В 1384 году он вернулся из Константинополя в Москву «великим архимандритом», причем Симоновский монастырь становился» ставропигиальным» (т. е. подчиняющимся прямо патриарху). [665] В 1387 году он опять поехал в Византию с новыми обвинениями против Пимена. [666] В этот период он пользовался дружбой и доверием Киприана. [667] Однако, поскольку «суд [над Пименом], вследствие некоторых обстоятельств того времени, замедлился до собрания, по распоряжению патриарха, канонического собора», [668] Феодор внезапно сделался единомышленником Пимена. Можно предполагать, что перемена, произошедшая в Феодоре, племяннике и любимом ученике преп. Сергия, была вызвана невозможностью добиться от патриарха Нила и его синода никакого твердого решения, но в отсутствие такового Пимен продолжал быть законным митрополитом «Киевским и Великой Руси». Все в Москве, в том числе и духовный отец Феодора преп. Сергий, так и считали его митрополитом, Дионисий же, другой претендент, был мертв, а Киприан оставался для Москвы персоной non grata. Можно сделать вывод, что Феодор — независимо от возможных личных соображений или притязаний — заботился о нормальном течении церковных дел в России, церковь нуждалась в митрополите и страдала от бессмысленных константинопольских отсрочек. Поэтому он мог думать, что дальнейшая борьба с Пименом вредна и погубна.

Соборный акт 1389 года, отражающий господствовавшую тогда официальную точку зрения, возникшее между Феодором и Пименом взаимное согласие истолковывает в очень отрицательном для них смысле. «Пимен и Феодор сделались единомышленниками, вступили в заговор между собой, дали друг другу клятвы и сделали некоторые взаимные обязательства, и, вступив в неподобные связи, бежали из Константинополя и тайно направились на восток», т. е. на завоеванную турками территорию. Так как они не послушались прямого императорского приказа и не явились на патриарший собор после требуемого каноном троекратного приглашения патриарха, то их заочно низложили и отлучили, для чего неожиданно набрался в синоде канонический кворум. Более того, Пимен — возможно, при участии греческих епископов подвластной туркам Малой Азии — поставил Феодора в архиепископы Ростовские. Оба отказались признавать санкции, наложенные синодом. И поскольку вскоре (1 февраля 1388 года) патриарх Нил умер [669] и патриарший престол пустовал почти год, они в июне 1388 года вернулись в Москву. [670] Пимен был вновь признан митрополитом и возглавил поставление нескольких епископов: Феогноста Рязанского (15 августа), Иоанна Новгородского (17 января 1389 г.) и Павла Коломенского (22 мая). [671] Позволительно предполагать, что он получил определенную поддержку со стороны традиционных сторонников митрополии «Великой Руси»: татар, генуэзцев и турок. Что касается Феодора, то законность его посвящения никогда не подвергалась сомнению. Имя его стоит первым среди имен русских епископов, присутствовавших при торжественном возвращении митр. Киприана в Москву весной 1390 года. [672] И на своей архиепископской кафедре он оставался до самой смерти, последовавшей 28 ноября 1394 года. [673]

Пимен не был так счастлив. Его беспокоили отношения с патриархатом. В январе 1388 года в Константинополе интронизировали нового патриарха, Антония. Пимен узнал, что он подтвердил решение Нила о его низложении, и 13 апреля того же года отправился в третье и последнее путешествие в Константинополь. [674] Эта поездка подробно описана Игнатием Смоленским, одним из клириков епископа Михаила Смоленского, который сопровождал митрополита, [675] и в недавно изданном послании патриарха Антония. Многочисленность непоследовательных и противоречивых решений, принятых во время патриаршества Нила, могла дать Пимену надежду на то, что и решение Антония тоже не является окончательным. По дороге Пимен остановился в Рязани, где по предварительной, очевидно, договоренности собрались русские епископы, в том числе епископ Рязанский, [676] Савва Сарайский, Феодор Ростовский, Евфросин Суздальский, Исаакий Черниговский и Даниил Звенигородский. Их отношение к Пимену не совсем ясно, но в конце концов не только Пимен, но и Феодор, Евфросин и Исаакий отправились в Константинополь, явно надеясь раз и навсегда решить вопрос о митрополии. [677]

Когда Пимен и его спутники спускались по Дону, их задержали в Тане (Азов) генуэзцы («фрязе»), потребовавшие от митрополита уплаты долгов. Этими деньгами, вероятно, оплачивалось еще его посвящение в 1380 году, а может быть и по каким–то другим поводам московская «великорусская партия» одалживалась у генуэзцев. [678] Генуэзцы забрали у Пимена много денег («довольну мзду приемше») и отпустили его. Именно во время пребывания в Азове кончился временный союз Пимена с Феодором Ростовским: последний был схвачен и брошен в генуэзскую тюрьму, а его имущество конфисковано. [679] Не желая более поддерживать Пимена, Феодор сумел независимо от него достичь Константинополя и присоединился к партии Киприана.