Лжедмитрий Второй, настоящий - Эдуард Успенский

– Никак нам тогда не быть, – ответил царевич. – Такие дела всегда сами собой решаются. Без нас.

Потом он повернулся к Мосальскому:

– Ты все слышал, князь?

– Все, государь.

– Вот и действуй соответственно.

В Москву прибыли эмиссары Дмитрия.

Первого июня в подмосковную купеческую слободу Красное Село с хорошо вооруженным небольшим отрядом явились бояре Пушкин и Плещеев. Расчет был точный, купцы Годуновых не жаловали.

Годуновская стража пыталась отогнать отряд. Но народ буквально за руки хватал стрельцов, не давая достать оружие, и стрельцам пришлось отступить.

Встав ногами на седло коня, которого придерживали с двух сторон два пеших казака, Плещеев громко стал оглашать грамоту Дмитрия:

– «Князьям и боярам моим Федору Ивановичу Мстиславскому, Василию и Дмитрию Ивановичу Шуйским, прочим князьям и боярам московским, воинству московскому и всему московскому люду».

Он читал грамоту громко отдельными кусками, чтобы хорошо слышавшие его передние ряды могли передать содержание дальним людям.

– «Мы, великий государь и дедич Московии, пришли напомнить вам, что вы давали присягу отцу нашему Ивану Васильевичу, напомнить о вашем святом долге».

Текст плыл над народом.

– «Мы не ставим вам в вину, что вы стояли против нас – прирожденного государя своего по неведению или бояся казни. Теперь же приказываем вам, помня Бога и православную веру, прислать ко мне с челобитьем архиереев, бояр, гостей и лучших людей».

И опять слова передавались от человека к человеку с комментариями:

– Бояр призывает! Хочет, чтобы покланялись!

– А ведь поползут, на брюхе поползут. Никуда не денутся.

– «Мы обещаем не класть опалу на служилых людей, гостям и торговым людям обещаем учинить облегчение в пошлинах и податях. В противном случае, если не последуете моему указу, вас ждет праведный суд Божий и моя царская опала».

Толпа притихла.

– «Мы располагаем грозными силами. В рядах нашего войска есть русские, поляки, татары, и со всех сторон к нам подходят большие силы. Они собираются в Воронеже, и все пойдут с нами на Москву. Только ногайских татар мы держим пока в стороне, не хотя видеть разорение великое в христианстве».

Плещееву не дали договорить. Толпа стала кричать:

– Да здравствует государь наш Дмитрий Иоаннович!

– Солнце наше взошло!

– Конец Годуновым!

– В Москву! В Москву!

Коней Плещеева и Пушкина взяли под уздцы и повели в город. Толпа возрастала с каждой минутой. И медленно-медленно шла к Кремлю.

К Кремлю подошло уже просто людское море. Каша из конных и пеших, бояр и детей боярских, стрельцов и ремесленников, крестьян и нищих.

Плещеева и Пушкина подвели к Лобному месту, и им пришлось повторить всю грамоту от начала до конца.

Москва вставала на дыбы. Многим становилось страшно от прихода новых неизвестных порядков, но можно было и хорошо пограбить.

«Господин наш» приступил к делу. Важно было не ошибиться, не задеть тех, кто уже переметнулся к Дмитрию и сносился с ним.

Крупные бояре умело руководили процессом. Когда толпа хотела разграбить винные подвалы Кремля, Богдан Бельский со своими стражниками умело направил ее на подвалы врачей-иноземцев. Он помнил, кто так позорно выщипывал ему бороду на позорном месте.

– Грабить подвалы государя! Да вы что, изменники! В плети их! Гоните к врачам!

Толпа бросилась на подворья иностранцев.

Скоро все там было выпито, и растащено, и загажено. Удивительно, что уцелели сами иноземные доктора, их семьи и челядь. Наверное, кто-то подсказал «господину народу», что иноземные доктора нужны любому правителю. Грабеж спустят с рук, а за убийство вздернут.

Московская чернь выкатывала во дворы бочки с вином и напивалась. Вино черпали шапками, башмаками и сапогами.

Иноземцы быстро кончились.

Занялись патриархом. Большое количество подлого люда с дрекольем, с оружием ворвалось в соборную церковь Успения Пресвятой Богородицы во время службы. Они вытащили старика из алтаря и стали таскать его сначала по церкви, потом и по городу.

– Как ты смел, собака, нашего царевича наияснейшего расстригою называть.

– Годуновский прихвостень!

– Прибить тебя, собака, мало!

Вытащили патриарха на Лобное место и там долго мучили. С большим трудом сбежавшийся церковный народ отбил патриарха. Наверное, потому, что кто-то крикнул:

– Богат Иов! Идем и разграбим его!

Бросились на патриарший двор. Разграбили весь дом, все имущество. Все, что взять нельзя было, изломали. Все изгадили.

Дальше в головы пришла новая светлая мысль:

– Грабь дома Годуновых!

– Долой их!

И поехало!

Толпа врывалась в дома, вытаскивала во двор и хозяев, и все, что вытаскивалось. Ломали вещи в куски. Истребляли все, что в руки попадалось. Лошади, платья, деньги, мебель, иконы, котлы, горшки, посуда – все было растащено. Не осталось ни одного гвоздя в стене.

И конечно, везде было нагажено.

В самые последние дни мая в Тулу на поклон Дмитрию явились представители главных московских семей: князь Иван Михайлович Воротынский, князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, князь Андрей Телятьевский, боярин Петр Шереметьев и думный дьяк Афанасий Власьев.

От всей Москвы они привезли повинную грамоту, приглашавшую Дмитрия прибыть в Москву и занять прародительский престол.

Посольство возглавляли князья Иван Михайлович Воротынский и Андрей Андреевич Телятьевский.

В то же время приехали к Дмитрию послы от донских казаков с предложением новой военной помощи.

К позору «московских боляр», государь первыми позвал к руке казаков.

Среди бояр начался недовольный гул. Они задвигались, заговорили, завозмущались. В их рядах явно выделялся князь Андрей Телятьевский.

Дмитрий разозлился. Он вспомнил запись диспута между папским послом Антонио Поссевино и его отцом Иваном Грозным о разных верах, вскочил и злобно закричал близко к отцовскому тексту:

– Что я вижу, б-дины дети! Это какие-то деревенские люди на рынке научили вас держаться со мной как с равным, как с деревенщиной!

Все замерли – русские и поляки. В войске уже знали привычку императора коротко решать неприятные вопросы. Не одну бунтующую голову лично срубил в походе Дмитрий. Его царское самодурство все чаще стало проявляться.

– Этого, – указал Дмитрий рукой на Телятьевского, – в подвал, к Сутупову. Князек думает, мы о нем ничего не знаем. Знаем, позаботились. Когда московское войско присягало нам, истинному государю, этот князишка с Катыревым бросился в Москву Кремль поднимать. Ну что, б-дин сын, помог тебе Кремль? Теперь его самого подымут, – сказал он Басманову.

Люди Меховецкого мгновенно выволокли Телятьевского из рядов бояр и уволокли куда-то в сторону.

– Может, ты не прав, государь, – тихо сказал Петр Федорович Басманов. – Воевода он никудышный, да род его очень старинный.

– У нас таких родов, как его, не одно сто! – грубо ответил Дмитрий, снова вспомнив, как говорил его отец в таких случаях. – Этому спустишь, другие на голову полезут!

Он повернулся к боярам:

– А вы, Воротынские, Трубецкие, Шереметьевы и прочие, не очень ли гордые стали? Годуновской спеси набрались! При моем отце на коленях ползали, сапоги целовали. Мы вам, дети б-дины, слали грамоты, мы же вам всем писали про себя, кто мы и как спаслись. Куда вы смотрели, когда ирод Годунов Северские земли разорял? Когда в Камарницкой волости малых детей в костры бросали?

Тень Грозного вставала над боярами.

– Убирайтесь отсюда в Москву и готовьте все к нашему приезду. И знайте: многие годы вы свои беды нам будете заглаживать! Да не как-нибудь, а потом и кровью. За любую измену хуже отца моего буду карать. Вспомните, что с новгородскими боярами было сделано! И вас это ждет.

Как оплеванные, представители ведущих семей двинулись к Москве. Они ожидали другого приема. Они думали осчастливить самозванца, а увидели нового страшного настоящего государя.

Порядок в войске Дмитрия, снаряжение войска, удовольствие, с которым ему служили поляки, русские и казаки, расстроили бояр. Шла очень большая сила, что-то новое надвигалось на Русию.

Вдруг проявилась милость молодого государя: некоторые посланцы были возвращены и допущены к его царской особе персонально. Это были князь Трубецкой, князь Воротынский и думный дьяк Афанасий Власьев.

Воротынского вернули, может быть, из-за фамилии.

А князь Шереметьев сильно затаил.

Оставалось последнее.

В обычный городской дом, куда за день до этого на простой телеге привезли всю семью Бориса Годунова, явились зловещие гости: князья Голицын и Рубец-Мосальский с боярами Молчановым и Шерефединовым. С ними был отряд стрельцов в голубых кафтанах.

Мосальский с тремя конными боярами остался снаружи, остальные, в один мах соскочив с коней, вошли в дом.