Оружейник. Азартные игры со смертью(СИ) - Олег Шовкуненко

 От предложения медика в восторг я не пришел, о чем тут же поставил в известность милиционера. Сделал я это быстрым хмурым взглядом.

 — Зачем осматривать? Только зря время терять!

 На удивление Нестеров нашелся очень быстро, а может даже он был готов к такому развитию сюжета. Точно готов. Это я понял, когда увидел, что Анатолий лезет во внутренний карман своего бушлата. Майор добыл оттуда старую затертую записную книжку, развернул ее и выудил сложенный вчетверо листок бумаги.

 — Вот, мой лечащий врач написал, — Нестеров передал эпикриз подольчанину. — Здесь вся история болезни и даже кое-какие анализы имеются.

 Фух, кажется, пронесло! У меня отлегло от сердца. Ну, Нестеров, ну, сукин сын! Это же надо, предусмотрительный какой! Перед тем как одинцовская санчасть свернулась, стребовал официальный документ. Осознав все это, я с уважением взглянул на милиционера. Но во взгляде моем было не только восхищение, там появилось еще что-то... какая-то жадность, что ли. Так на призывном пункте «покупатель» смотрит на рослого мускулистого призывника или альпинист в магазине выбирает горное снаряжение. Как это ни странно, второе сравнение показалось куда более удачным. В нем имелась одна тонкость. От качества, от надежности приобретения всецело зависела человеческая жизнь, и даже не одна. На карту ставились жизни всех, кто окажется в связке.

 Пока я все это переваривал, врач быстро пробежал глазами историю болезни, кивнул, вздохнул и задумчиво протянул:

 — Пожалуй, пока побудете у нас в гостях. Выбирайте койку. Оставьте свои вещи. Николай Васильевич... — доктор кивнул на санитара, — сводит вас на укол и в столовую. Поешьте. — Тут пожилой медик перевел взгляд на развалившегося на койке высотника. — Борис Иванович, ты там овсянку не всю слопал?

 — Какой там! — буркнул насупившийся пациент. — На кухне ведро целое сварили, не меньше. Уже второй день ем. Прямо в лошадь превратился!

 — Поговори мне еще! — погрозил ворчуну санитар. — Овсянка при язве самое оно, лучшая еда. Обволакивает все в желудке, помогает язве зарубцеваться.

 — Доктор, вы и ее, пожалуйста, накормите, — я положил руку Лизе на плечо.

 Вместо ответа врач вопросительно поглядел на своего помощника.

 — Может, что и осталось, — тот пожал плечами.

 — В случае чего мы с Лизой овсянкой поделимся, — нашелся Нестеров.

 — Я потом... мне совсем не хочется, — прошептала моя подруга.

 — Сюда можно будет принести? — поинтересовался милиционер. Он прекрасно понял, что девушка просто не хочет оставлять брата, особенно сейчас, в период кризиса.

 — Можно, — дал разрешение сторожил палаты.

 Врач тут же метнул на него суровый взгляд, и высотник в раскаянии опустил голову, всем своим видом говоря: «Ну, вырвалось у меня... Чего уж теперь? Каюсь. Больше не буду».

 — Можно, — теперь уже врач дал официальное разрешение. — Только глядите, чтобы объедков или крошек не оставалось. Нечего тут антисанитарию разводить.

 — Это мы понимаем, — Нестеров кивнул.

 — Ну вот, пожалуй, и все, — врач как бы подвел итог нашей встречи. — Теперь будем ждать.

 Все сразу поняли, что это «ждать» относится к состоянию Пашки, и взгляды тут же обратились к пацану. Он лежал на койке, укрытый старым, побитым молью клетчатым пледом. Куртку с него сняли, сапоги тоже. Складывалось впечатление, что мальчишка просто спит. Нагасался в футбол со сверстниками, а потом пришел домой и, не раздеваясь, плюхнулся на кровать. Это светлое, жизнерадостное впечатление портило лишь одно — лицо у Пашки было абсолютно белое, даже с какой-то синевой. И этот неправдоподобно белый цвет не могло раскрасить даже желтое сияние электролампочки.

 — Ждать, — еще раз произнес врач и двинулся к двери.

 Проходя мимо Нестерова, он вернул тому его список болезней, заверенный подписью однцовского потрошителя кентавров. Я подумал об этом и вспомнил очкарика хирурга из колонии Крайчека. Если у того находились время и силы, чтобы препарировать этих тварей, то, судя по всему, у медперсонала Подольска, обслуживающего почти семь тысяч жителей, такой возможности не имелось. Врач действительно спешил. Это стало понятно по фразе, брошенной санитару:

 — Николай Васильевич, проводишь товарища майора, а потом зайди в одиннадцатую. Я буду там, у Герасимова. Надо с ним что-то решать.

 С этим самым Герасимовым видать было совсем плохо. Мысль о нем так крепко захватила медика, что тот перестал замечать все вокруг. Не попрощавшись, двигаясь словно сомнамбула, врач даже не вышел, а скорее вывалился за дверь.

 — Э-хе-хе, — горько вздохнул санитар.

 — Что, тяжелый случай, с этим вашим... Герасимовым? — поинтересовался милиционер.

 — Да скорее непонятный, — отозвался санитар. — Петька Герасимов, разведчик из «Ашана», сегодня днем какую-то штуку раскопал. Вроде как возле самого периметра лежала. Приборчик какой-то. И самое удивительное, что рабочий оказался. Огонек на нем горел или что-то вроде того. Корче, не знаю, своими глазами не видал.

 Приборчик... рабочий оказался... огонек... — от этих слов я почувствовал, что лоб начал покрываться холодной испариной.

 — Очень интересно, — Нестеров позабыл о своей язве. Во взгляде, адресованном мне, сквозила нешуточная тревога.

 — Так вот я и говорю, — санитар явно рассказывал о происшествии номер один в сегодняшнем выпуске Подольских новостей. — Что за штука такая Петька понять не смог. Решил всколупнуть и батарею добыть. Приятель его говорит, к плееру хотел приспособить. Батарейки у него, видите ли, закончились, а душа ну прямо жуть как музыки требует. Вот и наслушался. Как говорится, по полной...

 — А дальше? Случилось то что? — я не утерпел.

 — Случилось? — санитар переспросил, как будто уже забыл о предмете нашего разговора. — А случилось поражение электрическим током. Долбануло Петра, когда он эту штуку пилить стал. — Тут санитар крепко задумался, ни чуть не меньше, чем только что покинувший палату врач. В результате этого раздумья на свет появилось окончание истории: — Странно как-то его долбануло. Прямо в голову. Сейчас лежит человек. Вроде целый и невредимый. Только молчит и в одну точку выпученными глазами пялится. А из носа и ушей у него какая-то склизкая дрянь льется. Как будто это мозг размягчился и на подушку помаленьку вытекает.

 — Да-а-а, не повезло, — прокомментировал рассказ медика высотник. Судя по тональности его голоса, он эту историю уже слышал и даже успел по этому поводу выработать свое собственное мнение: — Нехрен было колупать. Штуковина эта, как пить дать, от военных осталась... от тех, что тут на «Зингере» квартировали. Могло, между прочим, и на куски порвать.

 — Думаешь то, что с ним сейчас творится, лучше? — Санитар болезненно скривился. — Александр Янович, уж на что доктор от бога, но и тот говорит... — Вдруг вспомнив распоряжение врача, санитар спохватился: — Заболтался я тут с вами! Идемте, товарищ майор, я вас провожу.

 По лицу Нестерова было видно, что ему жуть как хотелось обсудить со мной только что услышанную историю, да только, увы, сейчас было не время и не место.

 — Завтра... На свежую голову... — пообещал я. — Тогда и поговорим.

 — Поговорим, — милиционеру ничего не оставалось, как согласиться.

 Он кивнул, затем снял с плеча свой рюкзак и бросил на койку, ту, что стояла рядом с Пашкиной. Автомат майор оставлять не стал. Молодец! Видать у нас с Нестеровым одни и те же привычки.

 Подумав об оружии, я быстрым взглядом окинул всех обитателей палаты. Пашка, Лиза, язвенник Борис, Нестеров. И только два ствола. Автомат мальчишки остался в БТРе, у высотника кроме лежащей на тумбочке ложки другого оружия не обнаруживалось. Плохо! В случае чего...

 Я всем сердцем надеялся, что этот самый случай так и не наступит, но все же снял с плеча Блюмеровский АК-74 и вместе с подсумком повесил его на быльце Пашкиной койки.

 — «Калаш» пока оставлю здесь. В подсумке два рожка.

 Мне никто не ответил. Но этого, собственно говоря, и не требовалось. Пусть просто знают, что оружие у них имеется.

 Когда облущенная дверь за спинами Анатолия и сопровождавшего его санитара закрылась, в палате нас осталось четверо. Честно говоря, я все еще находился под впечатлением только что услышанного. Тот ли это прибор? Как он оказался здесь, в Подольске? Для чего? Неужто неведомый враг желает поскорее разделаться со всеми человеческими поселениями? А может смерть сюда притащили мы? Может это именно от нас хотят избавиться? Почему? Неужели из-за Нестерова? А вдруг кому-то поперек горла стала наша экспедиция? Вопросы... одни только вопросы! И самое отвратительное, самое мучительное, что ответы на них мы получим только лишь когда что-либо произойдет, только когда снова прольется кровь.

 Как бы желая отыскать того, кто сможет опровергнуть эти мои ох какие невеселые предсказания, я поглядел в лица находящихся рядом людей. На физиономии высотника, или как там его... Бориса Ивановича, не наблюдалось ровным счетом никаких отрицательных эмоций. К случаю с разведчиком он относился как к эпизоду, обычному эпизоду в череде ставших уже привычными несчастий и смертей. Так что язвенник особо не напрягался, не сушил себе мозги дурными мыслями. Заложив руки за голову, он просто валялся на койке и с блаженной улыбкой переваривал только что заглоченную овсянку.