Апозиопезис - Анджей Савицкий

«Вот это удовольствие устроил мне Данил!» — улыбнулась про себя Генриетта, после чего глянула на корзину с цветами от Кусова. Пиво и мясо против цветочков и стишков. Материализм против романтизма. Чего мне больше нужно, чего я желаю? Один воздыхатель прагматичен и материален, второй — элегантен и одухотворен. С которым из них мне было бы лучше? Что или кого выбрать? Эх, похоже, и так из всего этого ничего не выйдет…

— …и парадный ужин, как обычно, украсит выступление учеников Музыкального Института, и вдобавок, в этом году, вроде бы, выступит хор басков. Правда, сама я к фольклору отношусь равнодушно, да и толкотни не люблю, так что, скорее всего, там меня не будет. Хотя туда приглашены и высокопоставленные лица, такие как президент города, генерал Витковский, и чрезвычайный посол Австрии, князь Хотек, — тараторила Бронислава.

— Чего? — пришла в себя Геня. — О каком ты ужине говоришь?

— Который ежегодно организовывается по причине дня святой Цецилии, покровительницы музыкантов, — ответила совершенно не обиженная рассеянностью новой приятельницы певица. — По ходу благотворительного приема собирают средства для молодых, бедных музыкантов, а завершается все великолепным концертом. Когда я только начинала карьеру, эта финансовая помощь мне весьма пригодилась, я ее потратила на занятия вокалом. Потому-то каждый год принимаю участие в ужине, но в этом году попробую как-нибудь выкрутиться. Мой Климович со вчерашнего дня что-то плохо себя чувствует, похоже, простудился. Так что я останусь с ним, но, естественно, какие-то средства передам курьером.

— Австрийский посол на концерте? — заинтересовалась Генриетта. — И кто еще должен там быть? Может, графиня Мария Ка… Ке… как-то не приходит в голову!

— Мария Калергис? Понятное дело, что она будет. Как и каждый год. Она ведь самая известная покровительница искусств в Царстве. И самая щедрая, но чему тут удивляться, когда унаследовала сумасшедшее состояние от первого мужа.

— Scheiße[74], — шепнула Генриетта.

Еще сегодня должен был состояться концерт, на котором появится давняя возлюбленная Игнация. Если тот все еще не нашел успокоения и жаждет мести, а музыка еще раз притянет его душу, то снова он в качестве демона вторгнется в эту реальность. И что если, в безумии он еще раз спутает жертву и прибьет очередного невинного человека? Князь Хотек[75] в опасности. Если с ним что-нибудь случится, результатом может стать серьезный политический кризис, даже война. Но кому об этом сказать? Надутому врачу? Охранникам?

— Мне необходимо попасть на этот концерт, — решила она наконец. — Броня, ты не отдашь мне свое приглашение?

— С удовольствием, — улыбнулась певица. — А тебе это не повредит? Ты себя хорошо чувствуешь?

— Отлично! — Генриетта соскочила с кровати и застонала от боли.

— Ты лучше присядь, — Бронислава что-то достала из корзинки. — Ага, чуть не забыла. Инженер Довнар послал тебе еще кое-что. Лично я считаю, что подарок оригинальный, хотя сама предпочитаю, чтобы мужчина дарил драгоценности…

И она вручила Генриетте небольшой футляр темного дерева, похожий на сигарную коробку. Подарок оказался неожиданно тяжелым. Девушка открыла его и с изумлением увидала внутри лежащий на бархате плоский гаечный ключ под шестигранную головку. Инструмент был выполнен из полированной стали и, даже на глаз, идеально соответствовал винтам у нее на лбу. Пруссачка весело усмехнулась. Именно этого ей и не хватало!

Импульсивно она поцеловала красавицу-певицу в щеку, незаметно подстраиваясь под открытое и дружеское поведение польки. При этом она стиснула зубы от боли, но сдержать стон ей удалось. Она взяла полученную от Кусова еще не открытую жестяную коробку шоколадных конфет, украшенную изображением вооруженной саблей сирены с приличных размеров бюстом.

— Не хочешь конфетку, дорогуша? — спросила она, улыбаясь. — Угощайся, пожалуйста.

Певица отрицательно покачала головой и указала на удивительно узкую талию. Генриетта похвалила идеальную фигуру дивы и задумчиво начала снимать крышку с коробки. Она размышляла над тем, как бы это незаметно улетучиться из больницы. Лучше всего было удрать сейчас, ведь следующий визит доктора должен был состояться только под вечер. Так что, в течение нескольких часов никто бы и не догадался, что она исчезла.

Крышка со звоном отскочила, конфеты посыпались на постель и на пол. А из спрятанного потайного дна выдвинулся какой-то предмет и мягко упал на подушку. Генриетта с изумлением взяла в руки еще один плоский гаечный ключ, на сей раз выполненный из черненой стали. Выходит, оба ее обожателя подумали об одном и том же. Они были способны позаботиться о ней да еще и попытались угодить ей, каждый по-своему. Оба были сама прелесть.

Генриетта минутку крутила в пальцах оба ключа — блестящий сталью и матово-черный.

— Броня, ты поможешь мне незаметно выбраться отсюда?

Примадонна лишь коротко кивнула, поглядывая на двери.

— Вход охраняют два драгуна, в лазарете буквально роится от казаков, я даже двух гусаров видела. Так что протащить тебя будет сложновато, в особенности, потому что у нас для тебя даже одежды нет.

Генриетта лишь усмехнулась и отдала краткие инструкции. Бронислава забрала пустую корзинку, громко, чтобы охранники хорошенько слышали, попрощалась, а потом вышла. Не успела она закрыть дверь, как в палату заглянул один из драгун. Пруссачка проигнорировала его любопытствующий взгляд и даже не пыталась прикрыть свои очень даже экспонирующиеся прелести. Геня подождала, когда дверь закроется, затем подошла к окну и осторожно его приоткрыла. Одним из подаренных ключей она подвернула винт на лбу, тот самый, что прибавлял силы и энергии. Тут же ее жилы заполнились боевыми флюидами, подавляющими боль, зато придающими импульс к действию.

Без какого-либо усилия Генриетта запрыгнула на подоконник и закрыла за собой окно. Какое-то время она постояла на карнизе, а под ее ногами открывалась пропасть глубиной не менее четырех саженей[76]. Человек с ее ранениями, самое большее, мог упасть и окончательно попрощаться с жизнью. Но Геня, к счастью, была прусским солдатом, а не каким-то там обычным человеком. Девушка втянула холодный воздух в легкие. Ее практически обнаженное тело обдувало ветром. Слишком долго на высоте она оставаться не могла, ведь проходящий патруль тут же ее высмотрит. Тогда она еще раз глубоко вздохнула и спрыгнула головой вниз.

В полете она перекувыркнулась и с грохотом приземлилась на крыше кареты, в которую как раз усаживалась Бронислава Довяковская. Певица от изумления и страха тихонько пискнула. Генриетта схватилась за край двери и скользнула вовнутрь перед испуганной дивой. Потом затащила и ее, и закрыла дверь. Пруссачка улыбнулась Броне и постучала кулаком в стенку, за которой дремал кучер.

— Поехали!

Варшава, 15 (27) ноября 1871 г., после полудня

Поезд Петербургско-Варшавской железной дороги с грохотом и свистом проехал Воломин и, все больше набирая разгон, помчался далее на северо-восток. Полковник Кусов принужденно улыбнулся гвардейскому капитану, который должен был эскортировать его на перрон, а потом исчезнуть. Вместо этого, офицер вместе с четырьмя солдатами при оружии, загрузился в вагон с намерением вывезти эскортируемое жандармское подразделение до самых Лап, последней железнодорожной станции в Царстве Польском.

За окном перемещался пейзаж, клубы дыма из германского локомотива каждые несколько мгновений закрывали вид, чтобы тут же развеяться на набирающем силу ветру. Кусов затянулся папироской, про себя голыми руками душа гвардейца. Чертов сопляк представлял, будто бы отвозит каторжников, которые из Петербурга отправятся в Сибирь в кандалах, или что? Похоже, в головах у всех этих волынцев и литвинов, располагавшихся в Варшаве, в голове все перепуталось. Натянули на себя черные мундиры элитарных подразделений, а теперь им еще и кажется, будто бы могут помыкать дворянином и свысока глядеть на жандармов. Если бы не приказ наместника, давным-давно уже капитан получил бы по лбу и пробочкой вылетел из вагона, а за ним все четверо жалких его помощничков. Да каждый из сидящих в купе агентов Кусова победил бы их всех с завязанными глазами.

Гвардейцы сойдут в Лапах и тут же телеграфируют в Варшаву донесение. До этого момента Кусов был обязан исполнять приказы графа Берга, чтобы не попасться под горячую руку старца и — что обязательно следовало за тем — не испортить себе карьеры. И эх, да ну ее к черту, такую карьеру!

Он выкинул папиросу за окно и улыбнулся капитану, затем кивнул ему же и отправился в купе. Четырехрукий хорунжий Скоболев делал вид, будто бы читает газету, поп Анучкин молился шепотом, а один из молодых подхорунжих симулировал дремоту.

— Начинаем? — спросил Анучкин.