Джуди. Четвероногий герой - Дэмиен Льюис

Джуди, скорее всего, ждала та же участь, что и их, хотя ее шансы выжить были, пожалуй, даже меньше, чем у людей. Конвоиры ненавидели собак, но считали их вполне съедобными. Руки у них были развязаны, они могли обращаться с пленными со всей жестокостью, поэтому Джуди придется постоянно быть настороже, чтобы защитить себя и своих друзей.

Что касается быта в четвертом лагере, то все стало понятно первой же ночью. Лес Сирл, Фрэнк Уильямс, Джок Девани, Питер Хартли — каждый получил деревянную койку шириной восемнадцать дюймов[8]. Узник 81А-Медан не получил ничего, но собака была счастлива свернуться клубком в ногах у Фрэнка, радуясь тому, что она чудом снова оказалась со своим любимым хозяином и его товарищами.

Даже в неверном свете самодельной лампы (кусок газеты плавал в банке с кокосовым маслом) было видно, в каком плачевном состоянии находится их жилище. Стены и крыша были сделаны из бамбуковых жердей, покрытых пальмовыми листьями. Под нарами проросли тропические семена, а в воздухе, то и дело целым роем опускаясь на одну из жертв, кружили прожорливые местные насекомые. Кто смог бы заснуть в такой атмосфере?

Воздух был пронизан сыростью, запахом мокрого дерева и гниющей растительности, а ко всему этому скоро добавятся вонь пота и страха, порожденного бесконечными думами бессонных ночей. Где-то в темных джунглях раздавалось горловое кваканье лягушек, переговаривающихся между собой. Вопли и визг неведомых животных, отраженные деревьями, напоминали смех сумасшедшего. Иногда эти звуки раздавались где-то совсем близко, и это было жутко.

Теплая ванна, чистое полотенце, забота любимого человека, комфорт и домашняя еда — все эти нормальные явления обыденной жизни были сейчас за пределами мечтаний. В первую ночь мужчинам показалось, что они спали какие-нибудь считаные секунды — неожиданно грубый звук горна разнесся в зловонной хижине. Было еще темно, но не было сомнений в том, что этот звук должен был их разбудить. Жизнь на стройке начиналась в семь утра по токийскому времени. Здесь же, на Суматре, в это время было четыре тридцать — глубокая ночь. Для местной власти все японское было предпочтительнее, даже время. После звука горна в темной хижине начинали спотыкаться друг о друга люди, которые искали выход, чтобы успеть на построение. Эта тупая простота жизни отражала то, как опустились тут мужчины: не было надобности менять одежду (сменной попросту не было), не надо было обуваться (обувь была далеко не у всех) и брить густые бороды: для этого понадобилась бы острейшая бритва, но такого или хотя бы какого-нибудь инструмента ни у кого не было.

Под призрачным светом луны пленные строились для обязательного пересчета. Перед ними в полутьме виднелся дымок и слышался треск кипящего масла — это значило, что завтрак вот-вот будет готов. Первые предрассветные лучи просачивались в лагерь, и каждый мужчина получал в жестянку свою порцию серо-коричневого месива. Это и был завтрак — «онгл-онгл», как его здесь называли. Представлял он собой заваренный на воде крахмал — в холодном виде варево было похоже на желе из головастиков. Крахмал изготавливали из корней дерева кассава — тропического картофеля. Лишенный соли и сахара, онгл-онгл был практически безвкусен и не содержал витаминов и питательных веществ, разве что небольшую дозу углеводов. И это был тот рацион, на котором мужчины должны были выдержать целый день (а иногда даже дольше) тяжелейшего труда!

Рабочие бригады были разбиты на группы в зависимости от выполняемых функций. Одна группа мужчин отправлялась вглубь джунглей с целью построить новый лагерь, куда потом перейдут рабочие, закончившие предыдущий участок. Вторая, бо`льшая группа должна была делать насыпь для железнодорожного полотна — вручную копать песок и влажную землю, а потом перетаскивать это в плетеных корзинах на место строительства. Это была работа для самых выносливых, и она часто поручалась ромушам, местным рабам, большинство из которых было привезено сюда с соседнего острова Ява. Но и они уже напоминали живые трупы.

Были и другие работы: валить лес для прокладки железной дороги, погружать рельсы и шпалы в вагонетку или устанавливать шпалы на уже готовых участках насыпи, класть поверх них рельсы, скреплять их между собой.

В четвертом лагере люди распределялись по группам японским капралом, который смотрел, подходит ли человек для той или иной работы. Лес Сирл был одним из счастливцев: его и еще тридцать мужчин послали вперед для постройки следующего лагеря. Фрэнк Уильямс и Джуди удостоились тяжелейшей работы по разгрузке и укладке рельсов.

С самого первого дня жестокость и отношение к человеческой жизни, как к чему-то незначительному, шокировало всех. Работа сопровождалась командами: «Кура! Кура! Кура!» Немногие знали, как это слово можно перевести на английский, но скорее всего оно переводилось как: «Эй!» На строительстве адской железной дороги это могло значить примерно следующее: «Пойди сейчас же в амбар и возьми…»

Для нового лагеря японские инженеры выбрали место у ручья. Первым заданием было очистить территорию от растительности, вырубить бамбук. Тот был толщиной в человеческую руку и достигал шестидесяти футов в высоту.

Связанные вместе при помощи лиан, побеги бамбука образовывали блоки, из которых формировался каркас хижины; после он накрывался связками растительности из джунглей. Все приказы прекрасно понимались пленными, хотя и озвучивались на языке, которого они не знали. Но тут вариантов не было. Если пленный не понимал приказ или делал не то, что нужно, то конвоиры прибегали к жестокому наказанию.

Однажды Лес Сирл стал свидетелем потрясшей его картины: одного пленного забили до смерти лопатой только за то, что он не понял приказа по-японски. Это была абсолютно бессмысленная смерть. Ужасающие избиения и брань продолжались, как в Глогоре. Наказывали пребыванием в клетке. Но садизм здесь был чем-то вроде дневной нормы, направленной, казалось, на то, чтобы погубить пленных как можно раньше. Надзиратели проявляли убийственную, нечеловеческую жестокость, к которой нельзя было привыкнуть.

Бывший сержант, а ныне священник Питер Хартли возглавлял одну из бригад. Бригадир выполнял меньший объем работы, но нес ответственность перед конвоирами за своих подчиненных и за выполнение приказа.

Однажды утром Хартли увидел, как японский конвоир вымещает свой гнев на ком-то без особой причины. Надзиратель занес лопату прямо над головой человека. Такой удар мог тяжело травмировать пленного, может, даже убить. Японец уже замахнулся, но внезапно оступился и занес лопату над головой узника еще раз. Действуя инстинктивно, Хартли подбежал и схватил конвоира за руку… Как вернулся в лагерь, Хартли не помнил. Очнулся он весь в ранах, нанесенных острием лопаты, забинтованный и перевязанный.