Звездная дорога - Олег Авраменко

— Мы встретимся не скоро, — сказала мне Радка на прощанье.

— Полтора месяца не такой большой срок, — сказал я в ответ. — Когда закончится траур, я буду просить твоей руки.

Она грустно покачала головой:

— Нет, Эрик. Я сама сообщу, когда будет можно. Сначала я должна простить тебя.

В груди у меня похолодело.

— За что? — дрогнувшим голосом произнёс я.

— За смерть Ладислава, — ответила Радка. — Я не слепа, Эрик, я видела, что вы что-то затевали. Не знаю, что именно, но боюсь, это погубило моего брата...

— Но...

Она была непреклонна:

— Я не хочу слышать ни объяснений, ни оправданий. Ничто не вернёт Ладислава к жизни. Лучше молчи... И уходи!

Я ушёл с тяжёлым сердцем и прибыл в Солнечный Град в подавленном состоянии. Короткая остановка в Сумерках Дианы и разговор с Морисом ничуть не улучшили моего настроения. Слова Радки явились для меня слишком сильным ударом. Я боялся, что теперь многие годы тень Ладислава будет стоять между нами, отдалять нас друг от друга, отравлять нашу совместную жизнь... если вообще Радка сможет простить меня. Понять и простить — во имя нашей любви...

Во дворце, у выхода из лифта, меня поджидал слуга в ливрее королевского камердинера.

— Милорд, — почтительно произнёс он. — Государь отец ваш велел передать, что он ожидает ваше высочество в своём кабинете.

Я был так раздражён, что чуть не выругался вслух. Проклятые условности! Из Зала Перехода отцу доложили, что я прибыл, сообщили, в каком лифте я поднимаюсь, и отец, вместо того чтобы связаться со мной и пригласить к себе, послал мне навстречу лакея. С порученьицем-с!..

Я сдержанно поблагодарил слугу и направился в королевские апартаменты, придерживая на ходу шпагу. Это вошло у меня в привычку с тех пор, как в пятнадцать лет я ухитрился наступить на конец длинного клинка и грохнулся на пол в самый разгар торжественной церемонии. Но даже после этого пренеприятнейшего происшествия я не стал носить обувь на высоких подборах — ибо тем самым признал бы, что стыжусь своего роста, а я его не стыдился. Как и мой отец, кстати.

В королевском кабинете, кроме отца, был ещё дядя Амадис. Перед моим появлением они что-то живо обсуждали, но вряд ли государственные дела. Судя по их расслабленным позам и спокойным лицам, они просто чесали на досуге языки. Когда-то отец и Амадис были соперниками в борьбе за власть, мало того — врагами, и их противостояние едва не привело к гражданской войне. К счастью, вовремя объявился дядя Артур и примирил обе враждующие партии. Амадис уступил моему отцу корону Света, оставив за собой титул верховного жреца, и с тех самых пор в нашем Доме воцарился мир. Необходимость тесного сотрудничества постепенно сблизила отца с Амадисом, их вражда была предана забвению, и в какой-то момент они, сами того не заметив, стали чуть ли не закадычными друзьями. Как говорят в Сумерках, panta rei — всё течёт, всё меняется...

— Здравствуй, Эрик, — сказал отец, когда я вошёл в кабинет. — Присаживайся.

Амадис приветливо улыбнулся мне.

Я поздоровался с обоими, сел в предложенное кресло и сразу взял быка за рога. Я догадывался, почему отец пригласил меня к себе.

— Па, ты уже слышал новость?

— О твоём примирении с Володарем?

— Значит, слышал.

Отец кивнул:

— Мы с Амадисом как раз говорили об этом. И не можем прийти к единому мнению — то ли Володарь воспользовался ситуацией, чтобы пойти на попятную, не потеряв лица, то ли на него действительно так сильно подействовала смерть Ладислава. А ты как думаешь?

— Второе, я в этом уверен. Сейчас Володарю не до политических расчётов. Ладислав был любимчиком старика, и он сильно переживает его потерю.

— Вот видишь, — произнёс отец, глядя на Амадиса. — Ты проиграл. Двое против одного. Или ты продолжаешь стоять на своём?

Амадис безразлично пожал плечами:

— А какая, собственно, разница? Главное, что положен конец этому прискорбному недоразумению. Ведь у наших Домов много общего: мы чтим Митру, они — Дажа; и мы, и они празднуем солнцеворот...

Отец насмешливо фыркнул.

— Тоже мне аргумент! — не преминул он поддеть Амадиса. — Большинство первобытных религий основаны на поклонении солнцу.

Мой отец был тайным атеистом, то есть искренне верил, что никаких богов в природе не существует. Эту незамысловатую доктрину он выбрал ещё в юности, когда сильно страдал из-за слишком тесной эмоциональной связи с Брендой. Очевидно, он рассудил, что если Бог всё-таки есть, то лучше не верить в него, чем верить и проклинать. Что же касается тётушки Бренды, то у неё с Творцом были более сложные отношения, однако позже, когда бесконечность разорвала невидимую пуповину, связывавшую её с братом, она простила Господу его прегрешения. Бренда совсем не злопамятная...

Амадис, как обычно, проигнорировал выпад отца и обратился ко мне:

— Вы с Радкой объявите о помолвке сразу после окончания траура?

Я вздохнул:

— Не знаю. Может быть, выждем ещё... Как-то нехорошо получилось... неловко...

— Я понимаю тебя, сынок, — сказал отец.

«Ни черта ты не понимаешь», — подумал я, но промолчал.

— И всё же странно, — задумчиво промолвил Амадис. — Очень странно.

— Ты о чём? — спросил его отец.

— О смерти Ладислава, — ответил он. — Уж больно она нелепая. Чересчур нелепая.

— Но ещё более нелепы версии о предумышленном убийстве и заметании следов.

— Согласен, — кивнул Амадис. — Однако у меня есть своя теория.

— И какая же?

— Допустим, это Ладислав развязал войну, чтобы скрыть кое-что. А сам погиб по неосторожности, на мгновение потеряв бдительность. Такое бывает.

«Ого!» — чуть не воскликнул я. Сердце моё застучало в ускоренном темпе.

А отец скептически скривил губы:

— И что же он, по-твоему, хотел скрыть?

— Геноцид, например. Организовал уничтожение миллионов африканцев, чтобы освободить жизненное пространство для своих соплеменников-славян, а потом ужаснулся содеянному...

— И решил похоронить жертвы геноцида в братской могиле всего человечества, — закончил его мысль отец с прежним скептицизмом.

— Вот именно. Я обратил внимание, что бомбы хорошенько прошлись по Африке; фактически не оставили на ней живого места.

— Как и на всех прочих континентах, — заметил отец и вопросительно посмотрел на меня: — А ты что об этом думаешь, Эрик?

— Чушь собачья, — деликатно ответил я. — Ладислав не был способен на такое. Да и не вижу в этом смысла. Земля Юрия Великого не находится в юрисдикции какого-либо из Домов, и что бы ни сотворил там Ладислав, это его личное дело. Нет таких законов, по которым его можно было судить.